Первый выпуск «Облака речи» в новом году! О профессиональном и творческом поговорили с дорогим коллегой, поэтом, литературным критиком и литературоведом Львом Обориным. Послушайте беседу о книгах серии «Культура повседневности» в НЛО, о проекте «Полка» и подкасте «Между строк», о картировании русской литературы, о детской журнальной традиции и об освобожденной оптике.
11 выпуск
Лев Оборин о книгах серии «Культура повседневности» в НЛО, о проекте «Полка» и подкасте «Между строк» — Подкаст «Облако речи»
В этом выпуске «Облака речи» беседуем с поэтом, литературным критиком и литературоведом Львом Обориным: о книгах серии «Культура повседневности» в НЛО, о проекте «Полка» и подкасте «Между строк», о картировании русской литературы, о детской журналь
Друзья и читатели в Петербурге, 24 января в пространстве «Сообщество» на острове Новая Голландия пройдет презентация «Амальгамы» Кати Морозовой. Вместе с Катей книгу, а также издательские процессы и тенденции, обсудит филолог и главный редактор издательства «Да» Мария Нестеренко. Также в обсуждении книги примет участие издатель, поэт Игорь Булатовский. Обязательно приходите, но обратите, пожалуйста, внимание, что для входа в «Сообщество» нужны регистрация и билет (200 рублей).
Вот тут пишут, что в 2024 году выйдет как минимум 42 книги (включая кое-что из наших). Сколько книг ещё надо напечатать, чтобы что-то вокруг изменилось?
The Blueprint
Смута, маньяки, мемуары из Ирана, новый Маркес и комикс Киану Ривза — что читать в 2024-м
42 книги на целый год
В новом выпуске «Репринта» на «Полке» Катя Морозова рассказывает о нашей Герцык.
Отстраненность, потерянность героини связаны, по авторскому замыслу, с ее неукорененностью в духовной жизни. Однако нам показалось любопытным трактовать некоторые аспекты повести с точки зрения феминистских подходов — речь идет о праве матери на тесную связь со своим ребенком, очевидно отнятом у многих женщин социальными нормами прошлого. Странность, неустроенность героини можно объяснить именно отсутствием близости с сыном.
Отстраненность, потерянность героини связаны, по авторскому замыслу, с ее неукорененностью в духовной жизни. Однако нам показалось любопытным трактовать некоторые аспекты повести с точки зрения феминистских подходов — речь идет о праве матери на тесную связь со своим ребенком, очевидно отнятом у многих женщин социальными нормами прошлого. Странность, неустроенность героини можно объяснить именно отсутствием близости с сыном.
Полка
Репринт: «Альбом для марок», «Сталинский нос», Маяковский, Герцык и Юркун
Лучшие переиздания этой зимы
Подоспел новый выпуск «Облака речи»! Говорим с поэтессой и лингвисткой Екатериной Захаркив об академическом письме и свободе речи, об адресате письма и дискурсивных словах, о снах и времени.
12 выпуск
Екатерина Захаркив об академическом письме и свободе речи, об адресате письма, о снах и времени — Подкаст «Облако речи»
В этом выпуске «Облака речи» поговорили с поэтессой и лингвисткой Екатериной Захаркив об академическом письме и свободе речи, об адресате письма и дискурсивных словах, о снах и времени.
Новости от наших коллег и друзей: первый номер журнала «Юный Искусствовед», о котором мы рассказывали здесь, ушел в печать. Если вы уже оформили подписку, то проверяйте почтовые ящики в конце месяца. Если еще не успели подписаться, то вам сюда. Ждем с нетерпением!
Завтра к нам приедет тираж нового издания «Расщепления» Тура Ульвена, поэтому сегодня у вас есть последняя возможность оформить предзаказ со скидкой. А пока хотим вспомнить отзыв о романе, который написала наша коллега, поэтесса Александра Цибуля:
Это неспешное повествование, которое можно было бы описать как длительное, сменяющее друг друга убывание и нарастание света. Иногда возникают вспышки: воспоминания о, на первый взгляд, незначительных вещах, которые для говорящего имеют свойства электрического разряда. Вообще свет (бледный, зимний, свет из-за занавески) и его изменения играют в романе ключевую роль, неслучайно где-то в середине появляется экфрасис, описание нескольких картин де Латура, мастера сцен, освещённых пламенем свечи.
Сюжет романа кажется ускользающим, повествование разорвано, иногда этот приём обнажается: так, абзац может заканчиваться «впечатлением незыблемого покоя», а следующий начинаться словами: «Изорвать, надо как следует изорвать и измять газеты...» Тем не менее, я не вижу здесь дискретности и пятнадцати персонажей, для меня это голос одного человека, регистрирующего жизнь без жалости к себе, монотонный, как равнодушные и неотменимо наползающие сумерки.
В этом говорящем, для которого застегнуть пуговицу, поднять зубную щетку, осуществить вылазку из своего убежища — особенная миссия и приключение, есть что-то от беккетовских героев; не в силах дотянуться до выключателя, он решает пуляться стальными шариками из трубки. Его тело — конфуз и насмешка, визгливый голос в юности и отсутствие гортани в старости.
Это неспешное повествование, которое можно было бы описать как длительное, сменяющее друг друга убывание и нарастание света. Иногда возникают вспышки: воспоминания о, на первый взгляд, незначительных вещах, которые для говорящего имеют свойства электрического разряда. Вообще свет (бледный, зимний, свет из-за занавески) и его изменения играют в романе ключевую роль, неслучайно где-то в середине появляется экфрасис, описание нескольких картин де Латура, мастера сцен, освещённых пламенем свечи.
Сюжет романа кажется ускользающим, повествование разорвано, иногда этот приём обнажается: так, абзац может заканчиваться «впечатлением незыблемого покоя», а следующий начинаться словами: «Изорвать, надо как следует изорвать и измять газеты...» Тем не менее, я не вижу здесь дискретности и пятнадцати персонажей, для меня это голос одного человека, регистрирующего жизнь без жалости к себе, монотонный, как равнодушные и неотменимо наползающие сумерки.
В этом говорящем, для которого застегнуть пуговицу, поднять зубную щетку, осуществить вылазку из своего убежища — особенная миссия и приключение, есть что-то от беккетовских героев; не в силах дотянуться до выключателя, он решает пуляться стальными шариками из трубки. Его тело — конфуз и насмешка, визгливый голос в юности и отсутствие гортани в старости.
Forwarded from Гранд-канал
Говорят, в Москве расщепление. Началось сегодня и медленно распространяется по городу.
Поначалу смотреть на светящуюся сферу над головой безотрывно не получается, резкий свет заставляет моргать и жмуриться, как будто в глаза попало мыло, но мало-помалу ты привыкаешь к резкому, слепящему сиянию, и тебе приходит в голову, что если смотреть на него в упор достаточно долго, то ослепнешь, совсем ослепнешь, а значит, больше не увидишь темноты, ни той, что под кроватью, ни какой-либо еще, и станет все равно, горит ли свет или погашен, но тут тебя пронзает ужасная мысль, что, если ослепнуть, будешь видеть сплошную темноту и ничего больше, во веки вечные, темно окажется не только под кроватью, в шкафах, по углам, а вообще везде, темно той самой темнотой, которая притаилась — ты видел — в сердцевине глаза, как лунка во льду, отверстие, прикрытое прозрачной пленкой, и, если ты ослепнешь, его оболочка лопнет и вся тьма, хранившаяся в глазу, внутри головы, хлынет наружу и затопит все и вся.
Поначалу смотреть на светящуюся сферу над головой безотрывно не получается, резкий свет заставляет моргать и жмуриться, как будто в глаза попало мыло, но мало-помалу ты привыкаешь к резкому, слепящему сиянию, и тебе приходит в голову, что если смотреть на него в упор достаточно долго, то ослепнешь, совсем ослепнешь, а значит, больше не увидишь темноты, ни той, что под кроватью, ни какой-либо еще, и станет все равно, горит ли свет или погашен, но тут тебя пронзает ужасная мысль, что, если ослепнуть, будешь видеть сплошную темноту и ничего больше, во веки вечные, темно окажется не только под кроватью, в шкафах, по углам, а вообще везде, темно той самой темнотой, которая притаилась — ты видел — в сердцевине глаза, как лунка во льду, отверстие, прикрытое прозрачной пленкой, и, если ты ослепнешь, его оболочка лопнет и вся тьма, хранившаяся в глазу, внутри головы, хлынет наружу и затопит все и вся.
Эдуард Лукоянов написал о «Расщеплении» Тура Ульвена:
Тура Ульвена вряд ли когда-нибудь экранизируют. Его гипервещественная проза не подходит для экрана, но, как ни странно, поддается адекватному переносу в искусстве антимиметическом — музыке. Это подтвердил человек из довольно неожиданного сегмента музыкальной индустрии — Вегард Сверре Твейтан, более известный как участник блэкметаллической группы Emperor под псевдонимом Исан (Ihsahn). В 2016 году он сочинил «Посвящение Туру Ульвену», для которого заставил писателя Ханса Хербьернсрюда декламировать текст, собственно, Ульвена. Девятиминутная композиция эта начинается как популярный оммаж классике академического авангарда (у Ульвена, кстати, был целый цикл, посвященный Антону Веберну), ну а заканчивается все не человеческим, но и не звериным воем, ломающим саму структуру композиции.
Таково и страшное «Расщепление» Тура Ульвена — человека родившегося, помучившегося и наконец отмучившегося. Другой бы на его месте набил бы рот сытными кьетболлерами, прогулялся бы вдоль фьорда — и стало бы чуть полегче. Но какая-то неведомая и очень злая сила вновь и вновь заставляла его утяжелять бумагу чернилами, чтобы ловко заразить другого вирусом тотального ужаса перед всеми эти фьордами, кьетболлерами и прочими внешними проявлениями бытия.
Тура Ульвена вряд ли когда-нибудь экранизируют. Его гипервещественная проза не подходит для экрана, но, как ни странно, поддается адекватному переносу в искусстве антимиметическом — музыке. Это подтвердил человек из довольно неожиданного сегмента музыкальной индустрии — Вегард Сверре Твейтан, более известный как участник блэкметаллической группы Emperor под псевдонимом Исан (Ihsahn). В 2016 году он сочинил «Посвящение Туру Ульвену», для которого заставил писателя Ханса Хербьернсрюда декламировать текст, собственно, Ульвена. Девятиминутная композиция эта начинается как популярный оммаж классике академического авангарда (у Ульвена, кстати, был целый цикл, посвященный Антону Веберну), ну а заканчивается все не человеческим, но и не звериным воем, ломающим саму структуру композиции.
Таково и страшное «Расщепление» Тура Ульвена — человека родившегося, помучившегося и наконец отмучившегося. Другой бы на его месте набил бы рот сытными кьетболлерами, прогулялся бы вдоль фьорда — и стало бы чуть полегче. Но какая-то неведомая и очень злая сила вновь и вновь заставляла его утяжелять бумагу чернилами, чтобы ловко заразить другого вирусом тотального ужаса перед всеми эти фьордами, кьетболлерами и прочими внешними проявлениями бытия.
«Горький»
Абсолютный блэкаут
О «Расщеплении» Тура Ульвена
Продолжаем рубрику интервью с независимыми издателями, по-прежнему работающими в России. Новый выпуск очень важен для нас. С нами поговорила дорогая коллега Ирина Кравцова, главный редактор издательства Ивана Лимбаха.
Изнутри то, что я делаю, не воспринимается как смелость, потому что, на мой взгляд, мы в издательстве делаем то же, что и всегда: выбираем к изданию вещи, которые мало кто готов издавать или не сделает никто вообще (да, наша экономика при этом продолжает страдать), стараемся прививать разные разности к нашему литературному «дичку», чтобы вывести новый сорт письма, побудить к новому способу мышления, пробудить любопытство к новому.
Изнутри то, что я делаю, не воспринимается как смелость, потому что, на мой взгляд, мы в издательстве делаем то же, что и всегда: выбираем к изданию вещи, которые мало кто готов издавать или не сделает никто вообще (да, наша экономика при этом продолжает страдать), стараемся прививать разные разности к нашему литературному «дичку», чтобы вывести новый сорт письма, побудить к новому способу мышления, пробудить любопытство к новому.
nosorog.media
Книги, которые нельзя не издать
Ирина Кравцова о необходимости сопротивления, сохранении издательской формы и стоической формуле