Наверное, самый интересный журналистский текст, который я читал в этом году (справедливости ради, читал не так много): Элиф Батуман — об индустрии семей напрокат в Японии. Батуман вообще очень хорошая — она написала несколько успешных, а я у нее еще читал прекрасный материал про положение женщины в современной Турции, где все рассказано через личные отношения авторки со своим головным платком.

Ну а тут и вовсе что-то несусветное. В чем идея: в Японии существует возможность нанять себе мужа или жену напрокат — не для того, чтобы починить кран в ванной, и не для секса, а для создания ощущения настоящей семьи, домашности и уюта. Для нас это звучит дико; впрочем, для нас многое японское звучит дико — на деле, как здорово показывает Батуман, этот тип бизнеса, с одной стороны, обнажает механизмы социальных отношений (особенно в Японии, где многие социальные роли жестко закреплены и предполагают определенный поведенческий или дресс-код); с другой, ставит интересные и не такие простые, как выясняется, вопросы о том, что такое семья, любовь, привязанность и, в конце концов, настоящее счастье. Один пример: как выясняется, зачастую «арендованные» члены семьи позволяют людям наладить контакт с реальными — например, с детьми, с которыми они давно и вроде бы окончательно разругались.

Текст построен на самых разных героях — и тех, кто пользуется этой странной услугой, и тех, кто ее оказывает. Пожалуй, главный человек тут — Юичи Ишии (не уверен, что правильно транскрибирую), основатель компании Family Romance, сам до сих пор играющий мужей для многих одиноких женщин. В юности он был актером по найму, изображал, например, Мэрилина Мэнсона для пациентов дома престарелых, а потом как-то раз его подруга попросила его поизображать ее мужа и отца ее дочери — иначе был риск, что ту не запишут в детский сад. Ишии пришло в голову, что эту идею можно масштабировать, — сначала он сотрудничал с самым первым японским агентством, созданным для таких целей, потом основал свое и назвал его в честь эссе Фрейда «The Family Romance of Neurotics». Сейчас в компании 20 сотрудников. Самая частая услуга — изобразить родителей или друзей на свадьбах и прочих событиях такого рода; но есть и отношения с «арендаторами», которые длятся годами. У работы есть правила: Ишии однажды работал одновременно в десяти семьях — и это было психологически невыносимо; сотрудникам Family Romance теперь запрещено играть больше пяти ролей разом.

Помимо историй про семьи тут есть и мощные отступления про другие аспекты бизнеса по аренде людей. Случаются свадьбы, где все участники, кроме невесты и ее родителей, — нанятые актеры (включая жениха). Есть тип услуги, когда тебя нанимают, чтобы ты разругал человека за его ошибку, чтобы он расчувствовался и раскаялся. Есть — когда тебя нанимают, чтобы ты извинился перед клиентом вместо начальника человека, который сделал что-то не так; бывает и такое, что Ишии изображает провинившегося, а сам провинившийся распекает его, притворяясь его начальником. Наконец, есть и отдельная служба, где можно нанять плачущих мужчин; этот сервис вырос из бизнеса по организации церемониальных разводов — и позволяет японским мужчинам легче расчувствоваться; фактически, это групповая терапия, помогающая людям раскрыться и дать волю эмоциям.

Ближе к концу текста журналистка рассказывает о встрече с Рейко — одной из клиенток Ишии. Она рассказывает свою историю: она наняла человека по имени Инаба, чтобы играть мужа и отца своей дочери Маны — той тогда было десять лет, и из-за того, что у нее не было папы, ее обижали в школе. С тех пор прошло десять лет; игра продолжается; Мана, которой уже двадцать, до сих пор не знает, что ее отец ненастоящий. В какой-то момент к журналистке и Рейко присоединяется Ишии — и тут выясняется, что он все это время и играет Инабу; более того, сама Рейко все это время его жизнью за пределами роли не интересовалась и не знала, что он основал Family Romance. Возникает какое-то уже совсем невероятное раздвоение: Ишии одновременно оказывается самим собой, бизнесменом и актером, — и продолжает быть Инабой. Это самый сюрреалистический момент материала, но в той или иной степени он состоит из таких целиком. Есть, например, глава, где Батуман арендует «маму» и анализирует свои чувства; тоже довольно поразительная.

https://www.newyorker.com/magazine/2018/04/30/japans-rent-a-family-industry

Было так. В августе 2017 года студентка, учившаяся на втором курсе университета Небраски, обустроила на кампусе раскладной столик, чтобы агитировать за консервативную организацию Turning Point, которая пытается «отобрать» американские вузы и либералов. Мимо время от времени проходили люди, кому-то удавалось всучить флаер или значок, кого-то она убеждала записаться в организацию. В какой-то момент мимо прошла 46-летняя аспирантка, преподававшая в университете английский. Она сочла, что девушка — наверняка не студентка, а просто пытается агитировать на кампусе. Turning Point она ненавидела и считала фашистами. Аспирантка побежала домой, сделала плакат «Скажи НЕТ неофашизму», встала рядом со столиком, а потом начала называть студентку «нео-фашистской Бекки» (Бекки считается унизительным словом в адрес белых девушек; см. альбом Бейонсе «Lemonade»). Аспирантка призывала бороться с расизмом, громко ругалась и так далее. Студентка в какой-то момент расплакалась, ее попыталась утешить профессор, тоже решившая попротестовать против Turning Point, но без оскорблений; в итоге все разошлись расстроенными.

А теперь перематываем на несколько месяцев вперед. Жизнь аспирантки, в общем, разрушена — ее отстранили от преподавания, ее дело обсуждается в конгрессе штата (!), причем конгрессмены требуют от ректора жестко наказать не только аспирантку, но и профессора, угрожая лишить университет финансирования. Кроме того, консервативные сенаторы попытались принять в штате закон, защищаюший свободу слову в университете Небраски — через объявление незаконными акций протеста, которые «серьезно нарушают права других на выражение своих взглядов». Пострадавшая студентка стала своего рода звездой Turning Point и вообще консервативного движения — она выступает на больших конференциях в разных штатах и рассказывает о своем опыте борьбы с воинствующим либерализмом. Ну, это если вкратце.

И кто прав? Аспирантка, с одной стороны, вроде как действительно перегнула палку — и вообще со своим безапелляционным активизмом не вызывает симпатию. С другой стороны, по итогу другая сторону перегнула палку так, что та, того и гляди, сломается. Все-таки американские кампусы сейчас — почти лаборатория для изучения динамики изменений представления о свободе слова и новой чувствительности; характерно, что все чаще и чаще попадаются захватывающие нарративные тексты в издании «Хроники высшего образования».

https://www.chronicle.com/interactives/state-of-conflict

Саша Сулим снова пытается разобраться в том, как работает голова у людей, которых никто не хочет понять, а все хотят только наказывать, — и опять совершает прорыв. Тот случай, когда слово «гуманизация» будет не вполне корректным: тут все-таки главным образом не про то, что к педофилам «надо» испытывать сочувствие, — а про то, что даже в этой области реальность сложнее, чем может показаться. Текст, с одной стороны, во многих отношениях жуткий; с другой — пронзительный; с третьей — кажется, очень правильно выдержанный интонационно.

https://meduza.io/feature/2018/06/14/ih-voobsche-to-lechit-nado

Это, конечно, просто исключительный материал. Не уверен, что на русском языке вообще кто-то когда-либо делал подобное на таком уровне.

(На всякий случай — я совсем не участвовал в его производстве; все редакторские комплименты можно и нужно адресовать Оле Страховской.)

https://meduza.io/feature/2018/07/11/menya-travili-i-ya-nashla-teh-kto-eto-delal

«Никогда не думай, что ты самый несчастный человек на свете».

На прошлой неделе запустилось новое издание «Проект» — с историей про человека, которого приговорили к смертной казни, а в итоге он вышел на свободу и теперь владеет лесозаготовительным бизнесом.

Когда я увидел этот материал, я, конечно, расстроился — Саша Сулим тоже не один месяц готовила материал про людей, которых должны были расстрелять и которые теперь на свободе. Понятно, что истории у нас другие, но все равно было обидно, что тему заявили раньше нас. Но когда я прочитал материал «Проекта», я подумал, что даже лучше, что наш материал выходит позже. «Среди нас живет настоящий маньяк, убивший 12 человек», — сообщала подводка к истории «Проекта» в соцсетях. «Система допускает парадоксальные, немыслимые с общепринятой точки зрения исключения», — сообщает его лид. В общем, там разве что открытым текстом не написано: какой ужас, что его выпустили, надо было засадить на пожизненное, а лучше — вообще расстрелять.

История Валерия Зильберварга — разумеется, страшная. Судя по материалу «Проекта», он неприятный человек и ни в чем не раскаивается. Этот сюжет круто придуман и заслуживает рассказывания. Но. Интонационно этот материал мне представляется довольно безответственным. И в этом смысле не сильно отличается от «МК» с его знаменитым февральским заголовком «По Москве разгуливает убийца-расчленитель, выпущенный по УДО». Почему безответственным? Потому что Россия — пенитенциарная страна. Здесь все время кого-нибудь за что-нибудь наказывают — и очень редко проявляют снисхождение. Значительная часть работы для независимых русскоязычных изданий сегодня — это рассказы про то, как кого-то наказывают: аресты, суды, колонии, пытки. Одно из лучших этих изданий целиком посвящено наказаниям во всем их многообразии — «Медиазона». Ну и так далее.

В этом смысле тот факт, что в нашей стране людей приговорили к смертной казни (нет ничего хуже смертной казни), а потом — после того, как они отсидели сроки, близкие к максимальным, — выпустили на свободу, кажется удивительным. И не то чтобы в плохом смысле — по крайней мере, точно необязательно в плохом. Но когда ты берешь одного злодея и рассказываешь его историю — получается обязательно в плохом. И пусть на какие-то доли процента, но такие материалы, по-моему, еще уменьшают вероятность того, что люди, например, осужденные на пожизненное заключение, — любые люди, осужденные на пожизненное, — смогут выйти по УДО или будут помилованы. Пока, если что, не вышел ни один.

Поэтому по итогу я рад, что материал Саши выходит позже. Там есть истории двух человек, которых, как и Зильберварг, приговорили к смерти, а потом отпустили. Одна — как будто типичная: тяжелая юность, плохая компания, убийство, тюрьма, искупление через религию. Другая — головокружительная (и, видимо, как минимум частично придуманная): горные лыжи, военная разведка, Буркина-Фасо, подрыв дамбы в Анголе, бегство в трюме корабля, кооперативная драка, роман в стихах. Там есть контекст, объясняющий, как так получилось, что их отпустили. И там есть третий сюжет — про человека, которого приговорили к расстрелу, потом заменили его на пожизненное; который уже 20 с лишним лет говорит, что невиновен; и которого не отпустили по УДО из-за «нарушения формы одежды». Потому что ему 73 года, у него недержание — и он не успел надеть брюки, чтобы добежать до туалета.

Почитайте этот материал, пожалуйста. Люди бывают разные. И смертную казнь получают тоже по-разному. Ну и помимо прочего, вторая глава — это, конечно, готовый сценарий. Кто-то тут недавно искал.

https://meduza.io/feature/2018/08/06/nikogda-ne-dumay-chto-ty-samyy-neschastnyy-chelovek-na-svete

Важная поправка к предыдущему посту. Все-таки человека из материала «Проекта» приговорили не к смертной казни, а сразу к 15 годам — видимо, из-за того, что мораторий уже ввели, а новый УК еще нет. Ревнивые редакторские глаза прочитали другое. Замечаний об интонации и гуманизме это не отменяет, но за допущенную фактическую ошибку приношу извинения.

«Репетиции» — правда великий роман. И «Будьте как дети» тоже очень хороший. Ну и вообще верно пишут — мне кажется, Шаров был из тех писателей, книги которых яснее всего показывают, почему нужна художественная литература.

Скончавшийся этой ночью Владимир Шаров был главный русский писатель. Как и положено - не читаемый и не слышимый современниками. По всему главный, и по всему русский - по отношениям с языком, по мощному историческому мышлению, по безошибочному чувству исчезновения правды и оголения истины.
Каждый его роман был для меня событием. Сегодня вспоминается особенно ярко, как мы с одноклассниками в крещенские морозы 1993 года отправились в Новый Иерусалим, остановились на каком-то цельно засыпанном снегом холме и читали "Репетиции" вслух, глядя на монастырь: просто потому, что не могли никак иначе справиться с острым читательским переживанием. Это паломничество читателей к тому месту, которое не сделал святыней патриарх Никон, но сделал местом чуда Шаров, было для меня лично фоном чтения каждой шаровской книги.
Он учил - очень мягко, всё время по-доброму и лукаво ухмыляясь в жидкую бороду - тому, что чудо есть, но как только мы принимаемся по русскому обычаю строить на чудесах избушки, оно на глазах обращается чем-то иным. Что древняя история никогда не исчезает, а обстаёт нас, как роща. Что все времена - одна вечность, и в её ночном небе медленно кружится тихий снег Второго Всемирного Потопа, и в ковчеге тепло.
Вечная память.

Года четыре назад придумал, что хочу написать или прочитать текст про Германа Стерлигова — который биржа «Алиса», «вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики», а сейчас «пидарасам вход воспрещен». Теперь этот текст существует — спасибо Полине Еременко, поскольку герой делал все, чтобы не дать ему состояться. В процессе выяснилось, что Стерлигов — вовсе не воплощение современной истории России, а скорее такой прилипала к ней. Но, конечно, очень яркий деятель — зло иногда принимает крайне зрелищные формы.

https://meduza.io/feature/2018/09/03/my-konchenoe-hmyrie-kto-ne-soglasen-argumentiruyte

Два с половиной года назад, сидя в богато отделанном театральном зале в Коламбии, Миссури, я обнаружил, что живу в одном городе с гением или кем-то в этом роде. Показывали «Kate Plays Christine» — фильм Роберта Грина, выпускника того же университета и факультета, где в тот момент учился я, и создателя факультетской программы про документальное кино. Фильм был феноменальный. это как бы хроника того, как нью-йоркскую актрису приглашают сыграть в кино журналистку провинциального флоридского телеканала Кристин Чаббак, которая в 1975 году застрелилась в прямом эфире. При этом ближе к концу фильма ты понимаешь, что никакого кино, в котором снимается актриса, на самом деле нет; то есть это режиссер документального фильма придумал художественный фильм, про который он снимет свое кино — и вот поди скажи, документальное оно или художественное.

В этом году у Грина вышел новый фильм — судя по описанию, тоже обитающий где-то на границе реальности и вымысла. Про то, как люди в маленьком городке в Аризоне реконструируют в театральной постановке события столетней давности, когда их предков-пролетариев за попытку бунта жестоко депортировали, отлучив от родине. Уже по заявке круто звучит и рифмуется одновременно с «The Act of Killing» и великим романом Шарова «Репетиции». В общем, завтра этот фильм наконец можно будет посмотреть — причем на большом экране в Москве. А потом будет небольшая дискуссия про грани документального с умными людьми и мной.

Надо идти, ребята!

http://centerfestival.cdkino.ru/program/society/bisbee17.html

Я думаю, это довольно уверенный претендент на звание лучшего журналистского текста на русском языке в этом году. Приятно, что посчастливилось быть его редактором.

https://meduza.io/feature/2018/09/18/kontslager-na-10-millionov-chelovek

Две недели назад рэпер Фейс (его зовут Иван Дремин, ему 21 год, он из Уфы), который раньше пел про бургер и «твою телку», выпустил альбом «Пути неисповедимы» — про суровую Россию, продажных полицейских, коррумпированных дьяконов и «страну-заточку». Альбом длится 23 минуты; скорее всего, примерно столько же времени у вас уйдет на интервью с Фейсом, которое взял наш редактор Александр Горбачев. А вот что он сам рассказывает про отношения с рэпером:

В июле прошлого года со мной в телеграме связался человек по имени Богдан — рассказал, что появилась новая молодая звезда хип-хопа Фейс, и предложил взять у него интервью. Честно скажу: в тот момент я про Фейса услышал первый раз. Прошел в «ВК», прослушал несколько песен, услышал строчки «Она закрыла инстаграм от меня и удалила свой “ВК”», кинул ссылку в рабочий Slack, написав коллегам, что этот парень, кажется, будет успешен у подростков — и на какое-то время забыл: для интервью тогда было явно рановато.

Через три месяца у Фейса вышел новый альбом — и побил рекорды по репостам в «ВК». Надо было писать текст — и вслушиваться в песни внимательнее: при всей их одномерности и бесхитростности (самый яркий трек с альбома назывался «Я **** твою телку»; эта фраза в нем была повторена больше 30 раз) в музыке Дремина явно слышались какая-то мощь, наглость, лихость, а главное — дичайшая энергетика. Когда еще через полтора месяца вся редакция собралась отмечать день рождения «Медузы», выпивать и танцевать, под Фейса все прыгали так, что чуть не проломили пол заведения. Примерно в это же время я имел ночную алкогольную беседу с одним ветераном-тяжеловесом русского хип-хопа — и он неистово, злейше Фейса ругал, причем завел разговор об этом сам; в общем, было понятно, что равнодушных нет.

Прошел еще год. За это время я познакомился с Богданом, выяснил, что он приходится Фейсу старшим братом и кем-то вроде продюсера, а также дал ему контакт журналистки Олеси Герасименко. В сентябре почти одновременно Фейс выпустил «Пути неисповедимы» — самый оппозиционный российский хип-хоп-альбом в этом году, если не десятилетии (среди мейнстримовых — так точно), а Герасименко — большую биографию Дремина на сайте «Би-Би-Си». Тут уж стало понятно, что без интервью все-таки не обойтись.

Мы встретились и говорили почти два часа — причем быстро стало понятно, что без Богдана эта беседа будет неполной. Результат — по ссылке; скажу про него, пожалуй, только одно. За свою жизнь я взял, думаю, больше сотни интервью у разных музыкантов; 21-летний рэпер Фейс — чуть ли не первый, кому было явно интереснее говорить о России, бытии и времени, чем о музыке. Хорошо это или плохо — тут уж решайте сами.

Да, и еще один момент. Мы сидели в ресторане; в какой-то момент Фейс делал заказ и спросил официантку: «А ризотто — это пельмени?» Думаю, эту деталь стоит иметь в виду, когда будете читать интервью.

https://meduza.io/feature/2018/09/24/rossiya-eto-odin-bolshoy-mem?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Не хотел выкладывать этот текст в будние дни, так как времени в будние дни на него все равно вряд ли бы хватило. За исключением книг это самое длинное, что пришлось редактировать. И одно из лучших.

Про такие материалы принято говорить слова типа «важный», и это нередко отбивает охоту читать, потому что как будто сразу все понятно — пиздец, безысходность, мрак и прочее afflict the comfortable. Поэтому я бы применил тут в первую очередь эпитет «интересный». То есть, конечно, мрака хватает, но важнее — что в центре текста человек, который этот мрак превозмогает. И про которого мы раньше толком ничего не знали. и у которого удивительная, киношная, как водится, судьба, то рифмующаяся, то, наоборот, сталкивающаяся с судьбой его края.

У меня есть давняя идея материала про Чечню, я уже потерял надежду на то, что получится сделать самим, поэтому напишу. Рассказать историю Чечни как историю семьи — благо семья и есть для этого общества ключевое понятие. Историю семьи, где бабушек с дедушками сослали в Казахстан, отец воевал за Дудаева, а сын, например, кадыровец. Почему-то думаю, что таких много. И что такая оптика помогла бы подальше провязать ту самую историческую памяти — говоря о нынешней Чечне, мало кто вспоминает историю с депортацией, а она случилась-то полтора поколения назад всего, и кажется очевидным, что такая травма не может не определять современность.
(Идею не дарю, если что!)

Этот материал, конечно, про другое, но с точки зрения глубины погружения — не так уж и далеко. Кстати, Оюб Титиев родился в селе Лебединовка в Киргизской ССР — туда (в республику, не в село) в 1944 году отправили больше 85 тысяч чеченцев.

https://meduza.io/feature/2018/09/26/monitor-1

Посмотрел второй сезон Making A Murderer, хочется немного его осмыслить.

(На всякий случай — это очень нашумевший три года назад документальный сериал про то, как чувака из Висконсина и его племянника с низким IQ посадили за убийство, которого они, возможно, не совершали. Причем до этого чувак уже отсидел 18 лет за изнасилование, которого точно не совершал, и когда его арестовали за убийство, пытался выбить из властей округа 36 миллионов долларов компенсации.)

— Первый сезон был про обвиняемых и, соответсвенно, хрониками white trash. Второй — это такой реалити-процедурал, и это по-своему круто: трудно представить себе другой повод для такого подробного и популярного рассказа про бесконечную и беспощадную американскую судебную бюрократию. (А надо понимать, что это повсеместная история; во всяком случае, с кучей мало-мальски значимых и спорных кейсов происходит примерно то же самое; смертники в среднем проводят в ожидании исполнения приговора и исчерпания всех апелляций не меньше 13, кажется, лет.)

— Этому процедуралу сильно повезло с героинями: адвокат Стивена Кэтлин и адвокат Брендана Лора — идеальная в каком-то смысле пара. Одна — циничная боец, которую трудно не бояться; другая — отличница-гуманистка, в которую трудно не влюбиться. Ну и линии параллельные выходят интересные: одна по сути расследует преступление заново (и это один способ, что делать, когда человек уже сидит на пожизненном по предположительно несправедливому приговору), другая наглядно показывает, как работает иерархия судов в США от штатов к федеральным, и сосредотачивается на конституционности одного конкретного аспекта процесса (и это — другой).

Дальше сложнее.

— Что шансы героев освободиться невелики, и так понятно с самого начала; и круто, что есть поворот с дважды возможным освобождением Брендана. Но. По итогу, кажется, и зритель начинает задаваться вопросом — а точно они безвинно сидят? Про это вся линия Кэтлин, и эту линию очень шатает: то предположительный убийца тот, то этот; мотивы этих людей неясны; следственные эксперименты какие-то уж слишком технические. Короче, то, что подается как убедительное, по итогу убедительным совсем не выглядит.
(Хотя тройной телефонный разговор Стивена, Барб и Скотта в последней серии — это вышак и лучший момент сезона.)

— Второй сезон явно мог бы стать еще и сезоном про медиа, которые, конечно, тоже могут и make, и unmake убийцу. Поначалу кажется, что и станет, но нет — никакой рефлексии в итоге нет по этому поводу, только бесконечные нарезки кабельных каналов, с которыми говорили люди, не хотевшие говорить с создателями сериала. Упущенная возможность.

— Эти «отказники» — тоже проблема, и их список на весь экран в конце каждой серии ее не особенно решает. Особенно зияет отсутствие семьи убитой: разные люди на разные лады много раз повторяют, как плохо родственникам из-за того, что это дело продолжают ворошить; сериал очевидно ведет к тому, что им станет еще хуже, но опять же не слишком это рефлексирует. А главное — так и непонятно, почему эти люди так уверены в виновности героев и так последовательно отказываются сомневаться. Хочется про это узнать, а невозможно.

— Самая же главная дыра — это сами создатели сериала. Как и в первом сезоне, они делают вид, что их нет, вообще никак не манифестируют себя в кадре. Хотя вообще-то уже совсем понятно, что они заинтересованная сторона, что у них есть позиция и что эта позиция непосредственно влияет на судьбу героев. Непонятно, чего тут больше — прямого лицемерия или того же отсутствия рефлексии и автоматизма — но это драматически некруто.

— Ну и техническая сторона дела. Тоже очень meh. Понятно, что с камерой не пускают в тюрьму, из-за этого мы не видим главных героев, а только слышим, и это проблема. Но с ресурсами Нетфликса уж можно было ее решить как-то поизящнее. Ну выть прямо хочется от девяносто восьмого облета дроном тюрьмы, а визуально на одних и тех же приемах построены все десять часов без малейшей попытки найти какой-то новый язык. Так все-таки нельзя.

Заканчивается год, когда я почти забросил этот канал. Хотелось бы, чтобы в следующем было иначе, но черт его знает. Так или иначе, некоторые традиции хочется блюсти. Например, традиции праздничного плейлиста из лучших песен года. В этом году я сделал его прямо для «Медузы» — но по той же методологии, что делал все предыдущие годы для себя. Без ориентации на условно объективные величины — а просто чтобы было хорошо.

Надеюсь, вам понравится. С новым годом и спасибо, что не отписываетесь от полумертвого канала. В следующие пару дней будет еще пара продолжений добрых традиций.

https://meduza.io/shapito/2018/12/31/100-luchshih-pesen-2018-goda-prazdnichnyy-pleylist-meduzy

20 тысяч знаков про смену поколений в российской популярной музыке. Текст был придуман в августе, до него никак не доходили руки, я его успел даже рассказать в качестве мини-лекции в Эрмитаже на Петербургском культурном форуме — и в итоге написал только к новогодним праздникам. Причем заранее — в общем и целом весь текст целиком был закончен 21 декабря. На следующий день в Москве случилась вечеринка «ВЭУ», еще через неделю — передача «Голубой Ургант»; смотреть, как тезисы, которые уже сформулированы на письме, но еще не опубликованы, подтверждаются на Первом канале, было одновременно увлекательно и немного обидно. В итоговой версии неизбежно пришлось учесть и эти передачи.

Буду благодарен, если почитаете.

https://meduza.io/feature/2019/01/02/epoha-zemfiry-i-mumiy-trollya-zakonchilas-teper-vse-inache

Как и было обещано, некоторые традиции хочется блюсти. Вот, например, выборка лучших — по мнению редакции «Медузы» — журналистских лонгридов и просто текстов на русском языке за прошлый год. Кого-нибудь наверняка забыли — в прошлом году вообще было много всего крутого. На английском тоже будет — прямо сегодня.

https://meduza.io/slides/rizhskiy-balzam-2018-luchshie-teksty-goda-na-russkom-yazyke-po-versii-meduzy

Ну и вот материал совсем уж по профилю этого канала — 15 любимых англоязычных лонгридов прошлого года. Честно скажу, сам жанр немного подутомил — многие ссылки даже не открываю, так как заведомо понятно, что там будет примерно. (В своей работе такого очень хотелось бы избежать, конечно, но не знаю, насколько получается.) Поэтому и сюда пишу реже, хотя все равно мог бы чаще.

Но! К черту ламентации. Все эти тексты правда интересные и бодрые. Про Японию, про Уорсли и про нью-йоркскую самозванку вообще великие вполне.

https://meduza.io/slides/riga-balsam-2018-luchshie-teksty-goda-na-angliyskom-yazyke-po-versii-meduzy