Первый хороший лонгрид наступившего года: история боснийского француза Вьерана Томича, который многие годы виртуозно грабил парижские квартиры богатеев и знаменитостей (например, дизайнера Филиппа Старка), а в 2010-м вынес из музея современного искусства пять великих и дорогущих картин. Причем шел за одной, а вынес пять — потому что Томич очень любил искусство, и они сами его об этом попросили.

Много шикарных подробностей, которые грабитель рассказал в письмах журналисту The New Yorker, — от того, как Томич в детстве занимался паркуром на кладбище Пер-Лашез, до того, как он чуть не взял второго Модильяни, но картина ему «сказала», что этого не стоит делать ни в коем случае.

Оригинал на английском: https://www.newyorker.com/magazine/2019/01/14/the-french-burglar-who-pulled-off-his-generations-biggest-art-heist

Сделали подробный пересказ на русском: https://meduza.io/feature/2019/01/08/vor-po-klichke-chelovek-pauk-sovershil-ograblenie-veka-v-parizhskom-muzee-vot-kak-on-eto-sdelal-the-new-yorker

В 2012 году, вскоре после смерти отца, 33-летний житель административной столицы ЮАР Претории Джон, работающий юристом, переехал в дом своей матери Анны. Через год на пороге стали регулярно появляться странные люди.

Один из них представился частным детективом и заявил, что в доме Джона и его матери находится похищенная девочка; он отказался уходить, пока хозяева не разрешили ему обыскать все комнаты. Другие приходили в сопровождении полицейских и требовали вернуть похищенные у них телефоны и компьютеры; однажды отряд спецназа вломился в дом в поисках двух айпадов, когда 70-летняя Анна ужинала в гостиной. Приходили даже подростки, которые искали людей, оставлявших оскорбительные комментарии в их инстаграмах. Бывало, что незнакомцы стучали в дверь по семь раз за месяц.

Дальше — мощнейшая история про парадоксы цифрового тысячелетия, в которой оказывается замешанным малоизвестное американское разведывательное агентство. То есть буквально сюжет про то, как люди ткнули пальцем в карту — и испортили другим жизнь.

Оригинал: https://gizmodo.com/how-cartographers-for-the-u-s-military-inadvertently-c-1830758394

Мой пересказ в «Медузе»: https://meduza.io/feature/2019/01/12/politsiya-vse-vremya-prihodila-v-dom-yuzhnoafrikanskogo-yurista-v-poiskah-kradenogo-on-vyyasnil-vinovaty-ego-ip-adres-i-amerikanskaya-razvedka

Обожаю материалы, для появления которых вроде бы нет решительно никаких предпосылок, — но при этом они расширяют наши представления о богатстве жизни вокруг. Люди, которые получают удовольствие от отрезания своих конечностей? Да, пожалуйста. История про то, как американцев пытались заставить есть мясо бегемотов? Дайте две.

Вот еще одна история такого типа. Оказывается, существует микроиндустрия торговли крадеными соколиными яйцами — из которых потом теоретически можно вырастить охотничьих или гончих птиц, которые пользуются большим спросом в богатых арабских странах. Возможно, это даже наноиндустрия — поскольку промышляет такими вещами один человек. Его арестовывали с яйцами в Канаде, Бразилии и Британии; сейчас ему за 50 — и он продолжает красть яйца; только что его снова судили в Лондоне.

Ужасно интересная история. Вот оригинал, вот — мой подробный пересказ на «Медузе».

Посмотрел две документалки про Fyre Festival — тот самый, на Багамах, который рекламировали как рай из инстаграма и куда продавали билеты за десятки тысяч долларов. А потом выяснилось, что ничего не готово, музыканты не приехали, людям пришлось ночевать на мокрых матрасах в палатках для жертв стихийных бедствий.

Я вообще очень люблю такое упражнение — сравнивать лонгриды на одну и ту же тему. В американской прессе они бывают с поразительной частотой и про совсем неожиданные сюжеты — скажем, про мошенников, игравших в бридж. На русском — реже, но тоже бывает; мы даже со студентами в РАНХиГС разбираем несколько таких пар (например, два текста про отношения Марии Алехиной и Дмитрия Энтео, вышедшие в один день) — там очень ярко видны и роль редактора, и роль автора, и функции нарратива.

С документалками тем более занятно — наверное, несколько фильмов на одну тему бывает часто, но тут еще и вышли в одну неделю, явно в пику друг другу. И смешно — насколько они используют одни и те же материалы (вплоть до одних и тех же нарезок из каких-то публично доступных съемок — и одних и тех же героев), а фильмы все-таки получаются разными. На Hulu, снятый двумя женщинами, — почему-то кажется, что это важно, — скорее смешной и абсурдистский. На Neftlix, снятый мужчиной, — скорее серьезный и пафосный: обманули людей, в том числе бедных и беззащитных, на четыре кулака. На Hulu, несмотря на все обязательные ламентации про миллениалов, — скорее история выдающегося мошенника. На Netflix — скорее моральный урок поколению. Ну и все такое прочее.

Отдельно весело, что кончаются фильмы одинаково — человеку звонит главный герой; правда, в одном случае он еще на свободе, а во втором — уже в тюрьме. Вопросы, кстати, тоже к обоим остаются отчасти одинаковые: например, и там, и там важный герой — некий банкир, который завел твиттер-аккаунт Fyre Fraud и забрасывал фестиваль говном еще до того, как там начались публичные проблемы. Он страшно доволен собой, но зачем ему это все было надо и почему он так не любит организатора фестиваля Билли Макфарленда — так и непонятно.

Ну и деталей интересных куча. И про свиней, и про вечеринки, и про секс-услуги. Почитайте, собрал их в материале.

https://meduza.io/slides/povelitel-muh-epohi-instagrama

В прошлом году в Ad Marginem вышла «Гранд-отель "Бездна"» — биография Франкфуртской философской школы, которая в значительной степени определила то, как мы (ну или хотя бы некоторые из нас) думаем про общество потребления, поп-культуру, а также функционирование общественных связей. Эту книжку мне не советовали, но я ее все-таки прочитал — и не жалею, хотя какие-то претензии ясны даже мне, плохо знакомому с первоисточниками (например, иногда автор начинает разговаривать сам с собой или делает очень уж механические логические связки).

В целом название не обманывает. Внутри — подробный рассказ о том, как Вальтер Беньямин, Теодор Адорно, Герберт Маркузе и их последователи стали одним из важнейших мыслителей современности. Интереснее всего — биографические обстоятельства: от мелких деталей (Адорно очень любил бегемотов) до важных сюжетов, во многом определивших дальнейшие мысли геров книги — скажем, почти все первое поколение Франкфуртской школы так или иначе сопротивлялось прагматическому капитализму собственных родителей, зажиточных европейских евреев конца XIX века. Плюс интересно про то, какое влияние на ФШ оказали ранние, гегельянские работы Маркса, откуда взялась идея отчуждения и всякие проистекающие из нее построения.

Дальше — тоже неплохо: становится яснее, как и почему идеи Школы менялись вследствие прихода Гитлера власти или, допустим, триумфа массовой культуры. Чуть поверхностно, но все равно доходчиво объясняется, как на идеологическую эволюцию авторов влияли вынужденные переезды и смены источников финансирования; когда возникает Адорно, протестующий против протестов 1968 года и вызывающий ментов к бунтующим студентам, получается смешная параллель с советскими диссидентами, которые часто становились в эмиграции ультраконсерваторами. Про Хабермаса, который как бы последнее поколение ФШ, рассказывается уже немного вскользь, зато все остальные идеи пересказаны достаточно подробно и ясно. Если честно, я понял, что вообще люблю такого рода книжки с пересказом чужих идей, хоть это, наверное, и грех.

(Книжка есть на «Букмейте».)

https://ru.bookmate.com/books/PA05FAnw?utm_source=dailyprophet&utm_medium=telegram&utm_campaign=frankfurt

Предыдущий пост расшарило издательство Ad Marginem, в котором вышла книжка Джеффриса. Спасибо ему за это, но есть пара поправок.

1) Я никогда не был «редактором специальных проектов» в «Медузе». Был редактором отдела специальных корреспондентов, а затем заместителем главного редактора.

2) Именно был — потому что с сегодняшнего дня я в «Медузе» не работаю, уволился. Небольшие объяснения, почему, можно прочитать тут.

3) Ну и раз такое дело — там же можно прочитать, что я люблю и умею делать. Если вам кажется, что я могу вам зачем-то пригодиться в смысле работы, и мы еще с вами не разговаривали — пишите, поговорим. В телеграме я @shurikgorbachev.

К слову, если вы хотите делать тексты / фильмы вроде тех, которые в этом канале обозреваются, можно начать с того, чтобы записаться вот сюда.

В апреле Нина Назарова, мужем которой мне посчастливилось быть, будет читать небольшой курс по документальному сторителлингу. Тексты Нины для «Русской службы Би-би-си» в этом канале регулярно появляются, так что постоянные читатели знают, что она умеет рассказывать истории — и делать интересными и захватывающими даже темы, которые принято обозначать словами «сложные» и «важные» (то есть скучные, как моя жизнь). Научить она этому тоже может, чему свидетельством пара выводков счастливых выпускников прошлогоднего аналогичного курса.

Еще важная штука, что это нужно далеко не только журналистам. Я тут немножко (совсем чуть-чуть пока, конечно) походил по, так сказать, по рынку и понял уже, что понимать, как превращать данную тебе реальность в историю, нужно в самых разных отраслях — а владеет этим навыком мало кто. Если таких людей станет больше, всем будет лучше. А также улучшится материальное положение нашей семьи!

https://litschool.pro/stories-in-everyday-life/

Пользуясь случаем (см. выше про статус), завел телеграм-канал про музыку. Просто краткие отзывы на новые альбомы, ничего больше. Подписывайтесь, если кому интересно.

https://www.tg-me.com/musicinanutshell

Ура, в Америке тоже есть корпоративная цензура!

В январе в The Atlantic вышел резонансный материал про то, как режиссер Брайан Сингер (он снял «Богемскую рапсодию», а также, например, «Обычных подозреваемых») годами домогался — зачастую успешно — несовершеннолетних мальчиков. Я, честно говоря, не читал — понятно, что важная история, но они всегда все примерно одинаковые, и как-то не хватило душевных сил.

Оказывается, что у этого сюжета есть еще чисто профессиональная подоплека. Авторы материала — штатные сотрудники журнала Esquire (а вовсе не The Atlantic), журналист и редактор. Они занимались расследованием секс-преступлений в Голливуде и набрели на сюжет про Сингера; долго не были уверены, что пишут именно про Сингера, а не про компанию Digital Entertainment Network, создатели которой тоже отличились. Собственно, и сам Сингер думал, что про него готовит материал Esquire, и даже написал предуведомительный пост в инстаграме про то, что все это враки.

Материал отредактировал редактор, прочитал юрист (сидели с ней и редактором двое суток в комнате, вспоминают авторы), вроде все было на мази. Но потом начались странности. Происходящим заинтересовалось руководство компании Hearst, в которую входит Esquire; главную роль в этом деле играла женщина с должностью chief content officer (это название уже как бы сообщает нам, что мы не хотим работать в больших медиа-корпорациях). Сначала — напомню, материал уже отредактирован и согласован с юристами — главный редактор сказал, что корпоративные ребята предлагают печатать материал, не называя имени насильника (?!?), либо превратить один материал в серию статей на сайте (что впрямую противоречит первой идее). Потом эта контент-офицерка устроила авторам допрос с пристрастием, сказав, что типа все ваши источники — наркоманы и сидевшие, почему вы им доверяете. Они подробно ответили, составив маркированный список. Женщина вроде была убеждена — но через пару дней авторам опять перезвонил главный редактор и сообщил, что руководство решило, что материал в Esquire не будет выпущен ни в каком виде. И тогда они понесли его в The Atlantic, где все отредактировали по четвертому разу, подробно утвердили со своими юристами — и все-таки выпустили.

Все это авторы материала рассказывают в довольно отрывистом материале в Columbia Journalism Review, с точки зрения профессии прямо интересно почитать, хотя интервью кажется каким-то недоделанным. Непонятно, например, эти люди продолжают работать в Esquire? Или их уволили? Или они уволились? Ну и всякие другие вопросы остаются.

https://www.cjr.org/the_feature/esquire-bryan-singer-the-atlantic.php

В сентябре 2016 года коллеги по «Медузе», куда я только пришел работать, подарили мне на день рождения сертификат на изрядную сумму в книжный магазин «Москва». It’s only fitting, что купленный на него фолиант я дочитал только в январе — уволившись из «Медузы».

Этот фолиант — «Искусство с 1900 года», большая аналитическая история современного искусства, составленная влиятельными левыми критиками, про которых уже самих впору писать биографии (да и пишут наверняка, просто я не слежу): Бенджамин Бухло, Хэл Фостер, Розалинда Краусс, Ив-Аллен Дюбуа, Дэвид Джослит. 800 страниц убористым шрифтом формата А3 от Сезанна и Гогена до Ай Вэйвэя и Клер Фонтен плюс куча иллюстраций и хорошая бумага — весит это по итогу 4 кило, в метро с собой не повозишь, потому и читал я это так долго (начал в 2018-м): нужны условия. Пересказывать это, разумеется, не имеет никакого смысла — но сам факт прочтения хотелось бы отметить, а чтобы это не было голым хвастовством — прибавить к этому ряд совсем мелких заметок на полях.

Во-первых, птичий язык. Это, конечно, предсказуемо, но все равно раздражает — и не думаю, что тут дело в переводе, который скорее хороший; кажется, дело скорее в профессиональной инерции, которая вынуждает писать про ясные вещи непроницаемо, таким образом как бы дополнительно легитимизируя их статус высокой культуры (интересно, кстати, что авторы, вообще любящие порассуждать про подспудные социальные факторы в языке искусства, этот не очень рефлексируют). Эта инерция понятна — чуть погрузившись в этот дискурс, ты и сам начинаешь его использовать, — но все-таки необязательна, а на читательском уровне местами просто неудобна. Главу про Барнетта Ньюмана я перечитывал два раза и потом все-таки смог пересказать жене, о чем там речь, но это не кажется правильным методом.

Во-вторых, место России в современной истории искусства. Угадайте, кто последний российский / советский художник, упомянутый в книге? Это Александр Герасимов, автор «двух вождей после дождя». Упоминается он в главе про советский соцреализм; а из дальнейших нет никого — ни Рабина, ни Кабакова, ни Кулика или кого там еще можно себе представить. С одной стороны, это демонстрирует общие методы авторов — при всей своей постколониальной рефлексии они предельно европо- и америкоцентрично; если в первой половине книжки еще что-то рассказывают про Мексику и Бразилию, то дальше люди за пределами обычной западной географии упоминаются разве что по касательной и в самой последней части, когда без них уж совсем никак. С другой — ну вообще, наверное, это честно; действительно нет никакой России после конструктивизма и соцреализма в современной западной истории искусства, полезно так наглядно это увидеть.

Ну и в-третьих, идеология. Разумеется, авторы слишком умны, чтобы позиционировать свою версию истории искусства как объективную, но чем дальше, тем больше их клонит из аналитики в прямую критику. То есть если первую половину тома еще можно читать как учебник, то вторая отчетливо программирует поле и расставляет приоритеты в прошлом, дабы отстаивать их в настоящем. Ничего плохого в этом нет, просто динамически — когда читаешь все это последовательно — переход любопытный. Ну и сами идеологические линии местами интересные: то, что эти ребята более-менее презирают Кунса, Херста и Мураками за капиталистические методы, вполне предсказуемо, а вот то, что Ансельм Кифер у них тоже скорее антигерой, для меня было неожиданно. Впрочем, любить всех этих людей книга не мешает — и это тоже хорошо.

(Ссылку тут давать некуда, ищите в книжных магазинах.)

Для разнообразия — отрицательная рецензия. «Кубрик» Джеймса Нэрмора — совсем какая-то ерунда. Хоть сколько-то интересны разве что главы про «Цельнометаллическую оболочку» и про «Сияние», и то в основном потому что автор пересказывает чужие интерпретации. В остальном — совсем не то, чего ждешь от книжки про величайшего режиссера в истории кино (субъективное мнение, простите). Много индустриального бубубу, которое, наверное, важно, если бы оно уравновешивалось какими-то эстетическими и смысловыми вещами, но нет — вместо этого Нэрмор до уныния подробно пересказывает содержание каждого фильма и больше интересуется особенностями их технического производства, чем содержанием.

В общем, многое непонятно: ни то, зачем это вообще было написано, ни то, зачем именно эту книжку перевели на русский — что есть получше, понятно даже по тем ссылкам, которые Нэрмор у себя расставляет.

https://ru.bookmate.com/books/oeEV4kOb

В новогодние каникулы вдруг подсел на группу ABBA и решил что-нибудь про них почитать. Посоветовали «Яркий свет, черные тени» Карла Магнуса Пальма; credentials автора вроде бы свидетельствовали, что как минимум предмет рассказа он знает хорошо. Прочитал.

И, в общем, это еще одно свидетельство, что чистая биография, не обогащенная дополнительным авторским усилием (критическим или структурным), — так себе затея, даже если читатель очень любит объект повествования. Пальм прилежно рассказывает всю историю группы от рождения ее участников до их нынешней жизни, но совсем не пытается понять, в чем причины феноменального успеха песен ABBA, как они работают изнутри и как соотносятся с окружающим ее культурным контекстам. В результате рассказах собственно про музыку сводится в основном к рассказу про бизнесов — вот сколько экземпляров продали, вот какие песни были в чартах, вот какие места занимали и так далее. Это скучно. При этом понятно, что, видимо, в случае с ABBA задача что-то нарастить над этим особенно сложная, потому что авторы, как это бывает свойственно сверхпопулярным поп-артистам, про свои песни разговаривают языком пресс-релизов. Но он даже не попытался.

Оттого самое интересное тут — собственно биографические подробности, к музыке имеющее косвенное отношение. Например, я совершенно не знал, что Фрида Люнгстадт — дочь нацистского офицера, переехавшая в юности в Швецию вместе с бабушкой и матерью, потому что дома их сильно травили (отец потом нашелся; вообще биографически линия Фриды — от безотцовщины к принцессе, — тут самая сильная, конечно). Есть всякие смешные байки про чрезвычайную популярность ABBA почему-то в Австралии — там это все приобрело размеры «Битломании» с соответствующими эксцессами. Ну и интересно про их восприятие на родине — оказывается, почти всю дорогу ABBA не любили шведские прогрессивные поп-деятели (у них было целое культурное движение по типу RIO), считавшие, что ABBA — конформисты, которые лицемерно уклоняются от политических вопросов; позиция в целом небезосновательная.

Короче говоря, внезапную обсессию книжка вполне может утихомирить, но окончательным высказыванием ее никак не назовешь.

Увесистый том «Горбачев. Его жизнь и время» Уильяма Таубмана — прилежная журналистская биография МС: тут и разговоры с главным героем, и с его окружением, и (что немаловажно) с его врагами, и хорошо переработанные в связный текст многочисленные воспоминания о перестройке и распаде СССР.

Прилежная — ну и не более того, если честно; читать интересно, просто потому что уж очень любопытная фигура героя и то, что с ним происходило, но никакого нового взгляда на Горбачева, его жизнь и время тут не предлагается. Автор местами даже немного комично следует традициям так называемой объективности — и там, где описывает события, роль в которых Горбачева противоречива или не прояснена (Тбилиси, Вильнюс и так далее), выходит из положения, просто задавая читателю риторические вопросы. Это спасает от ангажированности — хотя понятно, что у Таубмана в целом традиционный западный взгляд на Горбачева как положительного героя, — но быстро утомляет.

Интереснее всего тут, пожалуй, вопрос языка. С одной стороны, любопытно и забавно, как Таубман, особенно описывая доперестроечную политическую карьеру Горбачева, на голубом глазу цитирует всякие официальные характеристики его работы (или работы кого-то еще в ЦК), как будто они имеют какой-то субстантивный смысл; как мы знаем от Юрчака, да и интуитивно, — не имеют. С другой стороны, по прочтении возникает соблазн описать всю историю Горбачев как историю языкового распада и бессилия. Таубман это специально не подчеркивает и не факт, что вообще замечает, но эта линия хорошо прослеживается. На первых этапах карьеры, во время своего восхождения к власти Горбачев говорит ясно, ярко, резко, «по-человечески», тем самым явно отличаясь от коллег по ЦК; его исходная популярность во многом связана именно с этим. Дальше — по мере того, как начинают возникать проблемы, — язык Горбачева начинает постепенно становиться таким, каким он известен нам: замкнутым, демагогичным, увиливающим и чрезвычайно избыточным; к концу карьеры даже ближайшие помощники описывают его двухчасовые речи как утомительные и бессодержательные. Учитывая, что язык, которым до последнего (да и во многом сегодня) продолжает говорить Горбачев, — советский, заманчиво будет это интерпретировать как попытку преодоления этого языка, попытку вернуть означаемому его прежние, прямые, «ленинские» означающие — и провал этой попытки. То есть карьера Горбачева — это еще и про то, как язык пожирает своего носителя.

https://www.litres.ru/uilyam-taubman/gorbachev-ego-zhizn-i-vremya/

По-русски наконец издали «Предотвращенный Армагеддон» — книжку советолога Стивена Коткина про распад СССР, первое издание которой вышло аж в 2001-м году (последнее творение Коткина — исполинская трехтомная биография Сталина; не знаю, будут ли ее переводить). Это по сути такое конспективное концептуальное изложение истории СССР и России с 1970-х по конец 1990-х, ценное в первую очередь именно этой временной рамкой: грубо говоря, тезис Коткина состоит в том, что весь российский сумбур и коллапс 1990-х — это не следствие «либеральных реформ», которые по сути так и не состоялись, а продолжение распада советской империи. Популярному тезису про то, что Путин — это Ельцин сегодня, книжка противопоставляет (неосознанно, конечно; писалась и издавалась она, когда этого тезиса еще просто не было) тезис, что и сам Ельцин, и уж тем более сформировавшиеся при нем российские элиты — вовсе не новые люди свободной эпохи, а все те же советский партийные бюрократы, только теперь уже не ограниченные никакой идеологией и партийной дисциплиной.

«Конспективная» — важное слово: книжка быстрая и четкая; Коткин изредка не отказывает себе в удовольствии привести кое-какие яркие детали, но в основном ограничивается форматом «тезис и его доказательство». Для гуманитариев вроде меня это полезно в том смысле, что автор понятно и без занудства разъясняет все экономические процессы в позднем СССР (и России 90-х как его правопреемнице). Но про политику, конечно, всегда интереснее. Например, Коткин любопытно рассуждает о том, как Горбачев сгубила диалектика: с одной стороны, демонтаж монополии КПСС логично вытекал из следования ленинским идеалам, которым генсек был искренне предан, с другой стороны, именно уничтожение параллельной партийной структуры привело к коллапсу всего Союза, — именно она скрепляла его в единую систему, а вовсе не формальные госорганы. Вообще, в «Предотвращенном Армагеддоне» многое построено на том, что Горбачев и его команда не предавали советскую идеологию, а наоборот стремились ее очистить и вернуть к корням; мысль совсем неновая, но тут она проиллюстрирована очень выпукло.

Гипотеза Коткина относительно России 1990-х тоже классная — хотя местами кажется, что он выбирает те источники, которые под нее больше подходят; например, в рассказе о ельцинских методах правления многое построено на мемуарах Коржакова и Костикова, а это большой вопрос — насколько им можно доверять и приводить эпизоды оттуда как однозначно реалистичные. Ну и еще смешно, что при желании эту книжк вообще-то можно трактовать как своего рода апологию Путина — во всяком случае, известную сентенцию о том, что тому пришлось спасать страну от развала, Коткин тоже вполне продвигает; как и ту мысль, что реальные либеральные реформы начали проводиться только в 2000-х годах. Полезно, в общем, иногда поглядеть на все это стороны — и из 2001-го (ну окей, 2008-го, когда вышло переиздание) года.

https://www.litres.ru/stiven-kotkin/predotvraschennyy-armageddon-raspad-sovetskogo-souza-1970-20/

Мощный и важный текст Мэтта Таибби — когдатошнего редактора трикстерского издания московских экспатов Exile, а в последние годы — вечного американского панка-резонера, который постоянно рассказывает всем вокруг, как они облажались. Мне далеко не всегда нравится то, что пишет Таибби; его нашумевший материал про Трампа, вышедший в феврале 2016 года, и вовсе был довольно возмутительным в своей презрительности. Но в этом тексте почти все по делу — да и написан он более хладнокровно, чем обычно; возможно, потому что фактура говорит сама за себя.

Предмет для разбирательств следующий: расследование американского спецпрокурора Мюллера закончено, и по всему видно, что никакого заговора между штабом Трампа и Кремлем он так и не нашел. Отталкиваясь от этого, Таибби устраивает заслуженную головомойку всей американской журналистике, которая последние два года собирала клики и подписки на бесконечных инсинуациях вокруг того, что в Белом доме засел российский шпион, — а параллельно неустанно сакрализовывала героических сотрудников спецслужб, которые этого шпиона пытаются вывести на чистую воду. Оттоптаться есть на чем — от сенсационных новостей, которые быстро опровергались, до общего риторического экстаза и того печального обстоятельства, что некоторые американцы так и не отличают Россию от СССР, — и Таибби, разумеется, ни в чем из этого себе не отказывает. Пафос и вывод вообще лихие: «Рашагейт» — такая же, а может, и более убийственная история для американских медиа, как сюжет 15-летней давности про наличие оружия массового поражения в Ираке, на которую все повелись (и известно, чем это закончилось).

Возможно, это перебор: все-таки война в Ираке — это сотни тысяч разрушенных жизней, а «Рашагейт» — главным образом множество полыхающих ягодиц. Ну и вообще, можно было бы закончить в том смысле, что сами разберутся; в конце концов, во многом для того и дан Трамп, чтобы разворошить подобные сюжеты и заставить их осознать. И наверное, в итоге и правда сами разберутся — хотя The New York Times уже публикует колонки в том смысле, что неважно, чего там Мюллер нарасследовал, мы-то знаем, что Трамп виновен (ссылка есть в тексте; глаза на лоб лезут, конечно). Проблема в том, что вся эта история будет иметь неприятные последствия в том числе и для нас. И с точки зрения общей репутации журналистики, которая не то чтобы нуждалась в ухудшении. И с точки зрения конкретно российской медиа-среды. Потому что теперь при любой попытке поговорить о профессиональных стандартах, манипуляциях, фейках и так далее условная (да и конкретная) Маргарита Симоньян сможет сказать — чего вы нам рассказываете, вот ваши нью-йорк таймсы заливали про «рашагейт», и ничего. И да, конечно, это будет вотэбаутизм и аргумент в режиме «а у вас негров линчуют». Неприятность в том, что линчевали-то взаправду.

https://taibbi.substack.com/p/russiagate-is-wmd-times-a-million

Добрался наконец до «Свидетелей Путина» Манского. Это чудовищный, но довольно важный документальный фильм; да, бывает и такое.

Что было: весь 2000 год Манский по заказу администрации президента и/или госканалов — в фильме это до конца так и не уточняется — снимал работу и быт нового и старого президентов России, Бориса Ельцина и Владимира Путина. Одного — в отставке в загородном доме в кругу семьи; другого — в Кремле и поездках по России в кругу команды. Из всего этого получились официально показанные по телевизору фильмы, но остались и неиспользованные материалы: застолье в «Александр-хаусе» и в Барвихе в ночь после выборов, кратковременный визит Путина на место взрыва дома на Гурьянова, целых два разговора в Кремле про новый старый гимн (Путин убеждает режиссера, что это имело смысл), сцена официальной записи нового гимна хором с оркестром (на ней почему-то вместе с отцом присутствует Никита Михалков — и натурально почти плачет), разговор с Путиным в машине о сменяемости власти, еще какие-то значимые мелочи.

Ценный материал, чего уж там; и из него много что можно было сделать. Скажем, бодрую зарисовку об эпохе через противопоставление официального / неофициального методами монтажа а-ля «Шоу Рейгана». Или какой-то большой флешбек в исполнении людей, которые в марте 2000 года сидели за одним столом с Путиным, а теперь как бы в оппозиции или просто нигде. Или еще что-нибудь.

Вместо этого Манский перемежает интересные фрагменты мутными зарисовками, имеющими сугубо метафорическое отношение к делу (например, солдаты смотрят в кинотеатре фильм про Гитлера), а поверху с интонациями телеведущей Оксаны Пушкиной, тяжело вздыхая, наговаривает текст, в которым унылого пафоса столько же, сколько ошибок и передергиваний (казалось бы, можно было бы проверить, как Путин называл распад СССР — трагедией или катастрофой, — ан нет). Суть этого резонерского текста примерно в том, что еще тогда можно было распознать контуры будущей тирании; автор произвольно устанавливает связи между событиями марта 2000 года и середины 2010-х, а также усматривает глубокий смысл в просьбе Ельцина налить ему «красненького» в ответ на вопрос про злополучный гимн. Этот самый гимн — вообще главный лейтмотив картины, как бы символ ползучего лицемерия и предзнаменование будущего авторитаризма.

Все это выглядит в лучшем случае наивно, а чаще попросту глупо. Манский занимается исключительно обратной реконструкцией знамений и не занимается никакими смыслами; он снимал фильм о том, кто такой Путин, но даже почти 20 лет спустя не предлагает внятного ответа на этот вопрос. У героя с самого начала были злодейские помыслы — или героя совратила безграничная власть? В фильме есть как бы намеки и в ту, и в другую сторону, но ни одна из этих гипотез в итоге не складывается в что-то цельное; тревожная музыка и собственная мудрость задним числом важнее, чем что-либо субстантивное.

Но беда не только в этом, а еще и в позиции автора. Тут даже, пожалуй, есть свой почерк: как и в фильме про Северную Корею, Манский бесконечно критически относится к тем, кого снимает, и как будто неспособен сколько-нибудь критично отнестись к себе. Фильм открывается домашней хроникой семьи Манских: они смотрят заявление Ельцина об отставке и делятся суждениями о будущем (там же — спорная с этической точки зрения сцена с дочерью режиссера в ванной, но о ней уже говорилось, и я не буду). Жена Манского рассуждает, что Путин — это плохо и что совсем скоро мы будем скучать по свободе 1990-х; режиссер отвечает, что согласен, а через несколько минут уже рассказывает и показывает, как снимает Путина в Кремле, а Ельцина — в Барвихе. Это как? Тут был некий моральный кульбит во имя профессионального интереса — или нет? Что ему сказали дома, когда узнали об этой работе; как эта тема с родными обсуждалась? Этот сюжет вовсе не отыгран; автор опять изображает себя безучастным наблюдателем, никоим образом им не являясь (еще раз — вообще-то Манский снимал пропагандистский фильм для государственного телевидения; в частности, придумал и срежиссировал визит президента к любимой школьной учительнице); и максимум, что он говорит по этому поводу, — что и сегодня не стыдится сделанного. Ну окей. Кажется, отсутствие стыда одинаково хорошо характеризует и главного героя «Свидетелей Путина», и его автора. Но рефлексии у Путина — по крайней мере, у Путина образца 2000 года — даже побольше.

https://artdoc.media/ru/movie/svideteli_putina_2018_104/

Хороший материал про то, как транспортируют произведения искусства — как старинные шедевры, так и всякие современные работы, которые так сделаны, что, того и гляди, развалятся. Оказывается, это целая отдельная индустрия — и есть специальные люди, которые сопровождают какого-нибудь Караваджо из одного города в другой. А разумеется, где индустрия, там и анекдоты. Когда в 1963 году Джеки Кеннеди убедила Лувр отдать в США на временную экспозицию «Мона Лизу», ее везли из аэропорта в вашингтонский музей по полностью перекрытому центру города. В 2010 году курьер, перевозивший стоившую полтора миллиона долларов картину импрессиониста Камиля Коро, напился в нью-йоркском баре и потерял груз (потом его нашли). Сопроводителям картин часто приходится биться за то, чтобы именно их груз полетел на нужном рейсе, — конкурировать нужно со свежей рыбой или с лошадями, которых везут на скачки. Бывают и мрачные истории — однажды, когда в Миннеаполисе монтировали фундаментальную скульптуру Ричарда Серра, ее кусок упал на рабочего, рабочий умер. Ну и так далее.

Все это любопытно и само по себе — всегда занятно заглянуть за кулисы, понять, как крутятся шестеренки и как этого громадного Кифера поместили в это пространство. Жаль, правда, что текст больше про условного Караваджо и вообще всякие традиционные вещи — Серра Серрой, но очень бы хотелось почитать, каким образом перевозятся (если вообще перевозятся) и восстанавливаются конфетные работы Феликса Гонзалеза-Торреса, например. Так или иначе, важно, что текст не только про обратную сторону выставок, но и про изменившийся за последние несколько десятков лет художественный контекст: с началом эпохи выставок-блокбастеров искусство и правда вынуждено много ездить по всему миру, а в кураторской работе появилось много сложной логистики и менеджмента; например, в материале рассказывается про выставку Мантеньи и Беллини в Национальной галерее в Лондоне, которую планировали и делали шесть лет. От The Guardian можно было бы ожидать какого-то бурчания по этому поводу — вот, мол, глобальный капитализм, все на потеху, а искусство страдает. И в каком-то отношении это бурчание тут есть — например, автор разумно отмечает, что из-за всего этого наш контакт с работами часто ограничен разными мерами безопасности в диапазоне от ограничительных веревок до стеклянных кейсов. С другой стороны, уж лучше, наверное, так, чем никак — и герои текста, будь то кураторы или курьеры, так об этом и говорят: да, картинам может быть вредно столько путешествовать — но хорошо бы помнить, что в конечном итоге они создавались для того, чтобы на них смотрели.

https://www.theguardian.com/artanddesign/2019/mar/21/how-to-move-a-masterpiece-secret-business-shipping-priceless-artworks-art-handling

66 миллионов лет назад в планету Земля ударил метеорит шириной 10 километров и уничтожил практически всю существовавшую на ней. Мощность удара была в миллиард раз больше, чем у взорвавшейся над Хиросимой ядерной бомбы. В результате падения астероида на Земле ненадолго образовалась гора выше Эвереста. Температуры после взрыва были выше, чем на поверхности Солнца; выгорели все леса на планете. Все это привело к тому, что за один день Меловой период сменился Палеогеном — а динозавры вымерли, чтобы в итоге уступить место млекопитающим.

Или нет. Или динозавры к тому времени давно уже почти вымерли, а метеорит только поставил точку в этом процессе.

Палеонтологи спорят об этом не первый десяток лет — а впрочем, не так уж и давно: сама теория о падении астероида, имевшем колоссальный эффект на историю планеты, появилась только в конце 1970-х и была более-менее окончательно подтверждена только в 2010 году. Так или иначе, теперь, похоже, вопрос с динозаврами будет закрыт окончательно — а открыты будут многие другие интересные вопросы. Потому что Роберт Де Пальма, дальний родственник знаменитого режиссера, аспирант-палеонтолог, с детства больше всего на свете интересовавшийся закопанными в землю костями, обнаружил в Северной Дакоте уникальный раскоп с окаменелостями, образовавшимися ровно в тот самый день, когда планету почти убило небесное тело. Он способен невероятно обогатить наши представления о тех временах — и на вопросах о динозаврах отвечает однозначно: динозавры жили и не собирались никуда вымирать, пока не прилетел метеорит и всех их не убил.

Де Пальме и его невероятному открытию посвящен страшно интересный текст в новом номере The New Yorker — и по уровню проработки темы, и по харизматичности героя это практически Дэвид Грэнн, if you know what I mean. Но писал текст не Грэнн, а другой человек, не первый год занимающийся темами, связанными с палеонтологией; поэтому когда ему в 2013 году пришло письмо от незнакомого мужчины, который, еще даже не защитив кандидатскую, утверждал, что обнаружил нечто колоссальное, автор поначалу относился к этому скептически. Но познакомился с Де Пальмой, провел с ним несколько дней на раскопках — и вроде как поверил. В частности, что-то примечательное — кусочек скелета, который распадается, едва его извлечешь на воздух (поэтому его сразу заливают какими-то хитроумными смесями, чтобы сохранить), или капли смолы возрастом в несколько десятков миллионов лет, или микротектиты (уж погуглите сами, что такое тектиты) — Де Пальма обнаруживал буквально полчаса. В какой-то момент он прямо при журналисте нашел окаменелую норку млекопитающего; ее окаменелый хозяин — некий дальний предок современной ласки — при пристальном анализе оказался внутри. Обычно что-то примечательное на раскопках происходит в лучшем случае раз в несколько дней.

У этого материала два слоя. Один — собственно история падения метеорита и связанной с ним научной дискуссии; в частности, начинается текст с длинного и очень страшного описания катастрофы; дальше есть много интересных подробностей и про те события, и про то, как мы про них узнавали. Второй — история Де Пальмы и его открытия; герой яркий и колоритный, но яма, в которой он копается, харизматичнее любого человека — как говорит сам герой, это все равно что найти Ноев ковчег, в котором сидит скелет Джимми Хоффа (знаменитый пропавший мафиози) со Святым Граалем в руках.

Пересказывать все подробности у меня не хватит компетенции — текст стоит прочитать еще и затем, чтобы узнать много новых слов (я узнал, во всяком случае). Поэтому я тут скажу, как водитя, про журналистику. Когда читаешь все это, разумеется, в какой-то момент ловишь себя на мысли — как-то все это too good to be true; человек без особых академических регалий и со странными для сообщества повадками (Де Пальма в какой-то момент из-за бюрократии потерял свою окаменелостей и теперь требует контроля за своими окаменелостями, деля его с музеями и университетами; у палеонтологов такое вроде как не принято) нашел главный раскоп в современной истории дисциплины — ну как-то уж слишком невероятно. Автор поднимает этот вопрос только ближе к концу материала — и выясняется примерно следующее: у Де Пальмы есть несколько соавторов с хорошей репутацией; кроме них и автора материала то, что нашел Де Пальма в своем раскопе, пока никто не видел; у него был один небольшой доклад в 2016 году — и все палеонтологи в шоке, а некоторые сильно сомневаются, что такое в принципе возможно, и подозревают подтасовку.

И самое главное — научная статья, которая должна представить революционные изыскания Де Пальмы, еще не опубликована. Она будет опубликована на будущей неделе — то есть уже после материала The New Yorker, представившего ученого (очень) широкой публике.

То есть автор и редакция настолько уверены в своем герое, что решили рассказать его историю еще до того, как она будет признана профессиональным сообществом. Интересный ход — и любопытно, чем это обернется.

(Даже если Де Пальма все это придумал или ошибся, текст все равно ужасно интересный.)

https://www.newyorker.com/magazine/2019/04/08/the-day-the-dinosaurs-died