А сегодня день смерти Прокла (412-485), великого философа и поэта, схоларха платоновской Академии.
Это тот редкий случай, когда известны даты рождения и смерти античного автора. Их мы знаем благодаря биографу Прокла, Марину. О смерти его он пишет так:
«Скончался он на двадцать четвертом году после царствования Юлиана, при афинском архонте Никагоре Младшем, в семнадцатый день аттического мунихиона, римского же апреля. Тело его прибрали по афинскому старинному обряду, как о том и сам он распорядился перед смертью: никто на свете так не заботился о воздании долга усопшим, как этот блаженные муж. Ни один привычный афинский обряд не оставлял он без внимания, каждый год он обходил в урочные дни гробницы аттических героев, а потом философов, а потом других своих друзей и близких, и все уставные обряды творил перед ними не через помощников, а сам. Отслужив перед каждым, он возвращался в Академию и там в некотором месте приносил умилостивительные жертвы душам предков и всех родичей порознь, а потом в другом месте – душам философов совокупно, и, наконец, в третьем избранном месте благочестивейший муж воздавал почитание душам всех усопших вообще. Так и теперь его тело прибрали, как сказал я, по его завету, вынесли на дружеских руках и погребли в восточном предместье Афин близ Ликабетта, рядом с наставником его Сирианом – так завещал ему когда-то сам Сириан, нарочно отведя под могилы их двойной участок, а когда потом благочестивый Прокл заколебался, прилично ли это, Сириан уже умерший, явился ему во сне, упрекая за такие его помыслы. На гробнице Прокла вырезана надпись в четыре стиха, которые он сам сочинил:
‘Πρόκλος ἐγὼ γενόμην Λύκιος γένος, ὃν Συριανὸς
Ἐνθάδ’ ἀμοιβὸν ἑῆς θρέψε διδασκαλίης·
Ξυνὸς δ’ ἀμφοτέρων ὅδε σώματα δέξατο τύμβος·
Αἴθε δὲ καὶ ψυχὰς χῶρος ἕεις λελάχοι’.
Я – из Ликии Прокл, а воспитан я был Сирианом,
Чтобы наставнику вслед здесь же наставником стать
Общая наши тела покрывает могильная насыпь –
Общий посмертный приют две успокоил души.
Год его кончины был отмечен знамениями: случилось затмение солнца, и такое, что настала ночь среди дня и в глубоком мраке стали видны звезды. Солнце в это время находилось в знаке Козерога, в восточном средоточии. Звездоведы отметили и другое затмение, которому предстояло случиться по миновании года. Небесные эти события скорбно знаменуют земные события, явственно означая утрату и конец светоча в философии» (Марин. Прокл, или о счастье. пер. М. Гаспарова)
#Прокл
Это тот редкий случай, когда известны даты рождения и смерти античного автора. Их мы знаем благодаря биографу Прокла, Марину. О смерти его он пишет так:
«Скончался он на двадцать четвертом году после царствования Юлиана, при афинском архонте Никагоре Младшем, в семнадцатый день аттического мунихиона, римского же апреля. Тело его прибрали по афинскому старинному обряду, как о том и сам он распорядился перед смертью: никто на свете так не заботился о воздании долга усопшим, как этот блаженные муж. Ни один привычный афинский обряд не оставлял он без внимания, каждый год он обходил в урочные дни гробницы аттических героев, а потом философов, а потом других своих друзей и близких, и все уставные обряды творил перед ними не через помощников, а сам. Отслужив перед каждым, он возвращался в Академию и там в некотором месте приносил умилостивительные жертвы душам предков и всех родичей порознь, а потом в другом месте – душам философов совокупно, и, наконец, в третьем избранном месте благочестивейший муж воздавал почитание душам всех усопших вообще. Так и теперь его тело прибрали, как сказал я, по его завету, вынесли на дружеских руках и погребли в восточном предместье Афин близ Ликабетта, рядом с наставником его Сирианом – так завещал ему когда-то сам Сириан, нарочно отведя под могилы их двойной участок, а когда потом благочестивый Прокл заколебался, прилично ли это, Сириан уже умерший, явился ему во сне, упрекая за такие его помыслы. На гробнице Прокла вырезана надпись в четыре стиха, которые он сам сочинил:
‘Πρόκλος ἐγὼ γενόμην Λύκιος γένος, ὃν Συριανὸς
Ἐνθάδ’ ἀμοιβὸν ἑῆς θρέψε διδασκαλίης·
Ξυνὸς δ’ ἀμφοτέρων ὅδε σώματα δέξατο τύμβος·
Αἴθε δὲ καὶ ψυχὰς χῶρος ἕεις λελάχοι’.
Я – из Ликии Прокл, а воспитан я был Сирианом,
Чтобы наставнику вслед здесь же наставником стать
Общая наши тела покрывает могильная насыпь –
Общий посмертный приют две успокоил души.
Год его кончины был отмечен знамениями: случилось затмение солнца, и такое, что настала ночь среди дня и в глубоком мраке стали видны звезды. Солнце в это время находилось в знаке Козерога, в восточном средоточии. Звездоведы отметили и другое затмение, которому предстояло случиться по миновании года. Небесные эти события скорбно знаменуют земные события, явственно означая утрату и конец светоча в философии» (Марин. Прокл, или о счастье. пер. М. Гаспарова)
#Прокл
21 апреля празднуется день рождения Рима. И в этот праздник мы вновь обратимся к поэме "О своём возвращении", Рутилия Намациана, поэта и префекта Вечного города. В ней есть обращение к богине Роме, персонифицированному Риму.
«Exaudi, regina tui pulcherrima mundi,
inter sidereos, Roma, recepta polos;
exaudi, genetrix hominum genetrixque deorum:
Non procul a caelo per tua templa sumus. 50
Te canimus semperque, sinent dum fata, canemus:
Sospes nemo potest immemor esse tui.
Obruerint citius scelerata oblivia solem
quam tuus e nostro corde recedat honos.
Nam solis radiis aequalia munera tendis, 55
qua circumfusus fluctuat Oceanus;
volitur ipse tibi, qui continet omnia, Phoebus
eque tuis ortos in tua condit equos.
Te non flammigeris Libye tardavit arenis;
non armata suo reppulit ursa gelu: 60
Quantum vitalis natura tetendit in axes,
tantum virtuti pervia terrae tuae.
Fecisti patriam diversis gentibus unam;
profuit iniustis te dominante capi;
dumque offers victis proprii consortia iuris, 65
Urbem fecisti, quod prius orbis erat. (Rutilius Namatianus, De reditu suo, 1, 47-66)
«Слух преклони, о царица, прекраснее всех в твоем мире,
Рома, чей вечный удел — в небе, исполненном звезд!
Слух преклони, о праматерь людей и праматерь бессмертных, —
50 Храмы святые твои нас приближают к богам.
Мы воспеваем тебя и будем петь до кончины,
Счастлив не будет никто, если забудет тебя.
Солнце затмится преступным забвеньем скорей, чем из сердца
Нашего может уйти это почтенье к тебе.
Милости, равные солнца лучам, достигают пределов,
Где обтекающий мир волны несет Океан.
Встав из твоих же земель, в твои же опустится земли
Сам всеобъемлющий Феб, мчась для тебя лишь одной,
Пламень Ливийских пустынь тебя удержать не способен,
60 И не помеха тебе холод арктических звезд.
Сколь простирается ввысь животворная наша природа,
Столь же доступна земля доблести, Рома, твоей.
Разным народам единую ты подарила отчизну,
Благо — под властью твоей им беззаконье забыть.
65 Ты побежденным дала участие в собственном праве,
То, что было — весь мир, городом стало одним. (пер. О. Смыки)
«Exaudi, regina tui pulcherrima mundi,
inter sidereos, Roma, recepta polos;
exaudi, genetrix hominum genetrixque deorum:
Non procul a caelo per tua templa sumus. 50
Te canimus semperque, sinent dum fata, canemus:
Sospes nemo potest immemor esse tui.
Obruerint citius scelerata oblivia solem
quam tuus e nostro corde recedat honos.
Nam solis radiis aequalia munera tendis, 55
qua circumfusus fluctuat Oceanus;
volitur ipse tibi, qui continet omnia, Phoebus
eque tuis ortos in tua condit equos.
Te non flammigeris Libye tardavit arenis;
non armata suo reppulit ursa gelu: 60
Quantum vitalis natura tetendit in axes,
tantum virtuti pervia terrae tuae.
Fecisti patriam diversis gentibus unam;
profuit iniustis te dominante capi;
dumque offers victis proprii consortia iuris, 65
Urbem fecisti, quod prius orbis erat. (Rutilius Namatianus, De reditu suo, 1, 47-66)
«Слух преклони, о царица, прекраснее всех в твоем мире,
Рома, чей вечный удел — в небе, исполненном звезд!
Слух преклони, о праматерь людей и праматерь бессмертных, —
50 Храмы святые твои нас приближают к богам.
Мы воспеваем тебя и будем петь до кончины,
Счастлив не будет никто, если забудет тебя.
Солнце затмится преступным забвеньем скорей, чем из сердца
Нашего может уйти это почтенье к тебе.
Милости, равные солнца лучам, достигают пределов,
Где обтекающий мир волны несет Океан.
Встав из твоих же земель, в твои же опустится земли
Сам всеобъемлющий Феб, мчась для тебя лишь одной,
Пламень Ливийских пустынь тебя удержать не способен,
60 И не помеха тебе холод арктических звезд.
Сколь простирается ввысь животворная наша природа,
Столь же доступна земля доблести, Рома, твоей.
Разным народам единую ты подарила отчизну,
Благо — под властью твоей им беззаконье забыть.
65 Ты побежденным дала участие в собственном праве,
То, что было — весь мир, городом стало одним. (пер. О. Смыки)
Увидев такое количество растений, вы, может быть, подумаете, не ошиблась ли я каналом, но нет, все по плану. Просто сегодня у нас в предмете маленький отрывок из «Орфической Аргонавтики». Я когда-то уже ставила оттуда описание крепости, в которой хранилось золотое руно, и тогда намеренно выпустила фрагмент с перечислением трав, какие росли внутри нее, в священной роще. Ну, а сейчас, когда все растет и цветет, самое время обратиться к травам. Поскольку их слишком много, те, которые, как мне кажется, все знают (шафран-крокус, цикламен, мак и т.п.) не иллюстрирую.
Ἐν δέ σφιν πυμάτῳ μυχῷ ἕρκεος ἄλσος ἀμείβει,
δένδρεσιν εὐθαλέεσσι κατάσκιον, ᾧ ἔνι πολλαί
δάφναι τ’ ἠδὲ κράνειαι ἰδ’ εὐμήκεις πλατάνιστοι·
ἐν δὲ πόαι ῥίζῃσι κατηρεφέες χθαμαλῇσιν,
ἀσφόδελος, κλύμενός τε καὶ εὐειδὴς ἀδίαντος, (915)
καὶ θρύον ἠδὲ κύπειρον, ἀριστερεών τ’, † ἀμενηνά
ὅρμιόν τε καὶ εἰρύσιμον, κύκλαμίς τε θεουδής,
στοιχὰς, παιονίη τε πολύκνημόν τε κάτερνες·
μανδραγόρης, πόλιόν τ’, ἐπὶ δὲ ψαφαρὸν δίκταμνον
εὔοδμός τε κρόκος, ἰδὲ κάρδαμον· ἐν δ’ ἄρα κῆμος, (920)
σμίλαξ, ἠδὲ χαμαίμηλον, μήκων τε μέλαινα,
ἄλκυα καὶ πάνακες, καὶ κάρπασον, ἠδ’ ἀκόνιτον,
ἀλλά τε δηλήεντα κατὰ χθόνα πολλὰ πεφύκει.
Μέσσον δ’ ἠερόμηκες ἐπὶ στύπος ἄλσεϊ πολλῷ
ἐν δ’ ἄρα οἱ χρύσειον ἐπεκρέματ’ ἔνθα καὶ ἔνθα
ὅρπηκος ταναοῖο δέρας, τό κεν αἶψα δοκεύει
δεινὸς ὄφις, θνητοῖς ὀλοὸν τέρας, οὐ φατὸν εἰπεῖν. (Argonautica orphoca, 911-928).
А за оградой сокрыта была священная роща,
Кроны деревьев разросшихся в сумрак ее погружали.
Произрастали там лавры, кизил, вековые платаны,
Травы с корнями целебными землю ковром покрывали:
Там асфодели цвели, адианты прекрасные, спорыш, 915
Там же и сыть, и дурман, и побеги хрупкой вербены,
Рядом горчица, шалфей, и фиалковый цвет цикламена.
Там разрослись полевой базилик, и пион, и лаванда,
И мандрагора, и ясенец нежный, и пышный дубровник,
Благоуханный шафран, кардамон с леонтицей желтой. 920
Смилакс ползучий, ромашка душистая, мак черноцветный,
И аконит, и ферульник, еще чемерица и мальва,
Также и прочие зелья, какие земля порождает.
А посреди густолиственных зарослей рощи священной
Дуб возвышался высокий, вершиной в эфир уходящий, 925
Там на длинном суку и висело руно золотое,
Распростираясь туда и сюда, и очей не смыкал там
Неописуемый змей, наводящий ужас на смертных. (перевод мой)
Ἐν δέ σφιν πυμάτῳ μυχῷ ἕρκεος ἄλσος ἀμείβει,
δένδρεσιν εὐθαλέεσσι κατάσκιον, ᾧ ἔνι πολλαί
δάφναι τ’ ἠδὲ κράνειαι ἰδ’ εὐμήκεις πλατάνιστοι·
ἐν δὲ πόαι ῥίζῃσι κατηρεφέες χθαμαλῇσιν,
ἀσφόδελος, κλύμενός τε καὶ εὐειδὴς ἀδίαντος, (915)
καὶ θρύον ἠδὲ κύπειρον, ἀριστερεών τ’, † ἀμενηνά
ὅρμιόν τε καὶ εἰρύσιμον, κύκλαμίς τε θεουδής,
στοιχὰς, παιονίη τε πολύκνημόν τε κάτερνες·
μανδραγόρης, πόλιόν τ’, ἐπὶ δὲ ψαφαρὸν δίκταμνον
εὔοδμός τε κρόκος, ἰδὲ κάρδαμον· ἐν δ’ ἄρα κῆμος, (920)
σμίλαξ, ἠδὲ χαμαίμηλον, μήκων τε μέλαινα,
ἄλκυα καὶ πάνακες, καὶ κάρπασον, ἠδ’ ἀκόνιτον,
ἀλλά τε δηλήεντα κατὰ χθόνα πολλὰ πεφύκει.
Μέσσον δ’ ἠερόμηκες ἐπὶ στύπος ἄλσεϊ πολλῷ
ἐν δ’ ἄρα οἱ χρύσειον ἐπεκρέματ’ ἔνθα καὶ ἔνθα
ὅρπηκος ταναοῖο δέρας, τό κεν αἶψα δοκεύει
δεινὸς ὄφις, θνητοῖς ὀλοὸν τέρας, οὐ φατὸν εἰπεῖν. (Argonautica orphoca, 911-928).
А за оградой сокрыта была священная роща,
Кроны деревьев разросшихся в сумрак ее погружали.
Произрастали там лавры, кизил, вековые платаны,
Травы с корнями целебными землю ковром покрывали:
Там асфодели цвели, адианты прекрасные, спорыш, 915
Там же и сыть, и дурман, и побеги хрупкой вербены,
Рядом горчица, шалфей, и фиалковый цвет цикламена.
Там разрослись полевой базилик, и пион, и лаванда,
И мандрагора, и ясенец нежный, и пышный дубровник,
Благоуханный шафран, кардамон с леонтицей желтой. 920
Смилакс ползучий, ромашка душистая, мак черноцветный,
И аконит, и ферульник, еще чемерица и мальва,
Также и прочие зелья, какие земля порождает.
А посреди густолиственных зарослей рощи священной
Дуб возвышался высокий, вершиной в эфир уходящий, 925
Там на длинном суку и висело руно золотое,
Распростираясь туда и сюда, и очей не смыкал там
Неописуемый змей, наводящий ужас на смертных. (перевод мой)