Кикеон, священный напиток древних греков, который пили во время посвящения в мистерии и в других подобных случаях, упоминается уже у Гомера (Il. 11, 628, 638-641, Od. 234-235). В состав его обязательно входила ячневая мука, а также вино, сыр и мед. Одно из предположений, для чего это, состоит в том, что ячмень был заражен спорыньей, которая давала галлюциногенный эффект. Но тогда, получается, таким же эффектом обладала и простая каша. Может быть, ячмень для кикеона выращивали специально? Или же это было нечто вроде пива? Как бы то ни было, в «Орфической Аргонавтике» дается другой рецепт, а также описывается, как Орфей приносит в жертву быка. Надо ли говорить, что во время написания поэмы (IV-V вв.) никаких быков принести в жертву было уже нельзя (за исключением краткого периода при Юлиане), и за совершение любого языческого обряда (даже невинного, вроде украшения цветами деревьев) могли даже казнить, а уж имущество конфисковать – точно. Но кикеон, может быть, и можно было по-тихому приготовить, главное, чтобы никто не донес.
Αὐτὰρ ἐγὼ ψαφαραῖσιν ἐπ’ ἠϊόνεσσιν ἐνεῖκα (310)
κᾶλα, τά τ’ ἐκ δρυός ἐστι φερεσβίου· ἐν δ’ ἄρ’ ὕπερθε
πέπλῳ παρκατέθηκα θεοῖς ἐπινήχυτα δῶρα.
Καὶ τότε δὴ κραντῆρα βοῶν περιμηκέα ταῦρον
σφάζον, ἀνακλίνας κεφαλὴν εἰς αἰθέρα δῖαν,
ζωόταμον· περὶ δ’ αἷμα πυρῇ χέον ἔνθα καὶ ἔνθα. (315)
Αὐτὰρ ἐπεὶ κραδίην θραύσας ποπάνοισιν ἔθηκα,
λείψας ὑγρὸν ἔλαιον, ἐπ’ αὐτῷ δὲ γλάγος ἄμνης.
Ἥρωας δ’ ἐκέλευσα περισταδὸν ἀμφιχυθέντας
δούρατ’ ἐπαμπήξασθαι ἰδ’ ἄορα κωπήεντα,
βύρσῃ τε σπλάγχνοισι τ’ ἐρειδομέναις παλάμῃσι. (320)
Θῆκα δ’ ἄρ’ ἐν μέσσῳ τεῦχος κυκεῶνος ἐρείσας
ὀστράκεον, τῷ πάντα περιφραδέως ἐμέμικτο,
Δήμητρος μὲν πρῶτα φερέσβιος ἀλφίτου ἀκτή,
αἷμα δ’ ἐπὶ ταύροιο, θαλάσσης θ’ ἁλμυρὸν ὕδωρ.
Στέψασθαι δ’ ἐκέλευσα κύκλους ἐρόεντας ἐλαίης· (325)
καὶ τότε χρυσείην φιάλην χείρεσσιν ἐμαῖσιν
ἀμπλήσας κυκεῶνος, ἐφεξείης ἐπένειμον
γεύειν ἄνδρα ἕκαστον ἐρισθενέων βασιλήων. (Orphei Argonautica, 310-328)
Тотчас же я разложил на сыпучем песке побережья 310
Гладкие доски из дуба живительного и, покрыв их
Пеплосом тонким, поверх поместил для богов приношенья.
И предводителя стада, быка огромного тут же
В жертву принес, запрокинув назад его крепкую шею.
Жилы рассек - и хлынула кровь неудержным потоком; 315
Сердце извлек из груди и затем положил на лепешки,
Влажным елеем его и овечьим млеком поливая.
И приказал я героям, встав в круг, совершить возлиянья,
Острые копья вонзить и мечи с рукояткой узорной
В шкуру и внутренности, усилие рук прилагая. 320
На середину же я сосуд с кикеоном поставил
Глиняный. Был приготовлен напиток разумно, как надо:
С ячной мукою священной, живительным даром Деметры,
Бычья в нем смешана кровь и вода соленая моря.
И увенчать я его повелел венком из маслины. 325
После же, в руки свои приняв золотую фиалу,
Влил я в нее кикеон и всем царям многомощным,
Славным мужам, приказал из фиалы испить по порядку. (перевод мой)
Αὐτὰρ ἐγὼ ψαφαραῖσιν ἐπ’ ἠϊόνεσσιν ἐνεῖκα (310)
κᾶλα, τά τ’ ἐκ δρυός ἐστι φερεσβίου· ἐν δ’ ἄρ’ ὕπερθε
πέπλῳ παρκατέθηκα θεοῖς ἐπινήχυτα δῶρα.
Καὶ τότε δὴ κραντῆρα βοῶν περιμηκέα ταῦρον
σφάζον, ἀνακλίνας κεφαλὴν εἰς αἰθέρα δῖαν,
ζωόταμον· περὶ δ’ αἷμα πυρῇ χέον ἔνθα καὶ ἔνθα. (315)
Αὐτὰρ ἐπεὶ κραδίην θραύσας ποπάνοισιν ἔθηκα,
λείψας ὑγρὸν ἔλαιον, ἐπ’ αὐτῷ δὲ γλάγος ἄμνης.
Ἥρωας δ’ ἐκέλευσα περισταδὸν ἀμφιχυθέντας
δούρατ’ ἐπαμπήξασθαι ἰδ’ ἄορα κωπήεντα,
βύρσῃ τε σπλάγχνοισι τ’ ἐρειδομέναις παλάμῃσι. (320)
Θῆκα δ’ ἄρ’ ἐν μέσσῳ τεῦχος κυκεῶνος ἐρείσας
ὀστράκεον, τῷ πάντα περιφραδέως ἐμέμικτο,
Δήμητρος μὲν πρῶτα φερέσβιος ἀλφίτου ἀκτή,
αἷμα δ’ ἐπὶ ταύροιο, θαλάσσης θ’ ἁλμυρὸν ὕδωρ.
Στέψασθαι δ’ ἐκέλευσα κύκλους ἐρόεντας ἐλαίης· (325)
καὶ τότε χρυσείην φιάλην χείρεσσιν ἐμαῖσιν
ἀμπλήσας κυκεῶνος, ἐφεξείης ἐπένειμον
γεύειν ἄνδρα ἕκαστον ἐρισθενέων βασιλήων. (Orphei Argonautica, 310-328)
Тотчас же я разложил на сыпучем песке побережья 310
Гладкие доски из дуба живительного и, покрыв их
Пеплосом тонким, поверх поместил для богов приношенья.
И предводителя стада, быка огромного тут же
В жертву принес, запрокинув назад его крепкую шею.
Жилы рассек - и хлынула кровь неудержным потоком; 315
Сердце извлек из груди и затем положил на лепешки,
Влажным елеем его и овечьим млеком поливая.
И приказал я героям, встав в круг, совершить возлиянья,
Острые копья вонзить и мечи с рукояткой узорной
В шкуру и внутренности, усилие рук прилагая. 320
На середину же я сосуд с кикеоном поставил
Глиняный. Был приготовлен напиток разумно, как надо:
С ячной мукою священной, живительным даром Деметры,
Бычья в нем смешана кровь и вода соленая моря.
И увенчать я его повелел венком из маслины. 325
После же, в руки свои приняв золотую фиалу,
Влил я в нее кикеон и всем царям многомощным,
Славным мужам, приказал из фиалы испить по порядку. (перевод мой)
В поэме Оппиана из Аназарба «О рыбной ловле» довольно много реальных наблюдений за жизнью животных, хотя черпает он их скорее всего из литературы. Но натуралистический интерес определенный. Например, он пишет о том, как осьминоги меняют цвет, маскируясь под окружающую среду. Напомню, что поэма написана во II половине II в. У Оппиана из Апамеи в начале III в. тоже еще много реальных наблюдений. А дальше начнется эпоха бестиариев с фантастическими существами вроде феникса. Интерес к реальному миру пропадет, животные будут интересовать только как поучительные отражения духовного мира.
Πουλυπόδων δ’ οὔπω τιν’ ὀΐομαι ἔμμεν’ ἄπυστον
τέχνης, οἳ πέτρῃσιν ὁμοίϊοι ἰνδάλλονται,
τήν κε ποτιπτύξωσι περὶ σπείρῃς τε βάλωνται.
ἄνδρας δ’ ἀγρευτῆρας ὁμῶς καὶ κρέσσονας ἰχθῦς (235)
ῥηϊδίως ἀπάτῃσι παραπλάγξαντες ἄλυξαν.
ἀλλ’ ὅτε χειρότερός τις ἐπισχεδὸν ἀντιβολήσῃ,
αὐτίκα πουλύποδές τε καὶ ἰχθύες ἐξεφάνησαν,
μορφῆς πετραίης ἐξάλμενοι, ἐκ δὲ δόλοιο
φορβήν τ’ ἐφράσσαντο καὶ ἐξήλυξαν ὄλεθρον. (Oppianus, Halieutica, 232-240)
У осьминогов уловки свои, - я думаю, всякий
С ними знаком: ведь они камням подобятся видом,
Щупальцами скалу обхватив, сливаются с нею.
И рыболовов-людей, и рыб сильнейших тем самым 235
Вводят они в заблужденье легко и с толку сбивают.
Если же кто-то слабейший случайно окажется рядом,
Тут же покажут они свой истинный рыбий характер,
Камня обличье совлекши. И так природной смекалкой
Жизнь сберегают свою и пищу себе добывают. (перевод мой)
Πουλυπόδων δ’ οὔπω τιν’ ὀΐομαι ἔμμεν’ ἄπυστον
τέχνης, οἳ πέτρῃσιν ὁμοίϊοι ἰνδάλλονται,
τήν κε ποτιπτύξωσι περὶ σπείρῃς τε βάλωνται.
ἄνδρας δ’ ἀγρευτῆρας ὁμῶς καὶ κρέσσονας ἰχθῦς (235)
ῥηϊδίως ἀπάτῃσι παραπλάγξαντες ἄλυξαν.
ἀλλ’ ὅτε χειρότερός τις ἐπισχεδὸν ἀντιβολήσῃ,
αὐτίκα πουλύποδές τε καὶ ἰχθύες ἐξεφάνησαν,
μορφῆς πετραίης ἐξάλμενοι, ἐκ δὲ δόλοιο
φορβήν τ’ ἐφράσσαντο καὶ ἐξήλυξαν ὄλεθρον. (Oppianus, Halieutica, 232-240)
У осьминогов уловки свои, - я думаю, всякий
С ними знаком: ведь они камням подобятся видом,
Щупальцами скалу обхватив, сливаются с нею.
И рыболовов-людей, и рыб сильнейших тем самым 235
Вводят они в заблужденье легко и с толку сбивают.
Если же кто-то слабейший случайно окажется рядом,
Тут же покажут они свой истинный рыбий характер,
Камня обличье совлекши. И так природной смекалкой
Жизнь сберегают свою и пищу себе добывают. (перевод мой)
Сегодня (21 января по старому стилю) в Православной церкви празднуется память мц. Агнии. В Католической церкви ее же память (мц. Агнессы) празднуется также 21 января, только по новому стилю. В православии она второстепенна, как в католичестве сейчас, не знаю, но в IV в. в латинском мире это была едва ли не самая почитаемая мученица. В стихах ее прославили Амвросий Медиоланский и Пруденций. И уже по их стихам понятно, что им самим была непривычна и неясна форма ее имени. Амвросий пишет, как будто не склоняя Agnes beatae virginis, хотя явно подразумеваяется родительный падеж: «Агнес, блаженной девы». Или же Agnes – это греческое слово ἀγνῆς - «святой» (в том же родительном падеже). В позднейших греческих источниках она будет Ἀγνή (с тонким придыханием). По-латыни (как и по-русски) имя созвучно слову agnus («агнец»). В общем, в самом имени есть что-то нарицательное. Возможно, это и не имя, а просто воспоминание о некоей святой деве. Существовала ли она, точно неизвестно, но почитание установилось рано. Это прототип всех малолетних мучениц, повлиявший и на житие Евлалии (или вызвавший ее к жизни). Агнес-Агнессе-Агнии 12 лет.
Очень интересен гимн Амвросия, насыщенный разнообразными аллюзиями. В последних его строках, где описывается, как мученица падает под мечом, видят аналогию с описанием убийства Цезаря, который, умирая, также заботится о том, чтобы упасть пристойно. И это не случайно: для Амвросия важна мысль, что в христианстве даже девочки, которые обычно боятся и булавочных уколов, проявляют стойкость, достойную воинов. Что бы там ни было с реальной мученицей, разнообразное почитание ее – культурный факт.
Agnes beatae virginis
natalis est, quo spiritum
caelo refudit debitum
pio sacrata sanguine.
Matura martyrio fuit
matura nondum nuptiis;
prodire quis nuptum putet,
sic laeta vultu ducitur.
Aras nefandi numinis
adolere taedis cogitur;
respondet: "Haud tales faces
sumpsere Christi virgines.
Hic ignis exstinguit fidem,
haec flamma lumen eripit;
hic, hic ferite, ut profluo
cruore restinguam focos".
Percussa quam pompam tulit!
Nam veste se totam tegens,
terram genu flexo petit
lapsu verecundo cadens.
Iesu, tibi sit gloria,
qui natus es de Virgine,
cum Patre et almo Spiritu,
in sempiterna saecula. (Ambrosius, hymnus 11)
Блаженной девы Агнии
Рожденье ныне празднуем.
Когда, пролив святую кровь,
Вернула небу дух она.
Для брака не созревшая, 5
Созрела для свидетельства.
Меж тем, как дрогнули мужи,
И старец в вере уступил.
Родители, напуганы, 10
Невинность дома заперли.
Но вера неудержная
Сама на волю вырвалась.
Как будто бы на брачный пир
Явилась с ликом радостным,
Законное приданое 15
Свое неся: честную кровь.
На нечестивом алтаре
Огонь возжечь велели ей.
Она ж в ответ: «Не таковы
светильники Христовых дев. 20
Погасит веру ваш огонь,
и ваше пламя застит свет.
Так бейте ж, бейте! Я залью
Потоком крови ваш очаг!»
О, сколько в ней величия! 25
Терпя удары, всю себя
Одеждой скрыла длинною,
Чтоб наготы не показать.
И в смерти не утратив стыд,
Прикрыла лик она рукой 30
И, преклонив колена, ниц,
Упала, тихо соскользнув. (перевод мой)
#Амвросий_Медиоланский
Очень интересен гимн Амвросия, насыщенный разнообразными аллюзиями. В последних его строках, где описывается, как мученица падает под мечом, видят аналогию с описанием убийства Цезаря, который, умирая, также заботится о том, чтобы упасть пристойно. И это не случайно: для Амвросия важна мысль, что в христианстве даже девочки, которые обычно боятся и булавочных уколов, проявляют стойкость, достойную воинов. Что бы там ни было с реальной мученицей, разнообразное почитание ее – культурный факт.
Agnes beatae virginis
natalis est, quo spiritum
caelo refudit debitum
pio sacrata sanguine.
Matura martyrio fuit
matura nondum nuptiis;
prodire quis nuptum putet,
sic laeta vultu ducitur.
Aras nefandi numinis
adolere taedis cogitur;
respondet: "Haud tales faces
sumpsere Christi virgines.
Hic ignis exstinguit fidem,
haec flamma lumen eripit;
hic, hic ferite, ut profluo
cruore restinguam focos".
Percussa quam pompam tulit!
Nam veste se totam tegens,
terram genu flexo petit
lapsu verecundo cadens.
Iesu, tibi sit gloria,
qui natus es de Virgine,
cum Patre et almo Spiritu,
in sempiterna saecula. (Ambrosius, hymnus 11)
Блаженной девы Агнии
Рожденье ныне празднуем.
Когда, пролив святую кровь,
Вернула небу дух она.
Для брака не созревшая, 5
Созрела для свидетельства.
Меж тем, как дрогнули мужи,
И старец в вере уступил.
Родители, напуганы, 10
Невинность дома заперли.
Но вера неудержная
Сама на волю вырвалась.
Как будто бы на брачный пир
Явилась с ликом радостным,
Законное приданое 15
Свое неся: честную кровь.
На нечестивом алтаре
Огонь возжечь велели ей.
Она ж в ответ: «Не таковы
светильники Христовых дев. 20
Погасит веру ваш огонь,
и ваше пламя застит свет.
Так бейте ж, бейте! Я залью
Потоком крови ваш очаг!»
О, сколько в ней величия! 25
Терпя удары, всю себя
Одеждой скрыла длинною,
Чтоб наготы не показать.
И в смерти не утратив стыд,
Прикрыла лик она рукой 30
И, преклонив колена, ниц,
Упала, тихо соскользнув. (перевод мой)
#Амвросий_Медиоланский
Сегодня память свт. Григория Богослова, который был не только одним из самых почитаемых святых, но и, пожалуй, самым выдающимся византийским поэтом. Его влияние на последующую византийскую поэзию и гимнографию сравнивают с влиянием Гомера на античную поэзию. При этом поэзия классических размеров в большей степени испытала влияние собственно стихов Григория, а церковная гимнография – влияние его риторически отделанных слов, которые цитировались целыми блоками. Действительно, многие выражения из богослужебных песнопений, которые у всех на слуху («Христос раждается – славите», «Воскресения день, просветимся людие», «Пасха, Господня Пасха» и т.д.) – это прямые цитаты из риторических слов Григория.
Кроме того, Григорий был невероятно автобиографичным и даже автоагиографичным поэтом. Он сознательно описывал свою жизнь как житие, а своих близких – как святых и праведных. В итоге вся его семья оказалась в лике святых, а само построение повествования во многом повлияло на последующий житийный канон. Так что не теряйтесь, друзья! Если некому написать ваше житие – пишите его сами! Пример для подражания есть.
Вот как описывает Григорий своих родителей и свое рождение по молитвам матери:
Ἦν μοι πατὴρ καλός τε κἀγαθὸς σφόδρα,
γηραιός, ἁπλοῦς τὸν τρόπον, στάθμη βίου,
πάτραρχος ὄντως, Ἀβραάμ τις δεύτερος,
ὤν, οὐ δοκῶν, ἄριστος, οὐ τὸν νῦν τρόπον·
πλάνης τὸ πρόσθεν, ὕστερον Χριστοῦ φίλος, (55)
ἔπειτα ποιμήν, ποιμένων ὅ τι κράτος.
μήτηρ θ’, ἵν’ εἴπω συντόμως, ὁμόζυγος
ἀνδρὸς τοσούτου καὶ τάλαντον ἀρρεπές,
ἐξ εὐσεβῶν τὸ πρόσθεν εὐσεβεστέρα,
θῆλυς τὸ σῶμα, τὸν τρόπον δ’ ἀνδρὸς πέρα· (60)
ἄμφω λάλημα κοινὸν ἐξ ἴσου βίῳ.
τῷ τοῦτο δῆλον; πῶς τεκμηριῶ λόγον;
αὐτὴν ἐπάξομ’, ὧνπερ εἶπον, μάρτυρα,
ἐμὴν τεκοῦσαν, τῆς ἀληθείας στόμα,
κρῦψαί τι μᾶλλον τῶν φανερῶν εἰθισμένην (65)
ἢ τῶν ἀδήλων κομπάσαι δόξης χάριν.
φόβος γὰρ ἦγεν, ὃς μέγας διδάσκαλος.
Αὕτη ποθοῦσα παιδὸς ἄρρενος γόνον
ἰδεῖν ἐν οἴκῳ, πρᾶγμα ὂν πολλοῖς φίλον,
θεῷ προσωμίλησε καὶ δεῖται πόθου (70)
τυχεῖν. ἐπεὶ δ’ ἦν δυσκάθεκτος τὴν φρένα,
δῶρον δίδωσιν, ὅνπερ ἠξίου λαβεῖν,
καὶ τὴν δόσιν φθάνουσα τῇ προθυμίᾳ.
καὶ τοίνυν εὐχῆς οὐχ ἁμαρτάνει φίλης,
ἀλλ’ ἧκεν αὐτῇ δεξιὸν προοίμιον (75)
ὄψις σκιὰν φέρουσα τῶν αἰτουμένων.
ἐμὸν γὰρ εἶδος ἐμφανῶς παρίσταται
καὶ κλῆσις· ἠδ’ ἦν ἔργον ἡ νυκτὸς χάρις.
ἐγὼ γὰρ αὐτοῖς γίνομ’, εἰ μὲν ἄξιος
εὐχῆς, τὸ δῶρον τοῦ δεδωκότος θεοῦ· (Gregorius Nazianzenus, De vita sua 51-80),
Отец мой старцем самой честной жизни был:
Пример для всех, а нрава безыскусного.
Он, словно новый Авраам, действительно
Был праведен. Не то, что ныне многие.
Заблудший прежде, друг Христов впоследствии,
Затем и пастырь, образ силы пастырской.
И мать моя, во всем его достойная,
Не нарушала равновесья брачного.
Из набожных, да набожней родителей.
Жена, мужей по чести превзошедшая.
Почтенны оба, словом, были в обществе.
Чем поясню? Чем докажу слова свои?
Я думаю, она сама и будет мне
Здесь лучшим и достойнейшим свидетелем.
Она скорей, бывало, скроет явное,
Чем ради славы тайным чем похвалится;
Страх божий — лучший духовник, не правда ли?
Так вот, она рожденье сына чаяла
В семье своей, что и для всех естественно.
Просила Бога, чтобы дал желанное,
Пообещав в молитвенном усердии
Вернуть дитя, что будет ей даровано,
И предварила чаяньем свершение.
Молитву не оставил Бог без отклика
И дал благое предзнаменование —
Виденье, предвещавшее просимое,
В нем образ мой и имя были явлены.
Потом сбылось ночное откровение,
Родился я — дар божий, коль воистину
Достоин я обета материнского,
А если нет, то в этом лишь моя вина. (перевод свящ. А. Зуевского)
Кроме того, Григорий был невероятно автобиографичным и даже автоагиографичным поэтом. Он сознательно описывал свою жизнь как житие, а своих близких – как святых и праведных. В итоге вся его семья оказалась в лике святых, а само построение повествования во многом повлияло на последующий житийный канон. Так что не теряйтесь, друзья! Если некому написать ваше житие – пишите его сами! Пример для подражания есть.
Вот как описывает Григорий своих родителей и свое рождение по молитвам матери:
Ἦν μοι πατὴρ καλός τε κἀγαθὸς σφόδρα,
γηραιός, ἁπλοῦς τὸν τρόπον, στάθμη βίου,
πάτραρχος ὄντως, Ἀβραάμ τις δεύτερος,
ὤν, οὐ δοκῶν, ἄριστος, οὐ τὸν νῦν τρόπον·
πλάνης τὸ πρόσθεν, ὕστερον Χριστοῦ φίλος, (55)
ἔπειτα ποιμήν, ποιμένων ὅ τι κράτος.
μήτηρ θ’, ἵν’ εἴπω συντόμως, ὁμόζυγος
ἀνδρὸς τοσούτου καὶ τάλαντον ἀρρεπές,
ἐξ εὐσεβῶν τὸ πρόσθεν εὐσεβεστέρα,
θῆλυς τὸ σῶμα, τὸν τρόπον δ’ ἀνδρὸς πέρα· (60)
ἄμφω λάλημα κοινὸν ἐξ ἴσου βίῳ.
τῷ τοῦτο δῆλον; πῶς τεκμηριῶ λόγον;
αὐτὴν ἐπάξομ’, ὧνπερ εἶπον, μάρτυρα,
ἐμὴν τεκοῦσαν, τῆς ἀληθείας στόμα,
κρῦψαί τι μᾶλλον τῶν φανερῶν εἰθισμένην (65)
ἢ τῶν ἀδήλων κομπάσαι δόξης χάριν.
φόβος γὰρ ἦγεν, ὃς μέγας διδάσκαλος.
Αὕτη ποθοῦσα παιδὸς ἄρρενος γόνον
ἰδεῖν ἐν οἴκῳ, πρᾶγμα ὂν πολλοῖς φίλον,
θεῷ προσωμίλησε καὶ δεῖται πόθου (70)
τυχεῖν. ἐπεὶ δ’ ἦν δυσκάθεκτος τὴν φρένα,
δῶρον δίδωσιν, ὅνπερ ἠξίου λαβεῖν,
καὶ τὴν δόσιν φθάνουσα τῇ προθυμίᾳ.
καὶ τοίνυν εὐχῆς οὐχ ἁμαρτάνει φίλης,
ἀλλ’ ἧκεν αὐτῇ δεξιὸν προοίμιον (75)
ὄψις σκιὰν φέρουσα τῶν αἰτουμένων.
ἐμὸν γὰρ εἶδος ἐμφανῶς παρίσταται
καὶ κλῆσις· ἠδ’ ἦν ἔργον ἡ νυκτὸς χάρις.
ἐγὼ γὰρ αὐτοῖς γίνομ’, εἰ μὲν ἄξιος
εὐχῆς, τὸ δῶρον τοῦ δεδωκότος θεοῦ· (Gregorius Nazianzenus, De vita sua 51-80),
Отец мой старцем самой честной жизни был:
Пример для всех, а нрава безыскусного.
Он, словно новый Авраам, действительно
Был праведен. Не то, что ныне многие.
Заблудший прежде, друг Христов впоследствии,
Затем и пастырь, образ силы пастырской.
И мать моя, во всем его достойная,
Не нарушала равновесья брачного.
Из набожных, да набожней родителей.
Жена, мужей по чести превзошедшая.
Почтенны оба, словом, были в обществе.
Чем поясню? Чем докажу слова свои?
Я думаю, она сама и будет мне
Здесь лучшим и достойнейшим свидетелем.
Она скорей, бывало, скроет явное,
Чем ради славы тайным чем похвалится;
Страх божий — лучший духовник, не правда ли?
Так вот, она рожденье сына чаяла
В семье своей, что и для всех естественно.
Просила Бога, чтобы дал желанное,
Пообещав в молитвенном усердии
Вернуть дитя, что будет ей даровано,
И предварила чаяньем свершение.
Молитву не оставил Бог без отклика
И дал благое предзнаменование —
Виденье, предвещавшее просимое,
В нем образ мой и имя были явлены.
Потом сбылось ночное откровение,
Родился я — дар божий, коль воистину
Достоин я обета материнского,
А если нет, то в этом лишь моя вина. (перевод свящ. А. Зуевского)
Всякий, кто изучал или преподавал позднеантичную литературу, не может пройти мимо сборников, издававшихся в 60-70-е гг. прошлого века под редакцией или при непосредственном участии М.Е. Грабарь-Пассек. До недавнего времени это была единственная возможность сколько-нибудь полно ознакомиться с литературным процессом этой эпохи. К сожалению, авторы сколько-нибудь крупных сочинений переводились лишь фрагментарно, но качество переводов было на высоте. Представлю вашему вниманию отрывок из поэмы Квинта Смирнского «После Гомера» (давно мы его не вспоминали) с переводом Грабарь-Пассек. Это эпизод из 7-й книги, слова старца Нестора, обращенные к врачу Подалирию, потерявшему брата Махаона, тоже врача. Квинт Смирнский во многом разделяет стоическое учение о судьбе.
«Πᾶσι μὲν ἀνθρώποισιν ἴσον κακὸν ὤπασε δαίμων
ὀρφανίη<ν>· πάντας δὲ καὶ ἡμέας αἶα καλύψει,
οὐ μὲν ἄρ’ ἐκτελέσαντας ὁμὴν βιότοιο κέλευθον,
οὐδ’ <οἵ>ην τις ἕκαστος ἐέλδεται, οὕνεχ’ ὕπερθεν (70)
ἐσθλά τε καὶ τὰ χέρεια θεῶν ἐν γούνασι κεῖται,
Μοίρῃς εἰς ἓν ἅπαντα μεμιγμένα. Καὶ τὰ μὲν οὔ τις
δέρκεται ἀθανάτων, ἀλλ’ ἀπροτίοπτα τέτυκται
ἀχλύι θεσπεσίῃ κεκαλυμμένα· τοῖς <δ’> ἐπὶ χεῖρας
οἴη Μοῖρα τίθησι καὶ οὐχ ὁρόωσ’ ἀπ’ Ὀλύμπου (75)
ἐς γαῖαν προΐησι· τὰ δ’ ἄλλυδις ἄλλα φέρονται
πνοιῇ<ς> ὣς ἀνέμοιο· καὶ ἀνέρι πολλάκις ἐσθλῷ
ἀμφεχύθη μέγα πῆμα, λυγρῷ δ’ ἐπικάππεσεν ὄλβος
οὔ τι ἑκών. Ἀλαὸς δὲ πέλει βίος ἀνθρώποισι·
τοὔνεκ’ ἄρ’ ἀσφαλέως οὐ νίσεται, ἀλλὰ πόδεσσι (80)
πυκνὰ ποτιπταίει· τρέπεται δέ οἱ αἰόλον εἶδος
ἄλλοτε μὲν ποτὶ πῆμα πολύστονον, ἄλλοτε δ’ αὖτε
εἰς ἀγαθόν. Μερόπων δὲ πανόλβιος οὔ τις ἐτύχθη
ἐς τέλος ἐξ ἀρχῆς· ἑτέρῳ δ’ ἕτερ’ ἀντιόωσι.
Παῦρον δὲ ζώοντας ἐν ἄλγεσιν οὔ τι ἔοικε (85)
ζωέμεν· ἔλπεο δ’ αἰὲν ἀρείονα μηδ’ ἐπὶ λυγρῷ
θυμὸν ἔχειν. Καὶ γάρ ῥα πέλει φάτις ἀνθρώποισιν
ἐσθλῶν μὲν νίσεσθαι ἐς οὐρανὸν ἄφθιτον αἰεὶ
ψυχάς, ἀργαλέων δὲ ποτὶ ζόφον. Ἔπλετο δ’ ἄμφω
σεῖο κασιγνήτῳ, καὶ μείλιχος ἔσκε βροτοῖσι (90)
καὶ πάις ἀθανάτοιο· θεῶν δ’ ἐς φῦλον ὀίω
κεῖνον ἀνελθέμεναι σφετέρου πατρὸς ἐννεσίῃσιν.» (Quintus Smyrnaeus, Posthomerica, 7, 67-92)
"Всех нас, людей, божество обрекло на угрюмую долю,
Горе нам всем суждено и всех нас земля покрывает
После того, как пройдем дорогами разными жизни.
70 То, что хотим, получить мы не можем; и счастья, и горя
Жребии разных судеб у богов покоятся в лоне.
Многие тысячи их там, смешавшись, лежат; из бессмертных
Видеть их ясно не может никто, но божественным мраком
Вечно покрыты они; и одна только Мойра, рукою
В горсть захватив их, не глядя, бросает на землю с Олимпа.
Здесь то туда, то сюда их несет дыхание ветра;
Вот почему иногда тому, кто счастья достоин,
Выпадет тяжкое горе, а доля благая - злодею.
Так в слепоте и во тьме вся жизнь человека проходит.
80 Да, не безбедно она протекает; препятствий немало
Нам она под ноги мечет - и путь ее крут и извилист;
То поведет этот путь к многослезному горю, и тут же
К радости вдруг повернет; но нет никого из живущих,
Кто бы с рожденья до смерти был счастлив; у каждого - скорби.
Жизни недолог нам срок, и печали одной предаваться
Нам не пристало; должны мы, надежду на счастье питая,
Дух свой во мрак не ввергать; ведь молва среди смертных ведется,
Будто бы доблестных души восходят на вечное небо,
Злых же - нисходят во тьму. И по смерти двойная надежда
90 Брата ведет твоего - и сам он был милостив к людям,
Был и бессмертного сыном любимым; и будет, конечно,
Волей родителя он к небожителей сонму причислен". (перевод М.Е. Грабарь-Пассек).
«Πᾶσι μὲν ἀνθρώποισιν ἴσον κακὸν ὤπασε δαίμων
ὀρφανίη<ν>· πάντας δὲ καὶ ἡμέας αἶα καλύψει,
οὐ μὲν ἄρ’ ἐκτελέσαντας ὁμὴν βιότοιο κέλευθον,
οὐδ’ <οἵ>ην τις ἕκαστος ἐέλδεται, οὕνεχ’ ὕπερθεν (70)
ἐσθλά τε καὶ τὰ χέρεια θεῶν ἐν γούνασι κεῖται,
Μοίρῃς εἰς ἓν ἅπαντα μεμιγμένα. Καὶ τὰ μὲν οὔ τις
δέρκεται ἀθανάτων, ἀλλ’ ἀπροτίοπτα τέτυκται
ἀχλύι θεσπεσίῃ κεκαλυμμένα· τοῖς <δ’> ἐπὶ χεῖρας
οἴη Μοῖρα τίθησι καὶ οὐχ ὁρόωσ’ ἀπ’ Ὀλύμπου (75)
ἐς γαῖαν προΐησι· τὰ δ’ ἄλλυδις ἄλλα φέρονται
πνοιῇ<ς> ὣς ἀνέμοιο· καὶ ἀνέρι πολλάκις ἐσθλῷ
ἀμφεχύθη μέγα πῆμα, λυγρῷ δ’ ἐπικάππεσεν ὄλβος
οὔ τι ἑκών. Ἀλαὸς δὲ πέλει βίος ἀνθρώποισι·
τοὔνεκ’ ἄρ’ ἀσφαλέως οὐ νίσεται, ἀλλὰ πόδεσσι (80)
πυκνὰ ποτιπταίει· τρέπεται δέ οἱ αἰόλον εἶδος
ἄλλοτε μὲν ποτὶ πῆμα πολύστονον, ἄλλοτε δ’ αὖτε
εἰς ἀγαθόν. Μερόπων δὲ πανόλβιος οὔ τις ἐτύχθη
ἐς τέλος ἐξ ἀρχῆς· ἑτέρῳ δ’ ἕτερ’ ἀντιόωσι.
Παῦρον δὲ ζώοντας ἐν ἄλγεσιν οὔ τι ἔοικε (85)
ζωέμεν· ἔλπεο δ’ αἰὲν ἀρείονα μηδ’ ἐπὶ λυγρῷ
θυμὸν ἔχειν. Καὶ γάρ ῥα πέλει φάτις ἀνθρώποισιν
ἐσθλῶν μὲν νίσεσθαι ἐς οὐρανὸν ἄφθιτον αἰεὶ
ψυχάς, ἀργαλέων δὲ ποτὶ ζόφον. Ἔπλετο δ’ ἄμφω
σεῖο κασιγνήτῳ, καὶ μείλιχος ἔσκε βροτοῖσι (90)
καὶ πάις ἀθανάτοιο· θεῶν δ’ ἐς φῦλον ὀίω
κεῖνον ἀνελθέμεναι σφετέρου πατρὸς ἐννεσίῃσιν.» (Quintus Smyrnaeus, Posthomerica, 7, 67-92)
"Всех нас, людей, божество обрекло на угрюмую долю,
Горе нам всем суждено и всех нас земля покрывает
После того, как пройдем дорогами разными жизни.
70 То, что хотим, получить мы не можем; и счастья, и горя
Жребии разных судеб у богов покоятся в лоне.
Многие тысячи их там, смешавшись, лежат; из бессмертных
Видеть их ясно не может никто, но божественным мраком
Вечно покрыты они; и одна только Мойра, рукою
В горсть захватив их, не глядя, бросает на землю с Олимпа.
Здесь то туда, то сюда их несет дыхание ветра;
Вот почему иногда тому, кто счастья достоин,
Выпадет тяжкое горе, а доля благая - злодею.
Так в слепоте и во тьме вся жизнь человека проходит.
80 Да, не безбедно она протекает; препятствий немало
Нам она под ноги мечет - и путь ее крут и извилист;
То поведет этот путь к многослезному горю, и тут же
К радости вдруг повернет; но нет никого из живущих,
Кто бы с рожденья до смерти был счастлив; у каждого - скорби.
Жизни недолог нам срок, и печали одной предаваться
Нам не пристало; должны мы, надежду на счастье питая,
Дух свой во мрак не ввергать; ведь молва среди смертных ведется,
Будто бы доблестных души восходят на вечное небо,
Злых же - нисходят во тьму. И по смерти двойная надежда
90 Брата ведет твоего - и сам он был милостив к людям,
Был и бессмертного сыном любимым; и будет, конечно,
Волей родителя он к небожителей сонму причислен". (перевод М.Е. Грабарь-Пассек).
Сегодняшний праздник трех святителей (в котором, на мой взгляд, Златоуст совершенно лишний, вытеснивший более уместного в этой компании Григория Нисского) дает повод еще раз обратиться к поэзии Григория Богослова и вспомнить о его мучительной дружбе с Василием, все перипетии и сложности которой он описывает без обиняков. Обида на властного друга была слишком сильна, чтобы о ней молчать. Но святым прощается то, в чем от простых смертных требуется покаяние.
Ἧκέν ποθ’ ἡμῖν—τἀμμέσῳ σιγήσομαι,
τοῦ μὴ δοκεῖν βλάσφημον ἐκφέρειν λόγον
κατ’ ἀνδρός, ὃν νῦν εὐλογῶν ἐπαυσάμην—
ἀλλ’ ἧκεν ἡμῖν τῶν φίλων ὁ φίλτατος,
Βασίλειος—οἴμοι τῶν λόγων· ἐρῶ δ’ ὅμως—, (390)
ἄλλος πατήρ μοι φορτικώτερος πολύ·
τὸν μὲν γὰρ ἐχρῆν καὶ τυραννοῦντα στέγειν,
τὸν δ’ οὐκ ἀνάγκη τῆς ἑταιρίας χάριν
βλάβην φερούσης, οὐκ ἀπαλλαγὴν κακῶν.
οὐκ οἶδ’ ἐμαυτοῦ τὰς ἁμαρτίας πλέον, (395)
αἳ πολλὰ δή με πολλάκις δεδήχασιν,
μέμψωμ’, ὑπερζέοντος ὡς ἀεὶ νέου
τοῦ συμπεσόντος, ἢ σὲ τῆς ἐπάρσεως,
ἀνδρῶν ἄριστε, ἣν δέδωκεν ὁ θρόνος;
ὡς τῶν γε λοιπῶν εἵνεχ’, ἱλήκοις λόγῳ, (400)
τάχ’ οὐδ’ ἂν αὐτὸς ἠξίους ὑπερζυγεῖν·
οὔκουν τὸ πρόσθεν, ὦ φέριστ’, οὐδ’ ἠξίους·
εἰ δ’ ἠξίους, τυχόν σε τῶν εὖ εἰδότων
ἄμφω κατέσχεν ἄν τις εὐγνώμων κριτής.
τί οὖν πέπονθας; πῶς τοσοῦτον ἀθρόως (405)
ἔρριψας ἡμᾶς; ὡς ὄλοιτ’ ἐκ τοῦ βίου
νόμος φιλίας οὕτω σεβούσης τοὺς φίλους.
λέοντες ἦμεν ἐχθές, ἀλλὰ σήμερον
πίθων ἔγωγε· σοὶ δὲ μικρὸν καὶ λέων.
εἴ τοί γε πάντας—φθέγξομ’ ὑψηλὸν λόγον— (410)
οὕτως ἑώρας τοὺς φίλους, οὐ χρῆν γ’ ἐμέ,
ὃν καὶ φίλων ἔμπροσθεν ἦγες ἦν ὅτε,
πρὶν ἦς ὑπερνεφῶν τὰ πάντ’ ἔχων κάτω.
Τί, θυμέ, βράζεις; εἶργε τὸν πῶλον βίᾳ.
πρὸς νύσσαν αὖθις οἱ λόγοι. ἐκεῖνος ἦν (415)
ψεύστης ἔμοιγε, τἆλλα δ’ ἀψευδέστατος,
ψεύστης ἔμοιγε, τἆλλα δ’ ἀψευδέστατος,
ὅς μου λέγοντος ταῦτ’ ἀκούσας πολλάκις,
ὡς νῦν μὲν οἰστὰ πάντα, κἂν χείρω πέσῃ,
εἰ δ’ ἐκλίποιεν οἱ τεκόντες τὸν βίον,
κἀμοὶ τὰ πράγματ’ ἐκλιπεῖν ἅπας λόγος, (420)
ὡς ἄν τι κερδάναιμι τῆς ἀνεστίου
ζωῆς πολίτης ῥᾷστα ὢν παντὸς τόπου—
ταῦτ’ οὖν ἀκούων καὶ συναινῶν τῷ λόγῳ
ὅμως βιάζετ’ εἰς ἐπισκοπῆς θρόνον,
αὐτὸς πατήρ τε δίς με τοῦτο πτερνίσας. (Gregorius Nazianzenus, De vita sua, 386-425)
Затем (смолчу о происшедшем ранее,
Что б не решили, будто возвожу хулу
На человека, прежде — лишь хвалимого)
К нам приезжает в гости друг любезный мой
Василий — больно говорить, но все ж скажу —
Отец второй, да пострашнее первого!
Но коль мой долг — отцовский деспотизм терпеть,
То жаловать мне друга вовсе нет нужды,
Когда он ранит вместо утешения.
И ныне от случившегося боль жива;
Кого винить, не знаю: то ль грехи мои,
Они меня терзали предостаточно,
То ли тебя, достойнейший, и спесь твою,
С престолом вместе видно обретенную.
Итак, без гнева выслушай дальнейшее.
Подумав, принуждать меня не стал бы ты:
Ведь этого доселе вовсе не было,
А приключись, нашелся б здравомыслящий,
Кто б, нас обоих зная, смог унять тебя.
Так что ж с тобою сделалось? Ну как ты мог
Меня забросить в эту даль?! Навеки сгинь
Устав той дружбы, что друзей так чествует!
Вчера мы оба львами были, ныне же
Я — обезьяна… Да тебе и лев — ничто!
И даже если на других ты так глядел,
Скажу здесь гордо, — на меня не стоило!
Ведь ты всегда средь прочих отличал меня,
Пока не превознесся выше облака.
Ты все стенаешь, сердце? Но силком смири
Прыть скакуна, к началу вороти рассказ.
Лжи прежде чуждый, друг мой стал обманщиком.
Ему не раз я говорил, что все готов
Терпеть, покуда живы и отец, и мать,
Когда ж оставят этот мир родители,
Мечтал, бежав от суеты общественной,
В бездомной жизни обрести сокровище —
И, где ни буду, вольным гражданином быть.
Василий знал все это, одобрял весьма;
И что ж? — Подставил ногу: в сан епископа
Они с отцом насильно возвели меня! (пер. свящ. А. Зуевского)
Ἧκέν ποθ’ ἡμῖν—τἀμμέσῳ σιγήσομαι,
τοῦ μὴ δοκεῖν βλάσφημον ἐκφέρειν λόγον
κατ’ ἀνδρός, ὃν νῦν εὐλογῶν ἐπαυσάμην—
ἀλλ’ ἧκεν ἡμῖν τῶν φίλων ὁ φίλτατος,
Βασίλειος—οἴμοι τῶν λόγων· ἐρῶ δ’ ὅμως—, (390)
ἄλλος πατήρ μοι φορτικώτερος πολύ·
τὸν μὲν γὰρ ἐχρῆν καὶ τυραννοῦντα στέγειν,
τὸν δ’ οὐκ ἀνάγκη τῆς ἑταιρίας χάριν
βλάβην φερούσης, οὐκ ἀπαλλαγὴν κακῶν.
οὐκ οἶδ’ ἐμαυτοῦ τὰς ἁμαρτίας πλέον, (395)
αἳ πολλὰ δή με πολλάκις δεδήχασιν,
μέμψωμ’, ὑπερζέοντος ὡς ἀεὶ νέου
τοῦ συμπεσόντος, ἢ σὲ τῆς ἐπάρσεως,
ἀνδρῶν ἄριστε, ἣν δέδωκεν ὁ θρόνος;
ὡς τῶν γε λοιπῶν εἵνεχ’, ἱλήκοις λόγῳ, (400)
τάχ’ οὐδ’ ἂν αὐτὸς ἠξίους ὑπερζυγεῖν·
οὔκουν τὸ πρόσθεν, ὦ φέριστ’, οὐδ’ ἠξίους·
εἰ δ’ ἠξίους, τυχόν σε τῶν εὖ εἰδότων
ἄμφω κατέσχεν ἄν τις εὐγνώμων κριτής.
τί οὖν πέπονθας; πῶς τοσοῦτον ἀθρόως (405)
ἔρριψας ἡμᾶς; ὡς ὄλοιτ’ ἐκ τοῦ βίου
νόμος φιλίας οὕτω σεβούσης τοὺς φίλους.
λέοντες ἦμεν ἐχθές, ἀλλὰ σήμερον
πίθων ἔγωγε· σοὶ δὲ μικρὸν καὶ λέων.
εἴ τοί γε πάντας—φθέγξομ’ ὑψηλὸν λόγον— (410)
οὕτως ἑώρας τοὺς φίλους, οὐ χρῆν γ’ ἐμέ,
ὃν καὶ φίλων ἔμπροσθεν ἦγες ἦν ὅτε,
πρὶν ἦς ὑπερνεφῶν τὰ πάντ’ ἔχων κάτω.
Τί, θυμέ, βράζεις; εἶργε τὸν πῶλον βίᾳ.
πρὸς νύσσαν αὖθις οἱ λόγοι. ἐκεῖνος ἦν (415)
ψεύστης ἔμοιγε, τἆλλα δ’ ἀψευδέστατος,
ψεύστης ἔμοιγε, τἆλλα δ’ ἀψευδέστατος,
ὅς μου λέγοντος ταῦτ’ ἀκούσας πολλάκις,
ὡς νῦν μὲν οἰστὰ πάντα, κἂν χείρω πέσῃ,
εἰ δ’ ἐκλίποιεν οἱ τεκόντες τὸν βίον,
κἀμοὶ τὰ πράγματ’ ἐκλιπεῖν ἅπας λόγος, (420)
ὡς ἄν τι κερδάναιμι τῆς ἀνεστίου
ζωῆς πολίτης ῥᾷστα ὢν παντὸς τόπου—
ταῦτ’ οὖν ἀκούων καὶ συναινῶν τῷ λόγῳ
ὅμως βιάζετ’ εἰς ἐπισκοπῆς θρόνον,
αὐτὸς πατήρ τε δίς με τοῦτο πτερνίσας. (Gregorius Nazianzenus, De vita sua, 386-425)
Затем (смолчу о происшедшем ранее,
Что б не решили, будто возвожу хулу
На человека, прежде — лишь хвалимого)
К нам приезжает в гости друг любезный мой
Василий — больно говорить, но все ж скажу —
Отец второй, да пострашнее первого!
Но коль мой долг — отцовский деспотизм терпеть,
То жаловать мне друга вовсе нет нужды,
Когда он ранит вместо утешения.
И ныне от случившегося боль жива;
Кого винить, не знаю: то ль грехи мои,
Они меня терзали предостаточно,
То ли тебя, достойнейший, и спесь твою,
С престолом вместе видно обретенную.
Итак, без гнева выслушай дальнейшее.
Подумав, принуждать меня не стал бы ты:
Ведь этого доселе вовсе не было,
А приключись, нашелся б здравомыслящий,
Кто б, нас обоих зная, смог унять тебя.
Так что ж с тобою сделалось? Ну как ты мог
Меня забросить в эту даль?! Навеки сгинь
Устав той дружбы, что друзей так чествует!
Вчера мы оба львами были, ныне же
Я — обезьяна… Да тебе и лев — ничто!
И даже если на других ты так глядел,
Скажу здесь гордо, — на меня не стоило!
Ведь ты всегда средь прочих отличал меня,
Пока не превознесся выше облака.
Ты все стенаешь, сердце? Но силком смири
Прыть скакуна, к началу вороти рассказ.
Лжи прежде чуждый, друг мой стал обманщиком.
Ему не раз я говорил, что все готов
Терпеть, покуда живы и отец, и мать,
Когда ж оставят этот мир родители,
Мечтал, бежав от суеты общественной,
В бездомной жизни обрести сокровище —
И, где ни буду, вольным гражданином быть.
Василий знал все это, одобрял весьма;
И что ж? — Подставил ногу: в сан епископа
Они с отцом насильно возвели меня! (пер. свящ. А. Зуевского)
Землетрясения в Средиземноморье были всегда, и в древности нередко целые города бывали разрушены. В Палатинской Антологии сохранились эпиграммы поэта Иоанна Bарвукалла, в которых рассказывается о разрушении землетрясением Берита (Бейрута). Вероятно, речь идет о землетрясении, случившемся в 551 г. Берит в поздней античности был центром изучения юриспруденции. Возможно, и сам автор был юристом и учился здесь. Афродита (изначально Астарта) считалась покровительницей города, согласно местным преданиям, именно здесь, а не на Кипре она вышла из морских волн. Одной из ее ипостасей была также нимфа Бероя, к имени которой возводили название города (отчего и сам он может называться Бероей).
Ποῦ τελέθει Κύπρις πολιήοχος, ὄφρα νοήσῃ
ἔνδιον εἰδώλων τὴν πρὶν ἕδος Χαρίτων;
τύμβος ἀταρχύτων μερόπων πόλις, ἧς ὑπὸ τέφρην
αἱ Βερόης πολλαὶ κείμεθα χιλιάδες.
γράψαθ’ ἑνὸς καθύπερθε λίθου, φίλα λείψανα φωτῶν· 5
„Βηρυτὸς γοερὴ κεῖται ὑπὲρ δαπέδων.“ (AG 9, 426)
Там, где Киприда живет, градодержица, ныне увидишь
Призраков область, а был — милый Харитам приют.
Город могилою стал для не похороненных смертных.
Прахом Бероя своим тысячи нас погребла.
Так напишите на камне одном, дорогие, кто выжил:
Скорбный Берит здесь лежит, павший до самых основ. (перевод мой)
Ποῦ τελέθει Κύπρις πολιήοχος, ὄφρα νοήσῃ
ἔνδιον εἰδώλων τὴν πρὶν ἕδος Χαρίτων;
τύμβος ἀταρχύτων μερόπων πόλις, ἧς ὑπὸ τέφρην
αἱ Βερόης πολλαὶ κείμεθα χιλιάδες.
γράψαθ’ ἑνὸς καθύπερθε λίθου, φίλα λείψανα φωτῶν· 5
„Βηρυτὸς γοερὴ κεῖται ὑπὲρ δαπέδων.“ (AG 9, 426)
Там, где Киприда живет, градодержица, ныне увидишь
Призраков область, а был — милый Харитам приют.
Город могилою стал для не похороненных смертных.
Прахом Бероя своим тысячи нас погребла.
Так напишите на камне одном, дорогие, кто выжил:
Скорбный Берит здесь лежит, павший до самых основ. (перевод мой)
Еще одно стихотворение о разрушениях и руинах. Правда, не такое печальное, как о разрушенном землетрясением Берите, а просто полное грусти об общей участи всего сущего. Имя автора известно: Сульпиций Луперк Сервазий (или Серваст) Юниор. А вот память о нем также стерло беспощадное время. Предполагают, что жил он в IV в.
De vetustate
Omne quod Natura parens creavit,
quamlibet firmum videas, labescit:
tempore ac longo fragile et caducum
solvitur usu.
5 Amnis insueta solet ire valle,
mutat et rectos via certa cursus,
rupta cum cedit male pertinaci
ripa fluento.
Decidens scabrum cavat unda tofum,
ferreus vomis tenuatur agris,
splendet attrito digitos honorans
anulus auro.
О бренности
Суждена всему, что творит природа,
Как его ни мним мы могучим, — гибель.
Все являет нам роковое время
Хрупким и бренным.
5 Новое русло пролагают реки,
Путь привычный свой на прямой меняя,
Руша пред собой неуклонным током
Берег размытый.
Роет толщу скал водопад, спадая,
10 Тупится сошник на полях железный,
Блещет, потускнев, украшенье пальцев —
Золото перстня… (пер. В. Брюсова)
De vetustate
Omne quod Natura parens creavit,
quamlibet firmum videas, labescit:
tempore ac longo fragile et caducum
solvitur usu.
5 Amnis insueta solet ire valle,
mutat et rectos via certa cursus,
rupta cum cedit male pertinaci
ripa fluento.
Decidens scabrum cavat unda tofum,
ferreus vomis tenuatur agris,
splendet attrito digitos honorans
anulus auro.
О бренности
Суждена всему, что творит природа,
Как его ни мним мы могучим, — гибель.
Все являет нам роковое время
Хрупким и бренным.
5 Новое русло пролагают реки,
Путь привычный свой на прямой меняя,
Руша пред собой неуклонным током
Берег размытый.
Роет толщу скал водопад, спадая,
10 Тупится сошник на полях железный,
Блещет, потускнев, украшенье пальцев —
Золото перстня… (пер. В. Брюсова)
В православном календаре сегодня память мучеников Никомидийских, пострадавших при Диоклетиане, и даже названо их число: 1003. Кто так сосчитал, не знаю, видимо, просто чтобы показать, что их было очень много. Здесь, во всяком случае, есть историческая основа, хотя фантазия, как всегда, цветет пышным цветом. Но нас в этой связи интересует поэтический памятник, косвенно связанный с этим гонением, хотя и появившийся несколькими десятилетиями позже. Это так называемое «Видение Дорофея», сохранившееся на папирусе и найденное в числе других поэтических и непоэтических сочинений в 1952 году близ города Дишны в Египте.
Автор называет себя «Дорофеем, сыном Квинта-поэта», напрашиваясь, таким образом, в сыновья к поэту Квинту Смирнскому. Возможность этого родства долго обсуждалась учеными, мнения разделились, но одно можно сказать: если Дорофей и был сыном автора поэмы «После Гомера», то это был сын-двоечник, потому что с точки зрения правил античной поэзии его сочинение полно ошибок, и к тому же бунтарь, подавшийся в христиане.
В своей небольшой поэме Дорофей говорит от первого лица, и рассказывает довольно странную историю о том, как он был привратником при дворе самого Бога. Примечательно, что небесный дворец управлялся точно так же, как и земной, со всеми придворными должностями III-IV вв.: доместик, виарх, препозит. В общем, похоже на обстановку Диоклетианова дворца в Никомедии. Архангел Гавриил, например, служил при этом дворе примикерием (в ту эпоху – что-то вроде начальника стражи). Дорофей тоже был стражником в этом дворце и в какой-то момент оставил свой пост, за что был порот до крови по приказанию самого Христа, но потом прощен; порка вменилась ему в крещение и в крещении он выбрал себе новое имя – Андрей, и в дальнейшем стал проповедником христианства. Сюжет довольно невнятный, язык тоже, к тому же в поэме имеются лакуны.
Каким же образом это связано с сегодняшним днем? – Предполагают, что автор рассказывает историю своего отступничества во время Диоклетианова гонения. Возможным кандидатом в авторы считают епископа Дорофея Тирского, который в неправдоподобно глубокой старости (107 лет) якобы пострадал во времена Юлиана Отступника. Его память празднуется 5 (18) июня.
Продолжение следует.#мученики
#Видение_Дорофея
Автор называет себя «Дорофеем, сыном Квинта-поэта», напрашиваясь, таким образом, в сыновья к поэту Квинту Смирнскому. Возможность этого родства долго обсуждалась учеными, мнения разделились, но одно можно сказать: если Дорофей и был сыном автора поэмы «После Гомера», то это был сын-двоечник, потому что с точки зрения правил античной поэзии его сочинение полно ошибок, и к тому же бунтарь, подавшийся в христиане.
В своей небольшой поэме Дорофей говорит от первого лица, и рассказывает довольно странную историю о том, как он был привратником при дворе самого Бога. Примечательно, что небесный дворец управлялся точно так же, как и земной, со всеми придворными должностями III-IV вв.: доместик, виарх, препозит. В общем, похоже на обстановку Диоклетианова дворца в Никомедии. Архангел Гавриил, например, служил при этом дворе примикерием (в ту эпоху – что-то вроде начальника стражи). Дорофей тоже был стражником в этом дворце и в какой-то момент оставил свой пост, за что был порот до крови по приказанию самого Христа, но потом прощен; порка вменилась ему в крещение и в крещении он выбрал себе новое имя – Андрей, и в дальнейшем стал проповедником христианства. Сюжет довольно невнятный, язык тоже, к тому же в поэме имеются лакуны.
Каким же образом это связано с сегодняшним днем? – Предполагают, что автор рассказывает историю своего отступничества во время Диоклетианова гонения. Возможным кандидатом в авторы считают епископа Дорофея Тирского, который в неправдоподобно глубокой старости (107 лет) якобы пострадал во времена Юлиана Отступника. Его память празднуется 5 (18) июня.
Продолжение следует.#мученики
#Видение_Дорофея