У издательства Ad Marginem и музея «Гараж» есть очень симпатичная серия Minima — маленькие умные книжки в пределах ста страниц, помещающиеся в задний карман джинсов. Сам себе такое покупать будешь разве по случаю, но в дом они как-то умеют проникать; вот и у меня на тумбочке несколько месяцев провалялась изданная в этой серии работа Клиффорда Гирца «Глубокая игра. Заметки о петушиных боях у балийцев» — и сегодня я ее наконец прочитал. Времени это занимает меньше, чем иные лонгриды, а смысла дает сильно больше, чем многие из них. (Говорят, это любимая работа замечательного российского ученого и просветителя А. Л. Зорина; трудно себе представить рекомендацию лучше.)

Название — не метафора: Гирц, важный антрополог второй половины ХХ века и автор концепции насыщенного описания, здесь действительно подробнейшим образом описывает и анализирует петушиные бои, которые являются одним из любимейших досугов нативных жителей Бали. (Сначала Гирц еще и описывает, как им с женой удалось стать для жителей балийского села «своими» — они вместе прятались от полицейских, прервавших формально запрещенный бой и искавших зачинщиков; очень классная история.) Смыслов Гирц в этих боях находит миллион, постоянно переходя на еще более глубокий уровень анализа: бои — это и важное социальное явление, закрепляющее социальные связи и утверждающие статусы; и небольшая модель социума; и способ самоорганизации; и — самая важная, кажется, для автора мысль — текст. Гирц очень убедительно показывает и доказывает, что не только антрополог способен вычленить в том, как устроены бои и сопутствующая индустрия (прежде всего — пари, которые заключают между собой все зрители), изображение устройства балийского общества, но и для самих балийцев это зрелище, которое рассказывает историю про них самих, выступает как пространство, где возможна такая специфическая социальная саморефлексия.

Вообще, не знаю, писал ли кто-нибудь об этом, но мне показалось, что «Глубокая игра» — это лучшее объяснение того, почему для нас важен современный спорт и как он работает. То есть вот правда — рассуждения про петушиные бои элементарно переносятся на английскую премьер-лигу или Олимпиаду. По сути, Гирц глубоко, неожиданно и парадоксально отвечает на тот самый остранняющий вопрос старика Хоттабыча — «что будут делать с мячом эти двадцать два столь симпатичных мне молодых человека».

https://bookmate.com/books/Du4Q4uA5

Подростки за последний год превратились в одну из главных тем для российских СМИ. Они выходят на митинги и создают новых поп-супергероев; они же кончают с собой или приходят в школы с оружием, чтобы покончить еще с кем-нибудь. Во всей этой истории куча разных аспектов; вот один, который кажется особенно сложным и интересным. Предположим, что все эти дети, которые совершают резонансные преступления, — действительно «трудные», как об этом обычно говорят официальные лица; что их намерения действительно можно было как-то предсказать и предотвратить. Но как именно? И вообще что такое современный трудный подросток в России — и как к нему относится государство?

Текст, отвечающий на этот вопрос, пермская журналистка Анастасия Сечина с моей редакторской помощью делала больше трех месяцев — потому что оказалось, что у ответа масса граней. Тут и история про психологическую экспертизу; и сложная роль комиссий по делам несовершеннолетних; и разветвленная система, которая должна быть исправительной, но нередко зачастую становится наказательной, — от спецшкол до центров временного содержания и колоний. Итоговый материал комплексно рассказывает обо всем об этом — разумеется, через удивительные истории конкретных людей. Тут и девочка, чьи родители отбили ее у государственного надзора, и при этом непонятно, пошло ли это ей на пользу; и подросток, убежавший из многодетной семьи и вскоре принятый полицией за наркоторговлю; и активист/ка штаба Навального, которая, конечно, активничает, но вообще-то не хочет жить. Плюс к этому — разные взрослые, многим из которых по-настоящему есть дело до этих детей.

А система все равно толком не работает — и для меня по итогу этот текст про нечто более глобальное, чем даже чисто российские проблемы. Кажется, это вообще про то, что процедуры, правила, бюрократия необходимы для того, чтобы построить какие-то процессы и институты, — при этом, прямо по Достоевскому, живой человек всегда шире этих процедур и институтов и нередко катастрофически в них не помещается. Многое можно поправить и исправить, но вряд ли вообще возможна ситуация, когда общество сумеет бесперебойно наладить систему выявления «трудных» подростков и помощи им, — просто потому что люди вообще плохо укладываются в системы, и уж совсем плохо это получается как раз у подростков.

Все это, наверное, звучит сбивчиво и абстрактно, при этом текст предельно конкретен — прочитав его, можно составить довольно полное представление об этой конкретной общественной зоне в России. Мне кажется ужасно важным делать такие «процедурные» тексты, человеческим языком и на конкретных примерах растолковывающие правила работы тех или иных институтов; даже если они и не становятся какими-то суперхитами. Этот материал еще и немного заслонила вся история вокруг Леонида Слуцкого, потом случилось еще и Кемерово — в общем, хочется, пусть и запоздало, обратить на него отдельное внимание.

И еще важно: про тексты на такие темы принято говорить, что они и сами «трудные» или там «тяжелые». Но в данном случае, мне кажется, это было бы не очень правильным определением. Герои этого материала не то чтобы требуют к себе сочувствия. Они требуют главным образом понимания. Разные вещи.

https://meduza.io/feature/2018/03/21/sam-sebya-nachinaesh-schitat-otbrosom

Год с лишним назад писал про лингвиста Дэниэла Эверетта, прожившего десятки лет с амазонским племенем пирахан — и вроде как выяснившим, что их язык опровергает один из основных постулатов современной лингвистики. В языке пирахан нет рекурсии и вообще почти ничего нет — ни будущего времени, ни чисел, ни обозначений цветов, ни обозначений направлений; там вообще очень мало абстрактных понятий; в общем, все дико экономно и поэтому дико интересно. Тот коротенький пост, кстати, по количеству реакций на него был чуть ли не рекордным для канала; меня даже после него узнали и поблагодарили в каком-то кафе.

Теперь наконец дошли руки на книжку Тома Вулфа «The Kingdom of Speech», значительная часть которой рассказывает как раз про Эверетта, его научный путь и его жизнь среди пирахан. Но не только. Вулф — великий писатель и патриарх так называемой «новой журналистики» (которую он сам так и назвал; принципиально нового в ней было мало), но жанр этого стремительного двухсотстраничного труда проще всего обозначить как памфлет. 85-летний (в момент выхода «The Kingdom of Speech») денди вроде как рассказывает о дискуссиях по поводу происхождения человеческого языка, шедших последние полторы сотни лет, но над с явным удовольствием упражняется в издевательствах над двумя ключевыми фигурами этих дискуссий — Чарльзом Дарвином и Наумом Хомским.

Со стилистической точки зрения это, конечно, виртуозно сделанная вещь — ну, если вам не претит стиль Вулфа со всеми этими многоточиями и восклицательными знаками сам по себе. «The Kingdom of Speech» — это во многом его (стиля) вырождение, но такое, что дай бог каждому; вот так, например, автор описывает расстройство желудка у Дарвина, настигшее его, пока тот сочинял «Происхождение видов».

Содержательно же «The Kingdom of Speech» сводится примерно к следующему. (Далее я пересказываю точку зрения Вулфа, как ее понял; не свои собственные взгляды.) Дарвин и его друзья-аристократы увели идею естественного отбора у не столь знатного ученого-полевика Альфреда Уоллеса — но все равно не сумели ответить на ключевой вопрос: откуда берется язык и речь — то главное, что отделяет человека от животных и позволило ему полностью подчинить себе всю остальную жизнь на планете. Дарвин пытался чего-то сообразить про звукоподражание и кальку с пения птиц, но все это не работало, и на много десятилетий сторонники теории эволюции просто обходили эту проблему стороной.

К ней вернулись в 1940-1950-х, когда в лингвистику пришли точные методы, и вскоре установился новый консенсус, предложенный вундеркиндом Хомским. Его концепция универсальной грамматики утверждала наличие у человека как вида своего рода «языкового органа», предопределяющего набор одних и тех же принципов, заложенных в каждый язык на планете. Хомский, его коллеги и ученики занялись установлением этих принципов; то, что Хомский параллельно занял роль главного левого интеллектуала США, борющегося с капитализмом и империализмом, окончательно превратило его в непогрешимого святого. В начале 2000-х Хомский и коллеги заявил рекурсию как универсальное свойство языка — и тут появился Эверетт со своими пирахан и все эмпирически опроверг.

Что тут началось. На Эверетта спустили всех собак; его обвинили в том, что он все врет, а проверить его изыскания нельзя, потому что для этого надо ехать в джунгли и рисковать жизнью (один из лейтмотивов книжки — оппозиция кабинетной науки и полевой; нет пределов сарказму, с которым Вулф описывает сидящих в своих уютных креслах Дарвина и Хомского). Однако ж дискредитировать Эверетта не вышли: некоторые уважаемые лингвисты, ранее выступавшие на стороне Хомского, все-таки приехали к пирахан и убедились в том, что про их язык все правда; ну и вообще Эверетт блестяще действовал стратегически, издав сначала популярный труд про свои приключения в джунглях, где он и его семья несколько раз чуть не умерли, а потом подкрепив его максимально основательным теоретическим обоснованием. В итоге уже в середине 2010-х несколько уважаемых лингвистов опубликовали статью, в которой фактически признали: ученые по-прежнему не понимают природы происхождения языка.

Зато, конечно же, ее понимает Том Вулф! (А как же. Еще раз подчеркну, что все предыдущее — это именно вулфовская версия истории науки, не моя, не «как все было на самом деле».) Он, видимо, следует за Эвереттом и говорит — если грубо — примерно следующее: язык развился так же, как орудия труда; это артефакт, изобретение, а не следствие эволюции. А значит — делает вывод для себя читатель, а автор его к тому вежливо подталкивает, — и существования Бога никто не отменял, например.

В общем, как это у Вулфа всегда и бывает, «The Kingdom of Speech» — это такая критика справа. Автор достаточно умен, чтобы не сомневаться в теории эволюции в открытую, но очень изящно роняет зерна сомнения; плюс к этому все его тезисы и шуточки подкреплены ссылками на академические издания — про то, как рыгал Дарвин, он, может, и присочинил, а в остальном, пожалуйста, объемная библиография плюс собственные интервью. Ну и разумеется, ему доставляет отдельное удовольствие изобличить всех этих леваков с университетских кампусов, которые, оказывается, несколько десятилетий шли по ложному следу. С Вулфом можно сколько угодно не соглашаться, но это как раз тот случай, когда слушать точку зрению идейных оппонентов не только полезно, но и страшно интересно — да еще и очень весело (помимо прочего, тут много шпилек в адрес политкорректности; автор постоянно и нарочито оговаривается, меняя «неполиткорректное» слово native на теперешнее «indigenous»). России таких интеллектуалов сильно не хватает.

А что касается истории с Эвереттом — то после «The Kingdom of Speech» хочется о ней узнать еще больше. Придется, видимо, читать популярную книжку самого лингвиста — «Don’t Sleep, There Are Snakes»; судя по пересказам Вулфа, там фантастически интересно. Ну и по-русски про пирахан в скором времени, надеюсь, кое-что появится.

Наш главный текст прошлой недели — если еще не прочитали: Саша Сулим про АУЕ. Давно хотелось сделать текст, который был бы не про бесконечную демонизацию-мифологизацию всей этой криминально-подростковой повестки, а про то, как все на самом деле; кажется, у Саши получилось. Тут есть и самые настоящие подростки, которые «уделяют»; и представители криминального мира; и полицейские; и все происходит в глухих сибирских городах, окруженных колониями, — то есть ровно там, где, по всем раскладам, АУЕ и должно цвести.

И вот что выходит — если совсем тезисно. АУЕ — это, по большому счету, новое, мемоемкое обозначение той же блатной субкультуры, что существовала с постсталинских времен: шпана, гопники, криминальная романтика, все дела. При этом у АУЕ действительно существует некий свой язык и некая своя иерархия с парагосударственной структурой, но насколько эффективно она действует — толком понять нельзя. А вот что можно понять — так это то, что возникает все это не из-за зловещего плана каких-то уголовников по вовлечению молодежи в криминал, а из-за банальной бытовухи российской жизни. Из-за безделья; из-за хтонического круговорота, описанного в песне Хаски «Панелька»; из-за отсутствия социальных лифтов в легальном общественном поле — и иллюзии их существования в нелегальном. Тут даже криминальный авторитет какой-то немного нелепый и затюканный жизнью — что и логично: Иркутская область, не поцарствуешь.

На самом деле, едва ли не самая ценная для меня глава — последняя, показывающая безысходность этого замкнутого круга АУЕ на одном конкретном примере. Алармистские дискуссии вокруг этой аббревиатуры токсичны еще и тем, что дополнительно стигматизируют людей, которые прошли через российские тюрьмы, — всех без разбора; при том, что отсидевший человек в России мало того, что прошел через ад, так еще и очень часто после освобождения остается абсолютно покинутым обществом. И к этой теме, конечно, еще надо будет вернуться.

https://meduza.io/feature/2018/04/05/v-rossii-i-kommersantam-i-mentam-blatovat-nravitsya

В 1981 году в Америку приехала маленькая улыбчивая индийская женщина. Она называла себя Ма Ананд Шила и была секретаршей — то есть ближайшей помощницей — Бхагвана Шри Раджниша, 50-летнего индийского гуру, который создал духовное движение, к тому времени захватившее людей не только в его родной Индии, но и по всему миру. Привлекательность идеологии Бхагвана была в том, что она как бы вбирала в себя все наслаждения современного мира: капитализм, деньги (сам Бхагван ездил исключительно на «Роллс-Ройсах»), свободный секс и так далее — при этом провозглашая создание нового утопического общества всеобщего благоденствия через жизнеутверждение, отказ от этого, коллективные медитации и все тот же свободный секс. Ну, если грубо.

К тому времени у Бхагвана и его последователей начали возникать проблемы с индийскими властями, и Шила приехала в США искать места для их сообщества в стране религиозной свободы. И нашла. Ражниши купили огромное ранчо в орегонской глуши. Единственным населенным пунктом рядом была маленькая — буквально на 40 человек — деревня для пенсионеров-реднеков под названием Антилопа. Столкнувшись с новыми владельцами, жители Антилопы сначала удивились. Обнаружив, что те приезжают на ранчо автобусами, обеспокоились. Выяснив, что ражниши любят свободный секс и коллективные медитации, а также за несколько месяцев превратили необжитую территорию в полноценный город на 10 тысяч человек с озером (!) и аэропортом (!!), испугались. А когда ражнишам начали чинить препятствия по регистрации ранчо как населенного пункта, и те, чтобы легализоваться, захватили Антилопу, превратив ее совершенно легальными методами в город Ражнишпурам, американские пенсионеры решили воевать с пришельцами.

Примерно так стартует новый нетфликсовский документальный сериал «Wild, Wild Country», спродюсированный важными деятелями американского независимого кино братьями Дюпласс (я ничего у них не видел, но вот была заметная картина «Tangerine»), — и это только самое-самое начало. Дальше разворачивается невероятная и абсолютно реальная — целиком подтвержденная хроникой тех лет, потому что и сами ражниши снимали себя, и журналисты их снимали бесконечно, — история, в которой, в частности, присутствуют:

— операция по привозу 6 тысяч американских бездомных в Ражнишпурам, чтобы зарегистрировать их как избирателей — и посадить последователей Бхагвана в окружной парламент;
— массовое отравление сальмонеллой жителей столицы округа в Орегоне, где находится Ражнишпурам, организованное Шилой и ее командой. Пострадали 750 человек — это до сих самый масштабный акт биотерроризма в истории США;
— попытка покушения на убийство генпрокурора Штата;
— превращение Шилы в американскую медиазвезду, которая материла и провоцировала оппонентов в бесконечных ток-шоу;
— раскол в движении ражнишей и обвинения в похищении 55 миллионов долларов;
— охота за самолетом Бхагвана по всей Америке.

Ну и так далее. В «Wild, Wild Country» шесть серий по часу — но в отличие от того же «Wormwood» тут совершенно нет ощущения растягивания материала; все сделано крайне динамично, события происходят постоянно. У этой истории бесконечное количество поворотов — и, что самое важное, на каждом начинаешь смотреть на нее по-другому. Самое, по-моему, ценное в «Wild, Wild Country» — это то, что, несмотря на огромное искушение, режиссеры (это тоже братья, но не Дюпласс, а Вэй) в итоге все-таки не занимают ничью сторону. В результате тут может быть масса трактовок. Это и про непонятую утопию — про то, как государство и человеческая узость разрушили благотворный проект, приносивший людям счастье (да-да, Бхагван и его люди тут — во многом положительные герои). И про своего рода «Гран Торино» в реальной жизни: суровые работяги отстаивают свой образ жизни, вооружившись законами и связями (одним из жителей Антилопы был основатель Nike Билл Боуэрмен). И про то, куда вымощена дорого благими намерениями; и про то, к чему приводит власть; и про лицемерие системы; и про парадоксы гуманизма; и про то, что, как пел Канье Уэст, there’s leaders and there’s followers (это главная персонажная динамика фильма: лидер-харизматик Шила и последователь-добряк Нирен, юрист Бхагвана и его коммьюнити). И еще много про что. Очень американская история, конечно, — дискриминация религиозных меньшинств; борьба за землю; неумолимость и одновременная мнимость закона; справедливость для тех, кто выглядит, как привычнее.

Почти все герои тут так или иначе вызывают сочувствие — и сами ражниши, и их демоническая предводительница Шила, и жители Антилопы, и даже американские слуги закона, убежденные в собственной правоте и моральном превосходстве. Есть, пожалуй, только одно исключение — это журналисты, на материалах которых фильм визуально построен почти полностью. Они, конечно, выглядят как совершеннейшие стервятники, которые, собственно, и доводят ситуацию противостояния до потенциального смертоубийства; раскручивают маховик страстей. Это, конечно, неприятно и не факт, что справедливо — но это не отменяет того, что «Wild, Wild Country» нужно смотреть: это бесконечно захватывающие и многозначные шесть часов.

https://www.netflix.com/title/80145240

Ну ребят.

Как обходить блокировку:

https://meduza.io/feature/2018/04/12/telegram-sovsem-skoro-zablokiruyut-chto-delat?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Обстоятельный профайл Мохаммеда бин Салмана — 32-летнего саудовского кронпринца, которого на Западе принято величать просто МБС. Сделан, видимо, в преддверии визита будущего (скорее всего) короля в США — сейчас он ездит по Америке и встречается с Опрой Уинфри и главами ведущих технологических компаний, чем вызывает изрядную бомбежку у всяких левых публицистов. Потому как тут есть дилемма: МБС считают прогрессивным саудовским политиком и ведет он себя примерно как глава какого-нибудь модного стартапа — но при этом именно при нем Саудовская Аравия начала жуткую войну в Йемене, а внутри страны происходит масштабная кампания по борьбе с коррупцией, больше похожая на политическую чистку.

О том, собственно, и текст: тут и бэкграунд саудовской политики, и краткая история самого МБС, пользующегося бесконечным доверием нынешнего короля Салмана, и обстоятельный рассказ о том, как ведут свою политику на Ближнем Востоке США и какую роль Саудовская Аравия в этом играет. Совсем вкратце: если верить источникам «Нью-Йоркера», МБС — это еще и человек, сумевший очаровать зятя Трампа Джареда Кушнера; поэтому визит в Саудовскую Аравию стал одним из первых для Трампа-президента — и в рамках этого визита, судя по всему, было дадено негласное добро на агрессию в Йемене в обмен на то, что Саудовская Аравия и МБС будут противостоять иранским интересам в регионе (важную роль тут играет еще человек под аббревиатурой МБЗ, кронпринц Абу-Даби и один из самых прозападных арабских политиков). В рамках сопротивления Ирану предполагается даже возможное сближение Саудовской Аравии с Израилем — ну, насколько это в принципе возможно; и правда, на прошлой неделе МБС признал право Израиля на существование и заявил, что Иран хуже Гитлера (буквально в таких выражениях).

Там много интересных подробностей про то, как устроена Саудовская Аравия (богатейшая страна, чье состояние целиком зависит от нефти; МБС собирается это менять) и дипломатических баек. Особенно интересно про прошлогодний сюжет, когда по распоряжению МБС разом арестовали под две сотни богатейших людей в стране, включая членов королевской семьи, и заключили в отель «Риц-Карлтон» в Эр-Рияде: там им предъявляли обвинения в коррупции, дальше они согласились заплатить определенную сумму компенсации за свои грехи — и их отпускали; разумеется, никакого due process; некоторых якобы пытали. Еще интересно про конфликт с Катаром — это как раз по иранской линии, – который начался буквально с бегущей строки в поддержку Хамаса по официальному катарскому телевидению, причем, как выяснилось позже, эту строку туда подсадили хакеры. Это не помешало Саудовской Аравии, ОАЭ и Бахрейну начать блокаду Катара, а Трампу ее поддержать — несмотря на то что в Катаре находится одна из крупнейших американских военных баз (один из источников «Нью-Йоркера» говорит — мол, Трамп просто понятия не имел, что там есть база, вот и вся разгадка). Ну и интересно, но мало — про лоббистов Саудовской Аравии, благодаря которым у саудовцев все так неплохо в Америке: и в Вашингтоне, и в прессе — хотя именно саудовские люди, как известно, изрядно приложили руку к 11 сентября.

Все это занятно, но есть нюанс: текст почти целиком основан на разговорах с американцами, так или иначе занимающимися внешней политикой; причем скорее прообамовского толка. Тут есть всегдашний Стив Бэннон (это смешно, кстати, — так шельмовали человека, пока в Белом доме сидел, зато теперь он про все источник, потому что про все и со всеми готов говорить), но в основном источник Трампа явно недолюбливают. Из местных, саудовских людей — и вовсе полтора человека; официальных комментариев толком никаких. Это понятно и объяснимо — но, конечно, после всех историй про Россию поневоле следишь за такими вещами; то есть это все-таки скорее не про то, как все устроено в Саудовской Аравии, — а про то, как там все устроено по версии определенной части американского дипломатического истеблишмента.

https://www.newyorker.com/magazine/2018/04/09/a-saudi-princes-quest-to-remake-the-middle-east

Вчера умер великий журналист и писатель Том Вулф — человек, во многом благодаря которому существуют тексты, попадающие в этот канал. «The Kingdom of Speech», получается, его последняя книжка.

Год с лишним назад писал про лингвиста Дэниэла Эверетта, прожившего десятки лет с амазонским племенем пирахан — и вроде как выяснившим, что их язык опровергает один из основных постулатов современной лингвистики. В языке пирахан нет рекурсии и вообще почти ничего нет — ни будущего времени, ни чисел, ни обозначений цветов, ни обозначений направлений; там вообще очень мало абстрактных понятий; в общем, все дико экономно и поэтому дико интересно. Тот коротенький пост, кстати, по количеству реакций на него был чуть ли не рекордным для канала; меня даже после него узнали и поблагодарили в каком-то кафе.

Теперь наконец дошли руки на книжку Тома Вулфа «The Kingdom of Speech», значительная часть которой рассказывает как раз про Эверетта, его научный путь и его жизнь среди пирахан. Но не только. Вулф — великий писатель и патриарх так называемой «новой журналистики» (которую он сам так и назвал; принципиально нового в ней было мало), но жанр этого стремительного двухсотстраничного труда проще всего обозначить как памфлет. 85-летний (в момент выхода «The Kingdom of Speech») денди вроде как рассказывает о дискуссиях по поводу происхождения человеческого языка, шедших последние полторы сотни лет, но над с явным удовольствием упражняется в издевательствах над двумя ключевыми фигурами этих дискуссий — Чарльзом Дарвином и Наумом Хомским.

Со стилистической точки зрения это, конечно, виртуозно сделанная вещь — ну, если вам не претит стиль Вулфа со всеми этими многоточиями и восклицательными знаками сам по себе. «The Kingdom of Speech» — это во многом его (стиля) вырождение, но такое, что дай бог каждому; вот так, например, автор описывает расстройство желудка у Дарвина, настигшее его, пока тот сочинял «Происхождение видов».

Содержательно же «The Kingdom of Speech» сводится примерно к следующему. (Далее я пересказываю точку зрения Вулфа, как ее понял; не свои собственные взгляды.) Дарвин и его друзья-аристократы увели идею естественного отбора у не столь знатного ученого-полевика Альфреда Уоллеса — но все равно не сумели ответить на ключевой вопрос: откуда берется язык и речь — то главное, что отделяет человека от животных и позволило ему полностью подчинить себе всю остальную жизнь на планете. Дарвин пытался чего-то сообразить про звукоподражание и кальку с пения птиц, но все это не работало, и на много десятилетий сторонники теории эволюции просто обходили эту проблему стороной.

К ней вернулись в 1940-1950-х, когда в лингвистику пришли точные методы, и вскоре установился новый консенсус, предложенный вундеркиндом Хомским. Его концепция универсальной грамматики утверждала наличие у человека как вида своего рода «языкового органа», предопределяющего набор одних и тех же принципов, заложенных в каждый язык на планете. Хомский, его коллеги и ученики занялись установлением этих принципов; то, что Хомский параллельно занял роль главного левого интеллектуала США, борющегося с капитализмом и империализмом, окончательно превратило его в непогрешимого святого. В начале 2000-х Хомский и коллеги заявил рекурсию как универсальное свойство языка — и тут появился Эверетт со своими пирахан и все эмпирически опроверг.

И еще немного про Тома Вулфа и его книги.

https://meduza.io/slides/seks-v-universitetah-astronavty-i-kislota-sem-knig-tom-vulfa-kotorye-stoit-prochitat

Три длинных текста «Медузы», которые стоит прочитать, если вы еще не.

1. Таисия Бекбулатова про случай в Челябинске, где 30 лет назад перепутали детей в роддоме — а вскрылось это только сейчас. Архетипический сюжет «принц и нищий», где и принц не вполне принц, и нищий не совсем нищий, а вокруг — та самая русская жизнь, какую мы боимся, но любим. На самом деле, текст про то, что любовь бывает сильнее крови — если этого захотеть.

2. Даниил Туровский про забайкальский поселок, жители которого зарабатывают тем, что добывают золото в давно заброшенных шахтах. С одной стороны, это сюжет невероятной литературной мощи: суровые русские пацаны на недели забираются под землю с телевизором и рюкзаком еды, надеясь на то, что повезет намыть миллионы. С другой — мы давно пытались как-то подобраться к огромному сюжету про российскую бедность (за чертой которой только по официальной статистике живут почти 20 миллионов человек). Кажется, это пока самый удачный подход — просто потому что уж больная наглядная метафора: нищие люди буквально живут на золоте — и надеяться могут только на себя.

3. Константин Бенюмов про два миллиона русских немцев, вернувшихся в Германию. Материал с очень колоритными героями — чего стоит мужчина, приехавший в Берлин в поисках Бога и разочаровавшийся в своей затее после встречи с пастором, у которого была серьга в ухе, — и очень любопытной концептуальной составляющей. Оказывается, что у репатриантов отсутствует немецкая травма — никакой вины, никакого покаяния, — но, видимо, присутствует неотрефлексированная советская; из этой неожиданной конструкции вытекают самые разные последствия социально-политического толка — от ощущения собственной бесприютности до противостояния мультикультурализму и поддержки правых партий.

​С 30 мая по 10 июня проходит мой любимый московский кинофестиваль Beat Film. Моей программы по причинам, отчасти связанным с международным положением Российской Федерации, там в этом году нет — но походить на разные показы я обязательно постараюсь, а кое в чем даже и поучаствую.

Вот, например, «Шоу Рейгана». Это любопытный кейс — на первый взгляд кажется, что фильм предельно от нас далекий: документальное исследование политического пиара 1980-х на базе обильной видеохроники Белого дома времен второго срока Рональда Рейгана (тут нет ни одного неархивного кадра, но архивные смонтированы так, что получается практически остросюжетная штука). На самом деле, кино крайне актуальное — потому что по факту оно не столько про Рейгана, сколько про Горбачева; не столько про Америку, сколько про конец холодной войны. Тут слишком много рифм, чтобы перечислить их все, — точнее, не столько рифм, сколько оппозиций: обожаемый миром новый российский лидер, строящий свою харизму на любви и интеграции (ср. с настоящим); коммунальная радость глобального разоружения (ср. с настоящим); ощущение, что конец света откладывается, а конец истории подступает (ср. с настоящим).

Это очень интересно смотреть, но еще интереснее про это думать — что мы и сделаем коллективными усилиями после показа 4 июня со следующими интересными людьми:

— Федор Лукьянов, один из лучших российских экспертов по международной политике;
— Андрей Баклицкий, специалист по ядерному оружию и гонке вооружений;
— Ноа Снейдер, московский корреспондент журнала The Economist, человек, который много лет пишет о России для Запада.

Купить билет можно тут. А также — внимание — аттракцион неслыханной щедрости: три первых человека, которые напишут мне, прочитав этот пост, что хотят посмотреть фильм, получат по 2 бесплатных билета на показ 4 июня.

Приходите!

Апдейт: Бесплатные билеты ушли. Но вы все равно приходите на показ!

Это давно никого не удивляет, хотя вообще-то довольно поразительно — как быстро выходят из оборота новостные сюжеты, про которые еще недавно казалось, что важнее их ничего нет. В России это хорошо было видно, скажем, по «болотному» делу — о последних задержанных независимые СМИ писали в основном из кармических обязательств; ощущения, что это кому-то интересно, не было вообще. В международном масштабе самый яркий сюжет — «Исламское государство»: два года назад про него писали примерно столько же, сколько сейчас про связи между русскими и Трампом; сейчас — как отрезало. Притом что вообще-то все продолжается — и меняется.

«Исламское государство» как территория постепенно ужимается, но люди, которые на ней жили, остаются — в том числе люди мирные, в том числе те, кто приехал в ИГ по своей воле: жены комбаттантов, стремившиеся туда за любовью, а не за ненавистью. Среди этих жен много россиянок — как минимум несколько десятков; после того как ИГ начали громить, у них начались приключения — сначала они сидели в плену у полевых командиров, украдкой связываясь с родственниками в России, потом их передали правительству Ирака и теперь потихоньку приговаривают к пожизненному заключению, хотя доказательств какого-либо участия в боевых действиях скорее нет.

История этих женщин рассказана в материале и фильме «Би-Би-Си». С одной стороны, это настоящий авантюрный роман с совершенно неожиданными поворотами. С другой, конец у него несчастливый: женщины, которые, в общем, виноваты только в том, что не с теми связались, теперь не нужны своей стране, а чужая относится к ним, как к террористам. И тут, конечно, возникает много вопросов: кто и почему решает, что этих женщин надо судить? Нужно ли судить всех людей, которые не сбежали с территории ИГ? Можно ли считать пособниками террористов всех жителей определенной территории? За каких своих граждан должно бороться государство, а за каких — нет? Проблема в том, что вопросы эти всерьез даже, кажется, никто не ставит.

https://www.bbc.com/russian/features-43851226 /

Ради таких текстов я занимаюсь тем, чем занимаюсь. И он, конечно, не про инопланетян — а про людей, про одиночество в ужасе бытия, про то, что это означает — быть ученым. Немного «Твин Пикс», немного «Прибытие», а немного даже и финчеровский «Зодиак». И много красоты и тайны.

https://meduza.io/feature/2018/06/08/uzhas-vo-vsey-vselennoy

Некоторое время назад восторженно прочитал «Надзирать и наказывать» — с одной стороны, кажется странным писать тут про настолько общие места; с другой стороны — это же мой канал, почему нет? Компромисс такой: напишу коротко.

Основополагающая книга великого французского философа, способная всерьез поколебать представления о том, как устроен мир. Тезис о том, что весь мир вокруг нас и наше восприятие реальности так или иначе сконструированы определенными институтами и агентами, в 2018 году может показаться очевидным — но во-первых, книга писалась, когда он таковым не был, а во-вторых, тут важна конкретика. Фуко подробно и блистательно анализирует, как в XVIII-XIX веках в западных обществах появились современные институты уголовного права (и в первую очередь тюрьма) — и показывает, как через них общество пропитал новый, особенно внимательный типа власти и надзора; совсем огрубляя, то, что кажется правом, после прочтения Фуко начинает выглядеть как принуждение. Если еще проще: Фуко показывает, что привычная подростковая сентенция «школа — это тюрьма» — это не просто штамп, а буквально так и есть.

https://bookmate.com/books/TgXxTSdi

Написал про рэпера со сценическим именем, которое невозможно транскрибировать на русский, и моральные парадоксы. Не могу сказать, что был большим поклонником его музыки, но фигура, конечно, интересная.

https://meduza.io/feature/2018/06/19/nasilnik-grabitel-pop-zvezda