Дмитрий Тренин верно говорит о подстерегающей Россию и США ядерной опасности.
Однако проблема двусторонних отношений, как представляется мне, не только в отсутствии взаимного уважения. Да, стереотипы максимально заострены: российская сторона полагает, что в Вашингтоне злонамеренные родитель 1 и родитель 2 вынашивают планы мирового доминирования, но они обречены на поражение перед лицом поднимающегося многополярного мироустройства.
Американцы, в свою очередь, считают российское руководство идеологически одержимым, безумным и потерявшим связь с реальностью — все еще крайне опасным, но при этом теряющим могущество и обречённым на поражение.
В общих чертах такое взаимное восприятие было актуальным и во времена холодной войны. В те годы, однако, отсуствовали ещё два важнейших фактора.
Во-первых, не было столь пристального внимания общественности к конфликту, некоей цифровой демократизации и свободы, порожденной массовым проникновением интернета.
Тогда внешняя политика по обе стороны океана виделась делом профессионалов, которых мало интересовало мнение простых избирателей. Сегодня с СССР можно было враждовать, завтра можно было идти на "разрядку международной напряжённости". Никто бы не обвинил руководство страны в "предательстве", "сливе" или "договорняке".
Сейчас и Москва, и Вашингтон вынуждены принимать к сведению мнение простых людей, гораздо более "включенных" в конфликт благодаря интернету: люди с помощью соцсетей и получают информацию с мест из первых рук, и имеют сотни и тысячи трибун для собственных выступлений.
Из первой проблемы частично следует и вторая: мы помним, что Карибский кризис был разрешен путем тайных, кулуарных договоренностей Роберта Кеннеди и советского посла. Сейчас такой вариант также нереален и из-за давления общественно мнения (насчёт "договорянков") и из-за отсутствия доверия. Москва не доверяет Вашингтону со времён расширения НАТО на Восток, Вашингтон не доверяет Москве после истории с хакерскими атаками и "вмешательством в выборы".
В итоге три проблемы — отсутствие уважения, отсутствие доверия и "демократизация" внешней политики — делают карибский кризис нового извода более сложным, чем предыдущий. Остаётся надеяться, что новые сложности вызовут к жизни новые проявления мудрости и сдержанности.
https://www.kommersant.ru/doc/5608400
Однако проблема двусторонних отношений, как представляется мне, не только в отсутствии взаимного уважения. Да, стереотипы максимально заострены: российская сторона полагает, что в Вашингтоне злонамеренные родитель 1 и родитель 2 вынашивают планы мирового доминирования, но они обречены на поражение перед лицом поднимающегося многополярного мироустройства.
Американцы, в свою очередь, считают российское руководство идеологически одержимым, безумным и потерявшим связь с реальностью — все еще крайне опасным, но при этом теряющим могущество и обречённым на поражение.
В общих чертах такое взаимное восприятие было актуальным и во времена холодной войны. В те годы, однако, отсуствовали ещё два важнейших фактора.
Во-первых, не было столь пристального внимания общественности к конфликту, некоей цифровой демократизации и свободы, порожденной массовым проникновением интернета.
Тогда внешняя политика по обе стороны океана виделась делом профессионалов, которых мало интересовало мнение простых избирателей. Сегодня с СССР можно было враждовать, завтра можно было идти на "разрядку международной напряжённости". Никто бы не обвинил руководство страны в "предательстве", "сливе" или "договорняке".
Сейчас и Москва, и Вашингтон вынуждены принимать к сведению мнение простых людей, гораздо более "включенных" в конфликт благодаря интернету: люди с помощью соцсетей и получают информацию с мест из первых рук, и имеют сотни и тысячи трибун для собственных выступлений.
Из первой проблемы частично следует и вторая: мы помним, что Карибский кризис был разрешен путем тайных, кулуарных договоренностей Роберта Кеннеди и советского посла. Сейчас такой вариант также нереален и из-за давления общественно мнения (насчёт "договорянков") и из-за отсутствия доверия. Москва не доверяет Вашингтону со времён расширения НАТО на Восток, Вашингтон не доверяет Москве после истории с хакерскими атаками и "вмешательством в выборы".
В итоге три проблемы — отсутствие уважения, отсутствие доверия и "демократизация" внешней политики — делают карибский кризис нового извода более сложным, чем предыдущий. Остаётся надеяться, что новые сложности вызовут к жизни новые проявления мудрости и сдержанности.
https://www.kommersant.ru/doc/5608400
Коммерсантъ
На пути к последней черте
Дмитрий Тренин — об отличиях украинского конфликта от Карибского кризиса
На фоне теракта на белгородском полигоне нельзя не вспомнить такой страшный феномен времён вьетнамской войны как «фрэггинг» — когда солдаты, недовольные отправкой на заведомо самоубийственные задания или взбешенные самодурством командиров, подрывали их с помощью гранат (тех самых «фрэгов»), списывая произошедшее на вьетнамцев или трагическую случайность.
За годы войны официально зафиксирована почти тысяча таких случаев — особенно часто «фрэггинги» стали происходить под конец, когда солдаты вслед за американским обществом потеряли всякое понимание целесообразности и смысла войны.
Особенно остро этот вопрос встал после принудительной мобилизации, когда на фронт в чужую и непонятную страну попали люди, совершенно не хотевшие расставаться с жизнью ради расплывчатых целей.
По «фрэггингу» были исследования и писались научные работы, однако считается, что профессионализация вооруженных сил и отказ от призыва свели эти инциденты практически к нулю, хоть и не совсем — о единичных случаях «фрэггинга» сообщалось и во время последней войны в Ираке.
Очевидно, что мобилизация — «народизация» боевых действий и насыщение армии инородными изначально элементами — а таже затягивание конфликта, к сожалению, лишь увеличивают риск подобного рода инцидентов.
За годы войны официально зафиксирована почти тысяча таких случаев — особенно часто «фрэггинги» стали происходить под конец, когда солдаты вслед за американским обществом потеряли всякое понимание целесообразности и смысла войны.
Особенно остро этот вопрос встал после принудительной мобилизации, когда на фронт в чужую и непонятную страну попали люди, совершенно не хотевшие расставаться с жизнью ради расплывчатых целей.
По «фрэггингу» были исследования и писались научные работы, однако считается, что профессионализация вооруженных сил и отказ от призыва свели эти инциденты практически к нулю, хоть и не совсем — о единичных случаях «фрэггинга» сообщалось и во время последней войны в Ираке.
Очевидно, что мобилизация — «народизация» боевых действий и насыщение армии инородными изначально элементами — а таже затягивание конфликта, к сожалению, лишь увеличивают риск подобного рода инцидентов.
Российские комментаторы, полагаю, не совсем верно оценивают перспективы американских промежуточных выборов для ситуации с Украиной. Если республиканцы возьмут под контроль одну или обе палаты Конгресса, количество собственно военной помощи Киеву не снизится — напротив, оно может вырасти.
Напомню, именно видные республиканцы выступали за передачу Украине ATACMS — ракет для системы HIMARS с дальностью до 300 километров, что позволит ВСУ свободно атаковать Крым. Более того, милитаризм близок республиканцам и по идеологическим, и по финансовым причинам — корпорации ВПК жертвуют деньги обеям партиям, но у республиканцев здесь все равно ощутимый перевес.
Проблема может возникнуть с невоенным финансированием: лидер (пока) республиканского меньшинства в Палате представителей Кевин Маккарти пообещал, что «бесконтрольного доступа к чековой книжке» у Киева не будет. Однако, это заявление, во-первых, сделано в рамках политической борьбы, во-вторых, оно оставляет огромный простор для Киева — Вашингтон, по крайней мере на первых порах, будет требовать лишь отчётности и более эффективного расходования средств. Двухпартийный консенсус насчёт поддержки Украины не закончился и не заканчивается.
Единственное, к чему более расчетливые республиканцы и правда будут более склонными, так это к переговорам, в том числе закулисным (и даже без участия Киева), чего Джо Байден — по крайней мере, публично — себе не позволяет.
Они же будут готовы более решительно намекать Киеву на неизбежность переговорного разрешения конфликта. Именно на это, полагаю, и рассчитывают в Москве — но для этого страну должен возглавить республиканский президент. Президентские выборы в США, напомню, лишь через два года.
Напомню, именно видные республиканцы выступали за передачу Украине ATACMS — ракет для системы HIMARS с дальностью до 300 километров, что позволит ВСУ свободно атаковать Крым. Более того, милитаризм близок республиканцам и по идеологическим, и по финансовым причинам — корпорации ВПК жертвуют деньги обеям партиям, но у республиканцев здесь все равно ощутимый перевес.
Проблема может возникнуть с невоенным финансированием: лидер (пока) республиканского меньшинства в Палате представителей Кевин Маккарти пообещал, что «бесконтрольного доступа к чековой книжке» у Киева не будет. Однако, это заявление, во-первых, сделано в рамках политической борьбы, во-вторых, оно оставляет огромный простор для Киева — Вашингтон, по крайней мере на первых порах, будет требовать лишь отчётности и более эффективного расходования средств. Двухпартийный консенсус насчёт поддержки Украины не закончился и не заканчивается.
Единственное, к чему более расчетливые республиканцы и правда будут более склонными, так это к переговорам, в том числе закулисным (и даже без участия Киева), чего Джо Байден — по крайней мере, публично — себе не позволяет.
Они же будут готовы более решительно намекать Киеву на неизбежность переговорного разрешения конфликта. Именно на это, полагаю, и рассчитывают в Москве — но для этого страну должен возглавить республиканский президент. Президентские выборы в США, напомню, лишь через два года.
Новое премьерство Биньямина Нетаньяху в Израиле — хорошая новость для Москвы, и дело здесь совершенно не в том, "друг Путина" он или нет. Он — друг российского видения мира.
В рамках нынешней политической стратегии все, что хочет Россия от партнёров по международных отношениям — чтобы они соблюдали свои собственные интересы. Собственные, а не "интересы человечества" и не "порядок, основанный на правилах": этот термин из лексикона американских политиков и идеологов, похоже, вызывает у действующего российского руководства настоящую ненависть.
Иными словами, Россия на мировой арене хотела бы видеть Эрдоганов, Трампов и Нетаньяху — с ними можно договориться, а не Джонсонов и Байденов — с ними договориться нельзя.
Нетаньяху глух к идеологемам об общей судьбе человества. Ему важно, что будет с Израилем и евреями. Ему важно, чтобы Иран не получил новые российские самолёты; чтобы израильские лётчики и дальше могли свободно бить по целям на территории Сирии; чтобы в России работал "Сохнут"; наконец, чтобы Москва и дальше аккуратно балансировала между Израилем и арабскими странами Ближнего Востока.
Все это Москва может дать. И даст. И дальше будет поощрять приход к власти политиков, которым нужны доступные энергоресурсы и политическая благосклонность Москвы. А уж как это называть — «цинизм и безнравственность» или «отстаивание собственных интересов» — зависит от наблюдателя.
В рамках нынешней политической стратегии все, что хочет Россия от партнёров по международных отношениям — чтобы они соблюдали свои собственные интересы. Собственные, а не "интересы человечества" и не "порядок, основанный на правилах": этот термин из лексикона американских политиков и идеологов, похоже, вызывает у действующего российского руководства настоящую ненависть.
Иными словами, Россия на мировой арене хотела бы видеть Эрдоганов, Трампов и Нетаньяху — с ними можно договориться, а не Джонсонов и Байденов — с ними договориться нельзя.
Нетаньяху глух к идеологемам об общей судьбе человества. Ему важно, что будет с Израилем и евреями. Ему важно, чтобы Иран не получил новые российские самолёты; чтобы израильские лётчики и дальше могли свободно бить по целям на территории Сирии; чтобы в России работал "Сохнут"; наконец, чтобы Москва и дальше аккуратно балансировала между Израилем и арабскими странами Ближнего Востока.
Все это Москва может дать. И даст. И дальше будет поощрять приход к власти политиков, которым нужны доступные энергоресурсы и политическая благосклонность Москвы. А уж как это называть — «цинизм и безнравственность» или «отстаивание собственных интересов» — зависит от наблюдателя.
Трамп пал, но дело его живет
Как справедливо заметил коллега @baunovhaus, основной итог американских выборов — падение Дональда Трампа и отказ республиканской партии от ориентации на него. Новое лицо республиканцев — Рон ДеСантис, губернатор штата Флорида.
Для оценки феномена ДеСантиса важно понимать не то, какие у него политические позиции и как он предлагает голосовать по тому или иному вопросу, а то, кем он является — а именно Трампом+, если угодно.
Дональд Трамп без всякого сомнения поменял республиканцев: из партии консервативных и любящих оружие фермеров-работяг он превратил ее в партию борьбы с элитой, с "вашингтонским болотом", с отчужденностью правящего класса от простых людей (насколько искренне это мог делать магнат-миллиардер — большой вопрос).
В этом смысле ДеСантис ничего не поменял: он лишь взял имидж Трампа и слегка улучшил его. Он не ведёт себя столь отвязно, не бранится, как Трамп, не известен скандальными любовными связями и сомнительными сделками.
ДеСантис берет трампизм и в вежливой, приличной упаковке несёт его людям — и люди его слушают. По опросу YouGov, больше республиканцев на выборах 2024 года хотели бы видеть от своей партии выдвижением именно ДеСантиса, а не Трампа.
Как справедливо заметил коллега @baunovhaus, основной итог американских выборов — падение Дональда Трампа и отказ республиканской партии от ориентации на него. Новое лицо республиканцев — Рон ДеСантис, губернатор штата Флорида.
Для оценки феномена ДеСантиса важно понимать не то, какие у него политические позиции и как он предлагает голосовать по тому или иному вопросу, а то, кем он является — а именно Трампом+, если угодно.
Дональд Трамп без всякого сомнения поменял республиканцев: из партии консервативных и любящих оружие фермеров-работяг он превратил ее в партию борьбы с элитой, с "вашингтонским болотом", с отчужденностью правящего класса от простых людей (насколько искренне это мог делать магнат-миллиардер — большой вопрос).
В этом смысле ДеСантис ничего не поменял: он лишь взял имидж Трампа и слегка улучшил его. Он не ведёт себя столь отвязно, не бранится, как Трамп, не известен скандальными любовными связями и сомнительными сделками.
ДеСантис берет трампизм и в вежливой, приличной упаковке несёт его людям — и люди его слушают. По опросу YouGov, больше республиканцев на выборах 2024 года хотели бы видеть от своей партии выдвижением именно ДеСантиса, а не Трампа.
Падение российских ракет на территории Польши не будет считаться нападением на Польшу. Для определения "нападения" важен умысел, желание напасть. Вопиющим инцидентом это назвать можно, нападением — нет. 5 статья устава НАТО спит спокойно.
"Коммерсант FM" сегодня взял у меня комментарий по роли соцсетей в предстоящих через два года выборах президента США — и я про себя обратил внимание, насколько не трогает мысль о восстановлении аккаунта Трампа в Twitter.
За прошедшее с момента выборов 2016 года время мир соцсетей кардинально изменился, и Дикий Запад закончился. Во многом после Трампа появились правила, уставы и алгоритмы, призванные бороться с дезинформацией.
Более того, пользователи сами устали от обилия вранья и сомнительной информации: например, по опросу больницы при университете Мичигана, более половины молодежи в возрасте от 14 до 24 лет сами ограничивают потребление информации из соцсетей, настраивают выдачу контента и ставят ограничения.
Наконец, "троллить" и выходить на прямой неформальный контакт с обычными пользователями научились и другие политики, не только Трамп — вспомните, например, "телеграммы" Дмитрия Медведева. В общем, в 2022 году твиттер-сенсациями уже никого не удивить: если, конечно, Илон Маск не придумает радикальной реформы соцсети.
За прошедшее с момента выборов 2016 года время мир соцсетей кардинально изменился, и Дикий Запад закончился. Во многом после Трампа появились правила, уставы и алгоритмы, призванные бороться с дезинформацией.
Более того, пользователи сами устали от обилия вранья и сомнительной информации: например, по опросу больницы при университете Мичигана, более половины молодежи в возрасте от 14 до 24 лет сами ограничивают потребление информации из соцсетей, настраивают выдачу контента и ставят ограничения.
Наконец, "троллить" и выходить на прямой неформальный контакт с обычными пользователями научились и другие политики, не только Трамп — вспомните, например, "телеграммы" Дмитрия Медведева. В общем, в 2022 году твиттер-сенсациями уже никого не удивить: если, конечно, Илон Маск не придумает радикальной реформы соцсети.
В 1994 году майор ВВС США Томас Гриффит защитил диссертацию под названием "Стратегические удары по национальным системам электроснабжения", где разобрал эффективность ударов по электросетям для достижения непосредственно военных и политических целей и представил ее пентагоновским специалистам.
Он разобрал несколько случаев — в частности, атаки на инфраструктуру Северной Кореи (уничтожено 90%, страна две недели была в полном "блэкауте"), Вьетнама (85-90%) и во время первой войны в Ираке (более 90%).
Гриффит выявил четыре цели, которые преследуют подобные удары: воздействие на военную инфраструктуру (1), на производственные мощности (2), на лидеров (3), и наконец, на настроения общественности (4).
Что касается конкретно военных целей (1), автор счел эффекты умеренными: военная инфраструктура имеет приоритетный доступ к оставшимся в сети генерирующим мощностям, и потому, например, радары и средства связи все равно продолжают работать. Потому удары по энергосетям способны внести сумятицу в ряды войск противника, однако не годятся для полноценного воздействия и к успехам почти не приводят.
Производственные мощности (2) страдают гораздо лучше, однако есть одно но: уничтожение электросетей помогает в длительной войне на истощение против большой страны. Это не работает во время краткосрочных кампаний. Кроме того, Гриффит пишет: "В войне против небольшой страны с внешней поддержкой удары по электросетям для остановки производства не будут иметь значительного эффекта, поскольку страна сможет компенсировать потерю мощности с помощью распределения производства и внешней помощи, что показали примеры Северной Кореи и Вьетнама".
Воздействие на лидеров (3) также не оказывается эффективным. Причины, во-первых, в растущем чувстве национализма и готовности страны идти на жертвы, а во-вторых в том, что перемена линии поведения лидера под внешним воздействием может восприниматься как слабость, и потому лидер на нее не идет.
Наконец, общественность (4). Она, как утверждает Гриффит, действительно страдает и становится склонной к апатии, но, как показывают исследования конфликтов после Второй мировой, не конвертирует свое недовольство в политическое действие.
Подводя итоги, майор Гриффит советует Пентагону не полагаться на уничтожение энергетической инфраструктуры. Во-первых, оно не достигает политических целей войны, поскольку военные все равно сохраняют доступ к электричеству, а гражданское население не меняет власть из-за перебоев со светом. Во-вторых, сами атаки редко оказываются успешными: чтобы авиаудары полностью обесточили страну, ее энергосистема должна быть сконцентрирована в одном месте и не иметь большого числа резервных соединений, а также внешней помощи. В-третьих, они крайне усложняют послевоенное восстановление страны и имеют значительный негативный репутационный эффект: к ним крайне отрицательно относятся внешние наблюдатели.
Из этого случая есть одно исключение: если стоит задача остановить военное производство государства во время долгой войны. Но государство это, как мы помним, не должно иметь масштабной помощи из-за рубежа. "Во время будущих военно-воздушных операций пользы в ударах по национальным энергосистемам будет мало", — заключает Гриффит.
Он разобрал несколько случаев — в частности, атаки на инфраструктуру Северной Кореи (уничтожено 90%, страна две недели была в полном "блэкауте"), Вьетнама (85-90%) и во время первой войны в Ираке (более 90%).
Гриффит выявил четыре цели, которые преследуют подобные удары: воздействие на военную инфраструктуру (1), на производственные мощности (2), на лидеров (3), и наконец, на настроения общественности (4).
Что касается конкретно военных целей (1), автор счел эффекты умеренными: военная инфраструктура имеет приоритетный доступ к оставшимся в сети генерирующим мощностям, и потому, например, радары и средства связи все равно продолжают работать. Потому удары по энергосетям способны внести сумятицу в ряды войск противника, однако не годятся для полноценного воздействия и к успехам почти не приводят.
Производственные мощности (2) страдают гораздо лучше, однако есть одно но: уничтожение электросетей помогает в длительной войне на истощение против большой страны. Это не работает во время краткосрочных кампаний. Кроме того, Гриффит пишет: "В войне против небольшой страны с внешней поддержкой удары по электросетям для остановки производства не будут иметь значительного эффекта, поскольку страна сможет компенсировать потерю мощности с помощью распределения производства и внешней помощи, что показали примеры Северной Кореи и Вьетнама".
Воздействие на лидеров (3) также не оказывается эффективным. Причины, во-первых, в растущем чувстве национализма и готовности страны идти на жертвы, а во-вторых в том, что перемена линии поведения лидера под внешним воздействием может восприниматься как слабость, и потому лидер на нее не идет.
Наконец, общественность (4). Она, как утверждает Гриффит, действительно страдает и становится склонной к апатии, но, как показывают исследования конфликтов после Второй мировой, не конвертирует свое недовольство в политическое действие.
Подводя итоги, майор Гриффит советует Пентагону не полагаться на уничтожение энергетической инфраструктуры. Во-первых, оно не достигает политических целей войны, поскольку военные все равно сохраняют доступ к электричеству, а гражданское население не меняет власть из-за перебоев со светом. Во-вторых, сами атаки редко оказываются успешными: чтобы авиаудары полностью обесточили страну, ее энергосистема должна быть сконцентрирована в одном месте и не иметь большого числа резервных соединений, а также внешней помощи. В-третьих, они крайне усложняют послевоенное восстановление страны и имеют значительный негативный репутационный эффект: к ним крайне отрицательно относятся внешние наблюдатели.
Из этого случая есть одно исключение: если стоит задача остановить военное производство государства во время долгой войны. Но государство это, как мы помним, не должно иметь масштабной помощи из-за рубежа. "Во время будущих военно-воздушных операций пользы в ударах по национальным энергосистемам будет мало", — заключает Гриффит.
Продолжая тему ударов по энергетической инфраструктуре как военной тактике (спасибо, что читаете!), уместно вспомнить и доктрину "шок и трепет", разработанную американской военной наукой и использованной, например, во время второй войны в Ираке. Доктрина была систематизирована военными экспертами Харланом Ульманом и Джеймсом Уэйдом в рамках работы для Национального университета обороны США.
"Удары по системам электроснабжения противника могут затруднить его способность контролировать вооруженные силы, управлять важными для страны сферами экономики и, таким образом, ослабить политическую поддержку военных действий", — пишут авторы. Но обо всем по порядку.
Доктрина "шок и трепет", также именуемая доктриной мгновенного доминирования, ставит своей основной целью заставить противника немедленно или в достаточно быстрое время испытать всепоглощающее чувство шока и трепета, что должно парализовать его волю и лишить способности продолжать сопротивление. "Противник будет полностью небоеспособен и уязвим нашим действиям", — пишут авторы. Ульман и Уэйд указывают, что в рамках доктрины с помощью неядерных сил необходимо нанести такой оглушительный удар, который был бы сравним с последствиями ядерных бомбардировок Японии.
Для успешного проведения кампании "шока и трепета" требуются четыре обязательные составляющие: абсолютное знание(1) своих сил, сил противника, его слабых мест и ситуации на поле боя и вокруг него, молниеносная скорость(2) действий, четкость и выверенность в исполнении намеченного плана ("военная гениальность(3)") и контроль (4) театра военных действий.
То есть доктрина "шока и трепета" требует одномоментных четко скоординированных и молниеносных действий на земле, в море, в воздухе, в космосе, и в наиболее уязвимых местах в тылу с помощью сил специальных операций (в наши дни сюда уместно добавить и киберпространство — прим. Алексея Наумова).
Противник должен незамедлительно лишиться связи, электричества, воды, складов, боеприпасов, высшего командования и командиров на местах, что должно парализовать его волю к сопротивлению. Авторы приводят хороший иллюстративный пример: над полем боя должна словно взорваться огромная светошумовая граната, заставив противника на время полностью лишиться чувств.
Одновременно с этим должны начаться не масштабные наступления фронтами (Уэйд и Ульман подчеркивают, что с нынешними размерами армий это маловероятно), а быстрые и сконцентрированные удары по наиболее уязвимым точкам, заранее указанным разведкой. Для итогового успеха интенсивность ударов и всех сопутствующих действий должен поддерживаться на постоянном высочайшем уровне, логистические цепочки должны быть нерушимыми, а военная гениальность должна быть не исключением, а правилом.
Авторы подчеркивают, что одной из политических задач такой операции является снижение числа жертв среди мирного населения, однако для достижения необходимого шокового эффекта нужно иметь возможность пресечь работу систем связи, транспорта, водоснабжения, производства продуктов и других объектов инфраструктуры.
"Сбалансированный подход к шоку и трепету должен вызвать [у противника] чувство угрозы и осознаваемый страх действий, которые могут полностью или частично остановить нормальное функционирование общества и исключить его способность к сопротивлению, остановившись в одном шаге от полного физического уничтожения", — рассуждают Ульман и Уэйд.
Наконец, они приходят к выводу, что сложнейшая в реализации доктрина "шок и трепет", необходимые для ее реализации высокий уровень технологий и выучки личного состава, связности различных частей вооруженных сил и способность к молниеносным совместным действиям при бесперебойной логистической поддержке нужны для одной финальной цели — напугать и разоружить противника в кратчайшие сроки. Иначе она не работает.
Об эффективности ударов по инфраструктуре в случае долгосрочного противостояния и войне на истощение — в моем предыдущем посте.
@vneshpol
"Удары по системам электроснабжения противника могут затруднить его способность контролировать вооруженные силы, управлять важными для страны сферами экономики и, таким образом, ослабить политическую поддержку военных действий", — пишут авторы. Но обо всем по порядку.
Доктрина "шок и трепет", также именуемая доктриной мгновенного доминирования, ставит своей основной целью заставить противника немедленно или в достаточно быстрое время испытать всепоглощающее чувство шока и трепета, что должно парализовать его волю и лишить способности продолжать сопротивление. "Противник будет полностью небоеспособен и уязвим нашим действиям", — пишут авторы. Ульман и Уэйд указывают, что в рамках доктрины с помощью неядерных сил необходимо нанести такой оглушительный удар, который был бы сравним с последствиями ядерных бомбардировок Японии.
Для успешного проведения кампании "шока и трепета" требуются четыре обязательные составляющие: абсолютное знание(1) своих сил, сил противника, его слабых мест и ситуации на поле боя и вокруг него, молниеносная скорость(2) действий, четкость и выверенность в исполнении намеченного плана ("военная гениальность(3)") и контроль (4) театра военных действий.
То есть доктрина "шока и трепета" требует одномоментных четко скоординированных и молниеносных действий на земле, в море, в воздухе, в космосе, и в наиболее уязвимых местах в тылу с помощью сил специальных операций (в наши дни сюда уместно добавить и киберпространство — прим. Алексея Наумова).
Противник должен незамедлительно лишиться связи, электричества, воды, складов, боеприпасов, высшего командования и командиров на местах, что должно парализовать его волю к сопротивлению. Авторы приводят хороший иллюстративный пример: над полем боя должна словно взорваться огромная светошумовая граната, заставив противника на время полностью лишиться чувств.
Одновременно с этим должны начаться не масштабные наступления фронтами (Уэйд и Ульман подчеркивают, что с нынешними размерами армий это маловероятно), а быстрые и сконцентрированные удары по наиболее уязвимым точкам, заранее указанным разведкой. Для итогового успеха интенсивность ударов и всех сопутствующих действий должен поддерживаться на постоянном высочайшем уровне, логистические цепочки должны быть нерушимыми, а военная гениальность должна быть не исключением, а правилом.
Авторы подчеркивают, что одной из политических задач такой операции является снижение числа жертв среди мирного населения, однако для достижения необходимого шокового эффекта нужно иметь возможность пресечь работу систем связи, транспорта, водоснабжения, производства продуктов и других объектов инфраструктуры.
"Сбалансированный подход к шоку и трепету должен вызвать [у противника] чувство угрозы и осознаваемый страх действий, которые могут полностью или частично остановить нормальное функционирование общества и исключить его способность к сопротивлению, остановившись в одном шаге от полного физического уничтожения", — рассуждают Ульман и Уэйд.
Наконец, они приходят к выводу, что сложнейшая в реализации доктрина "шок и трепет", необходимые для ее реализации высокий уровень технологий и выучки личного состава, связности различных частей вооруженных сил и способность к молниеносным совместным действиям при бесперебойной логистической поддержке нужны для одной финальной цели — напугать и разоружить противника в кратчайшие сроки. Иначе она не работает.
Об эффективности ударов по инфраструктуре в случае долгосрочного противостояния и войне на истощение — в моем предыдущем посте.
@vneshpol
В российском околополитическом сообществе есть распространенное убеждение, что мир, построенный на несправедливости и неравенстве, этих самых несправедливости и неравенства очень стыдится и даже боится.
Иными словами, достаточно показать нечестность мироустройства, громко заявить о нем с трибуны, обнажить его, и санкюлоты международной политики, согбенные жертвы колониализма и произвола великих держав, сами соберутся в непобедимый кулак, скинут с престола захиревших сюзеренов мирового порядка и поставят в бывшем тронном зале священное знамя многополярности.
Идея представляется сомнительной: это как ждать революции в стране, жителям которой рассказывают о дворце министра или коррупционных схемах крупного чиновника.
Реальность состоит в том, что несправедливость, в общем, всех устраивает. Не существует государств и народов, которые ради некоей абстрактной справедливости и равенства готовы разбивать свои страны в кровь о колючую стену однополярной системы.
Некоторые государства действительно готовы действовать: не ради истины, не ради великих целей, а только и исключительно ради своих национальных интересов. Левой рукой они принимают зерно от одной стороны, правой — поставляют беспилотники второй стороне. Идеи из их уст могут звучать самые разные, все, что их волнует — свои интересы.
Все дело в том, что король, которого вы хотите свергнуть, не боится страшных откровений о том, что он голый. Это все знают и это всех устраивает: при этом короле можно неплохо жить, что-то зарабатывать, он лишь требует лояльности и сильно не мешает. Бросать ему вызов опасно — у него казна, у него войска и рекордный военный бюджет, на его стороне пассивное большинство, которое не чувствует себя сильно ущемленным, да и идеи из его манифестов звучат красиво.
Чтобы свергнуть короля и заменить его систему своей (пусть на ваш взгляд и более справедливой), нужны две вещи.
Первая: альтернатива. Но не та, что лишь красиво звучит — в карман ее не положишь — а та, что помимо прочего даст всем стать богаче, что-то заработать и получить выгоду.
Вторая: сила. Военная и экономическая. Иначе король скажет вам: "Да, мне можно то, чего нельзя вам. Да, это двойные стандарты". И окружающие в душе согласятся с ним: что позволено Юпитеру, быку, как известно, не позволено.
Король не боится громких слов. Король боится гильотины. А если ее у вас нет — тяжёлые времена ждут вас, ваши памятники и вашу церковь.
Иными словами, достаточно показать нечестность мироустройства, громко заявить о нем с трибуны, обнажить его, и санкюлоты международной политики, согбенные жертвы колониализма и произвола великих держав, сами соберутся в непобедимый кулак, скинут с престола захиревших сюзеренов мирового порядка и поставят в бывшем тронном зале священное знамя многополярности.
Идея представляется сомнительной: это как ждать революции в стране, жителям которой рассказывают о дворце министра или коррупционных схемах крупного чиновника.
Реальность состоит в том, что несправедливость, в общем, всех устраивает. Не существует государств и народов, которые ради некоей абстрактной справедливости и равенства готовы разбивать свои страны в кровь о колючую стену однополярной системы.
Некоторые государства действительно готовы действовать: не ради истины, не ради великих целей, а только и исключительно ради своих национальных интересов. Левой рукой они принимают зерно от одной стороны, правой — поставляют беспилотники второй стороне. Идеи из их уст могут звучать самые разные, все, что их волнует — свои интересы.
Все дело в том, что король, которого вы хотите свергнуть, не боится страшных откровений о том, что он голый. Это все знают и это всех устраивает: при этом короле можно неплохо жить, что-то зарабатывать, он лишь требует лояльности и сильно не мешает. Бросать ему вызов опасно — у него казна, у него войска и рекордный военный бюджет, на его стороне пассивное большинство, которое не чувствует себя сильно ущемленным, да и идеи из его манифестов звучат красиво.
Чтобы свергнуть короля и заменить его систему своей (пусть на ваш взгляд и более справедливой), нужны две вещи.
Первая: альтернатива. Но не та, что лишь красиво звучит — в карман ее не положишь — а та, что помимо прочего даст всем стать богаче, что-то заработать и получить выгоду.
Вторая: сила. Военная и экономическая. Иначе король скажет вам: "Да, мне можно то, чего нельзя вам. Да, это двойные стандарты". И окружающие в душе согласятся с ним: что позволено Юпитеру, быку, как известно, не позволено.
Король не боится громких слов. Король боится гильотины. А если ее у вас нет — тяжёлые времена ждут вас, ваши памятники и вашу церковь.
Передача Украине американских комплексов ПВО Patriot — безусловно, шаг к дальнейшей эскалации, но шаг, который из Вашингтона видится умеренным и просчитанным.
Его необходимо рассматривать в совокупности с недавним решением властей США ограничить дальность передаваемых Киеву ракетных систем HIMARS (громко озвученным через прессу), а также отказом передать ракеты ATACMS, способные наносить удары по целям в пределах 309 километров от точки запуска. Без ответа остаются идущие ещё с февраля просьбы Киева передать ему современные танки, самолеты и беспилотники.
То есть США воздерживаются от наращивания наступательных возможностей ВСУ, передавая только то, что с точки зрения Вашингтона должно помочь Киеву нивелировать преимущество ВС РФ и недопустить вступления США в войну.
Во время первой фазы наступления это были ручные противотанковые комплексы Javelin, призванные дать ответ на преимущество российских сил в бронетехнике. Когда бои приняли затяжной характер, Киеву передали HIMARS для борьбы с перевесом ВС РФ в артиллерии. Сейчас, в ответ на обстрелы инфраструктуры, Киеву передадут комплексы Patriot для борьбы с баллистическими ракетами и самолётами российских ВКС.
Эффективность комплексов Patriot в борьбе с ракетами и беспилотниками-камикадзе не под управлением американских военных при этом сомнительна: они не смогли защитить нефтехранилища Саудовской Аравии ни от ракетных атак йеменских повстанцев-хуситов, ни от иранских беспилотников-камикадзе. Для самолетов угроза гораздо более реальна.
Тем не менее, анализ шагов Вашингтона позволяет проследить проводимую им политику: с точки зрения США, они проводят своего рода "принуждение России к миру". Вашингтон усложняет проведение военной кампании Москвы путем компенсации слабостей ВСУ в ключевых аспектах (1), наращивания экономического давления с помощью санкций (2), и попыток дипломатической изоляции (3). При этом США предпринимают усилия для недопущения ядерной эскалации (4), организуя утечки об ограничении наступательных возможностей ВСУ и открыто заявляя об отказе в поддержке ударов по территории России.
Цель — измотать Москву военно и экономически так, чтобы вынудить ее отказаться от продолжения боев и уладить конфликт за столом переговоров, но при обязательном условии возвращения Украины как минимум на границы 24 февраля.
Этот план не нравится ни России (которая хочет сохранить контроль над официально включенными в состав территориями), ни Украине (которая хочет разгрома России и возвращения к границам 1991 года), но альтернативных планов у Вашингтона пока нет.
Его необходимо рассматривать в совокупности с недавним решением властей США ограничить дальность передаваемых Киеву ракетных систем HIMARS (громко озвученным через прессу), а также отказом передать ракеты ATACMS, способные наносить удары по целям в пределах 309 километров от точки запуска. Без ответа остаются идущие ещё с февраля просьбы Киева передать ему современные танки, самолеты и беспилотники.
То есть США воздерживаются от наращивания наступательных возможностей ВСУ, передавая только то, что с точки зрения Вашингтона должно помочь Киеву нивелировать преимущество ВС РФ и недопустить вступления США в войну.
Во время первой фазы наступления это были ручные противотанковые комплексы Javelin, призванные дать ответ на преимущество российских сил в бронетехнике. Когда бои приняли затяжной характер, Киеву передали HIMARS для борьбы с перевесом ВС РФ в артиллерии. Сейчас, в ответ на обстрелы инфраструктуры, Киеву передадут комплексы Patriot для борьбы с баллистическими ракетами и самолётами российских ВКС.
Эффективность комплексов Patriot в борьбе с ракетами и беспилотниками-камикадзе не под управлением американских военных при этом сомнительна: они не смогли защитить нефтехранилища Саудовской Аравии ни от ракетных атак йеменских повстанцев-хуситов, ни от иранских беспилотников-камикадзе. Для самолетов угроза гораздо более реальна.
Тем не менее, анализ шагов Вашингтона позволяет проследить проводимую им политику: с точки зрения США, они проводят своего рода "принуждение России к миру". Вашингтон усложняет проведение военной кампании Москвы путем компенсации слабостей ВСУ в ключевых аспектах (1), наращивания экономического давления с помощью санкций (2), и попыток дипломатической изоляции (3). При этом США предпринимают усилия для недопущения ядерной эскалации (4), организуя утечки об ограничении наступательных возможностей ВСУ и открыто заявляя об отказе в поддержке ударов по территории России.
Цель — измотать Москву военно и экономически так, чтобы вынудить ее отказаться от продолжения боев и уладить конфликт за столом переговоров, но при обязательном условии возвращения Украины как минимум на границы 24 февраля.
Этот план не нравится ни России (которая хочет сохранить контроль над официально включенными в состав территориями), ни Украине (которая хочет разгрома России и возвращения к границам 1991 года), но альтернативных планов у Вашингтона пока нет.
Постоянные визиты Зеленского в зону боев — в том числе, наверное, самый рискованный, в Бахмут, показывают, что сам украинский президент прекрасно осознает свою роль в нынешней ситуации. И дело вовсе не в "самопиаре".
Зеленский сегодня важен для Украины не как стратег, не как дипломат, не как великий лидер, выдающийся военачальник или искусный политик. На него не завязаны ни оперативно-тактические решения на земле, ни конкретные пакеты внешней военной и финансовой помощи.
Роль Зеленского сегодня практически исключительно символическая, и его основные занятия это как раз фотографии, интервью и выступления в СМИ. В плане усиления военных возможностей Украины визит ее президента на фронт может оказаться полезнее очередного звонка в Вашингтон, учитывая как снижающиеся возможности США для помощи, так и критику со стороны некоторых внутриамериканских сил.
Именно поэтому призывы некоторых сегментов российского Телеграма нанести удар по Зеленскому во время такого визита контрпродуктивны: он не изменит ситуации на земле, не снизит поставки западного вооружения и не приведет к капитуляции. Наоборот: физическая смерть Зеленского была бы его наиболее мощной медийной победой, символическим переломом, мощным стимулом для поставок пока еще не переданных систем вооружений.
Украина и ее судьба от жизни и судьбы лично Владимира Зеленского не зависят. И он это прекрасно понимает: в этом секрет его поведения.
Зеленский сегодня важен для Украины не как стратег, не как дипломат, не как великий лидер, выдающийся военачальник или искусный политик. На него не завязаны ни оперативно-тактические решения на земле, ни конкретные пакеты внешней военной и финансовой помощи.
Роль Зеленского сегодня практически исключительно символическая, и его основные занятия это как раз фотографии, интервью и выступления в СМИ. В плане усиления военных возможностей Украины визит ее президента на фронт может оказаться полезнее очередного звонка в Вашингтон, учитывая как снижающиеся возможности США для помощи, так и критику со стороны некоторых внутриамериканских сил.
Именно поэтому призывы некоторых сегментов российского Телеграма нанести удар по Зеленскому во время такого визита контрпродуктивны: он не изменит ситуации на земле, не снизит поставки западного вооружения и не приведет к капитуляции. Наоборот: физическая смерть Зеленского была бы его наиболее мощной медийной победой, символическим переломом, мощным стимулом для поставок пока еще не переданных систем вооружений.
Украина и ее судьба от жизни и судьбы лично Владимира Зеленского не зависят. И он это прекрасно понимает: в этом секрет его поведения.
Вопрос военного времени — насколько можно судить, среди российского руководства господствует точка зрения, что нынешнее затягивание боев на Украине несёт выгоды России, поскольку на Западе постепенно будет таять поддержка Киева, без которой он не сможет оказывать дальнейшее сопротивление.
Кроме того, предполагается, что ВСУ из-за российских ударов по инфраструктуре также будут терять управляемость и боеспособность, что приведет к отступлению.
Полагаю, что это ошибочная идея: затягивание конфликта опасно и разрушительно для России. Атаковав ВСУ внезапным ударом и купировав внутреннюю оппозицию, Россия решительно включилась в противостояние с первого дня и имела возможность задействовать все имеющиеся средства (включая удары по инфраструктуре, которые — не касаясь моральной стороны вопроса — никто не мешал наносить уже в феврале). Уже тогда Москве были доступные все ее ресурсы, все решения, все виды вооружений и стратегических решений.
Украина же со временем получает доступ ко все более растущему числу ресурсов и вооружений. Обладая на 24 февраля «Стингерами» и «Джавелинами», сегодня Киев смог получить разведывательные колесные танки, и перспектива передачи ему танков гусеничных, а затем и боевых самолетов, становится все реальнее. Это было невозможно представить ещё в марте — с тех пор контролируемая российскими войсками территория отнюдь не увеличилась.
Россия отвечает на поставки техники мобилизацией и милитаризацией: это логичный ответ с сиюминутной военной точки зрения, но сомнительный с точки зрения долгосрочной перспективы.
Любой конфликт заканчивается мирным соглашением, и России ещё предстоит восстанавливаться и переобустраиваться в мире. И в этом смысле милитаризация экономики и обескровливание (из-за погибших на фронте и уехавших) нашей и так немолодой (медианный возраст — 39 лет) стране точно не помогут.
Последствия для Украины (медианный возраст — 40 лет) ещё более разрушительны из-за масштабного уничтожения инфраструктуры, гибели солдат и мирных жителей и отъезда беженцев (многие, как мы понимаем, осядут в ЕС). Ее восстановление будет фактически проспонсировано огромными вливаниями со стороны очень мощных с экономической точки зрения стран и доступа к их рынкам, но это не вернет невосполнимый человеческий ресурс.
То есть затягивание конфликта одинаково вредно как для России, так и для Украины. Парадоксально, что своего рода долгосрочную выгоду от нее получают страны Западной Европы. Терпя невзгоды и тратя деньги сейчас, они диверсифицируют поставки ресурсов на будущее (пусть пока и по более высокой цене, но диверсификация делает вас независимым от ведущего поставщика), преодолевают зависимость от России, перестраивают промышленность и укрепляют армию.
США, в свою очередь, терпят снижение роста ВВП, но получают рабочие места и масштабный госзаказ в оборонном секторе, а также реальный опыт бескровной для себя войны с российской армией. Самое главное, что они не теряют при этом основного ресурса: человеческого.
Западная Европа в любом случае выйдет из конфликта сильнее, самостоятельнее, политически спаяннее и мобилизованнее. США получат опыт войны с Россией, не пролив ни капли американской крови. Украине помогут восстановиться. России, увы, придется выкарабкиваться самой.
Кроме того, предполагается, что ВСУ из-за российских ударов по инфраструктуре также будут терять управляемость и боеспособность, что приведет к отступлению.
Полагаю, что это ошибочная идея: затягивание конфликта опасно и разрушительно для России. Атаковав ВСУ внезапным ударом и купировав внутреннюю оппозицию, Россия решительно включилась в противостояние с первого дня и имела возможность задействовать все имеющиеся средства (включая удары по инфраструктуре, которые — не касаясь моральной стороны вопроса — никто не мешал наносить уже в феврале). Уже тогда Москве были доступные все ее ресурсы, все решения, все виды вооружений и стратегических решений.
Украина же со временем получает доступ ко все более растущему числу ресурсов и вооружений. Обладая на 24 февраля «Стингерами» и «Джавелинами», сегодня Киев смог получить разведывательные колесные танки, и перспектива передачи ему танков гусеничных, а затем и боевых самолетов, становится все реальнее. Это было невозможно представить ещё в марте — с тех пор контролируемая российскими войсками территория отнюдь не увеличилась.
Россия отвечает на поставки техники мобилизацией и милитаризацией: это логичный ответ с сиюминутной военной точки зрения, но сомнительный с точки зрения долгосрочной перспективы.
Любой конфликт заканчивается мирным соглашением, и России ещё предстоит восстанавливаться и переобустраиваться в мире. И в этом смысле милитаризация экономики и обескровливание (из-за погибших на фронте и уехавших) нашей и так немолодой (медианный возраст — 39 лет) стране точно не помогут.
Последствия для Украины (медианный возраст — 40 лет) ещё более разрушительны из-за масштабного уничтожения инфраструктуры, гибели солдат и мирных жителей и отъезда беженцев (многие, как мы понимаем, осядут в ЕС). Ее восстановление будет фактически проспонсировано огромными вливаниями со стороны очень мощных с экономической точки зрения стран и доступа к их рынкам, но это не вернет невосполнимый человеческий ресурс.
То есть затягивание конфликта одинаково вредно как для России, так и для Украины. Парадоксально, что своего рода долгосрочную выгоду от нее получают страны Западной Европы. Терпя невзгоды и тратя деньги сейчас, они диверсифицируют поставки ресурсов на будущее (пусть пока и по более высокой цене, но диверсификация делает вас независимым от ведущего поставщика), преодолевают зависимость от России, перестраивают промышленность и укрепляют армию.
США, в свою очередь, терпят снижение роста ВВП, но получают рабочие места и масштабный госзаказ в оборонном секторе, а также реальный опыт бескровной для себя войны с российской армией. Самое главное, что они не теряют при этом основного ресурса: человеческого.
Западная Европа в любом случае выйдет из конфликта сильнее, самостоятельнее, политически спаяннее и мобилизованнее. США получат опыт войны с Россией, не пролив ни капли американской крови. Украине помогут восстановиться. России, увы, придется выкарабкиваться самой.
Накануне первой военной годовщины телеграм занят подведением итогов и наблюдением за давно ожидаемым "российским наступлением".
Интересную лепту в дискуссию вносит Дара Мэссикот из аналитического центра RAND, ранее изучавшую военную политику России в Пентагоне. В статье "В чем просчиталась Россия" в журнале Foreign Affairs она сначала традиционно указывает на ошибки Москвы при проведении кампании: по ее мнению, излишняя секретность не позволила как следует подготовиться к наступлению, насытить группировку войск боеприпасами и живой силой.
Из-за этого замысел операции был составлен скорее посвященными в планы политиками, а не генералами, и потому отошёл от положений российской военной доктрины.
В частности, вместо многонедельных авиаударов по инфраструктуре и силам ПВО, которые должны были проложить дорогу мотострелкам, было принято решение наступать широким фронтом без подготовки: это не только создало проблемы при сопротивлении частей ВСУ, но и перегрузило линии снабжения.
Кроме того, политики, по мнению Мэссикот, не ожидали сопротивления со стороны украинских сил и рассчитывали на схлопывание обороны при массированном наступлении и активизации пророссийского подполья. Потому, в частности, и экономика не была переведена на военные рельсы — например, не был резко увеличен выпуск артиллерийских снарядов.
Главное, однако, в другом: на фоне победных реляций после «перегруппировок» российских сил во второй половине 2022 года, Мэссикот предостерегает элиты США и Западной Европы от недооценки России.
«Российская армия, безусловно, понесла потери, однако она все еще способна к проведению сложных операций, усвоению новых навыков и поддержанию боёв такой интенсивности, которые не под силу многим другим армиям мира», — пишет она. В качестве примера адаптации ВС РФ к новым условиям она приводит изменившуюся тактику использования авиации с применением беспилотников, значительный прогресс в деле форсирования водных преград и успехи в деле уничтожения инфраструктуры. Отмечает она и адаптацию экономики к военным нуждам.
Прогноз, однако, неутешительный: пока Украина готова сопротивляться, США и Западная Европа готовы поставлять оружие, а Россия продолжать адаптироваться, бои будут продолжаться.
Примечательно, что мысли о необходимости задуматься о разрешении конфликта доносятся до руководителей США и Западной Европы. О вероятных вариантах разрешения конфликта позволю себе высказаться чуть позже.
Интересную лепту в дискуссию вносит Дара Мэссикот из аналитического центра RAND, ранее изучавшую военную политику России в Пентагоне. В статье "В чем просчиталась Россия" в журнале Foreign Affairs она сначала традиционно указывает на ошибки Москвы при проведении кампании: по ее мнению, излишняя секретность не позволила как следует подготовиться к наступлению, насытить группировку войск боеприпасами и живой силой.
Из-за этого замысел операции был составлен скорее посвященными в планы политиками, а не генералами, и потому отошёл от положений российской военной доктрины.
В частности, вместо многонедельных авиаударов по инфраструктуре и силам ПВО, которые должны были проложить дорогу мотострелкам, было принято решение наступать широким фронтом без подготовки: это не только создало проблемы при сопротивлении частей ВСУ, но и перегрузило линии снабжения.
Кроме того, политики, по мнению Мэссикот, не ожидали сопротивления со стороны украинских сил и рассчитывали на схлопывание обороны при массированном наступлении и активизации пророссийского подполья. Потому, в частности, и экономика не была переведена на военные рельсы — например, не был резко увеличен выпуск артиллерийских снарядов.
Главное, однако, в другом: на фоне победных реляций после «перегруппировок» российских сил во второй половине 2022 года, Мэссикот предостерегает элиты США и Западной Европы от недооценки России.
«Российская армия, безусловно, понесла потери, однако она все еще способна к проведению сложных операций, усвоению новых навыков и поддержанию боёв такой интенсивности, которые не под силу многим другим армиям мира», — пишет она. В качестве примера адаптации ВС РФ к новым условиям она приводит изменившуюся тактику использования авиации с применением беспилотников, значительный прогресс в деле форсирования водных преград и успехи в деле уничтожения инфраструктуры. Отмечает она и адаптацию экономики к военным нуждам.
Прогноз, однако, неутешительный: пока Украина готова сопротивляться, США и Западная Европа готовы поставлять оружие, а Россия продолжать адаптироваться, бои будут продолжаться.
Примечательно, что мысли о необходимости задуматься о разрешении конфликта доносятся до руководителей США и Западной Европы. О вероятных вариантах разрешения конфликта позволю себе высказаться чуть позже.
Искать внутриполитический расчет в визите Джо Байдена несложно: ему во время выборов действительно предстоит отчитываться перед налогоплательщиками за расходы, которые они понесли из-за поддержки Украины.
Главная новость не в этом — она в персонализации конфликта. К термину «путинская война», который часто применяют СМИ США и Западной Европы, в каком-то смысле добавляется и термин «байденовская война» — именно американский лидер становится реальным главнокомандующим противной Москве стороны, российский тезис о «войне с НАТО» все больше наполняется реальным содержанием.
С обеих сторон у руля лидеры, живущие в культурах, где отступление позорно и порицаемо. Такого масштабного личного противостояния руководителей двух крупных держав мир не помнит с момента вражды Хрущева и Кеннеди. Тогда, однако, главы США и СССР обменивались вполне чинными письмами и искали способ избежать конфликта. Нашли.
Сейчас такого нет: из любезностей лишь неявное согласие России на визит Байдена в Киев, которая могла сообщить Вашингтону, что «не может гарантировать безопасность президента США», но, видимо, не сделала этого.
Линии будут прочерчены завтра, когда сначала Путин, а затем Байден обратятся к народу и к народам, будучи в тысяче километров друг от друга. Говорить они, что характерно, будут об одном и том же.
Главная новость не в этом — она в персонализации конфликта. К термину «путинская война», который часто применяют СМИ США и Западной Европы, в каком-то смысле добавляется и термин «байденовская война» — именно американский лидер становится реальным главнокомандующим противной Москве стороны, российский тезис о «войне с НАТО» все больше наполняется реальным содержанием.
С обеих сторон у руля лидеры, живущие в культурах, где отступление позорно и порицаемо. Такого масштабного личного противостояния руководителей двух крупных держав мир не помнит с момента вражды Хрущева и Кеннеди. Тогда, однако, главы США и СССР обменивались вполне чинными письмами и искали способ избежать конфликта. Нашли.
Сейчас такого нет: из любезностей лишь неявное согласие России на визит Байдена в Киев, которая могла сообщить Вашингтону, что «не может гарантировать безопасность президента США», но, видимо, не сделала этого.
Линии будут прочерчены завтра, когда сначала Путин, а затем Байден обратятся к народу и к народам, будучи в тысяче километров друг от друга. Говорить они, что характерно, будут об одном и том же.
Внешнеполитическая часть послания российского президента, я думаю, скорее будет воспринята на Западе как слабая.
У России, с точки зрения Запада, есть два козыря в нынешнем противостоянии: во-первых, стойкость экономики, во-вторых, ядерный арсенал. В нынешнем послании были задействованы оба: экономику обещано укреплять и не закрывать, о ядерном арсенале напомнила приостановка участия в ДСНВ.
При этом оба этих козыря Западу все равно известны: на укрепление экономики решено ответить наращиванием помощи Украине — спустя год экономика Украины стабильна благодаря внешней помощи, инфраструктура также находится в приемлемом состоянии.
Что касается ядерного арсенала, США и Западная Европа уверены, что Россия его не применит — такое применение не будет эффективным с военной точки зрения и отвадит от поддержки России Китай, Индию и другие страны, которым такая эскалация не понравится.
То есть к противостоянию на нынешних условиях Запад готов, и считает возможным победить. Нового явлено ничего было, и это, пожалуй, ключевой внешнеполитический итог послания.
У России, с точки зрения Запада, есть два козыря в нынешнем противостоянии: во-первых, стойкость экономики, во-вторых, ядерный арсенал. В нынешнем послании были задействованы оба: экономику обещано укреплять и не закрывать, о ядерном арсенале напомнила приостановка участия в ДСНВ.
При этом оба этих козыря Западу все равно известны: на укрепление экономики решено ответить наращиванием помощи Украине — спустя год экономика Украины стабильна благодаря внешней помощи, инфраструктура также находится в приемлемом состоянии.
Что касается ядерного арсенала, США и Западная Европа уверены, что Россия его не применит — такое применение не будет эффективным с военной точки зрения и отвадит от поддержки России Китай, Индию и другие страны, которым такая эскалация не понравится.
То есть к противостоянию на нынешних условиях Запад готов, и считает возможным победить. Нового явлено ничего было, и это, пожалуй, ключевой внешнеполитический итог послания.
Война закончится договором. События последних месяцев свидетельствуют, что непрямое военное столкновение России и Запада имеет только один вариант разрешения.
I. Многочисленные разговоры в России о «китайском мирном плане» и «недоговороспособности Зеленского» означают только одно — первоначальные цели российской операции признаны недостижимыми. Россия хочет фиксации территориальных приобретений и выход на взаимоуважительные отношения с Западом.
Взаимоуважительный при этом не означает дружественный — отношения США и СССР времён Карибского кризиса были, несомненно, именно такими. Отчасти страх, отчасти ненависть, но уважение претензий и красных линий было несомненным.
II. Вариант невозможности разгрома России начинают осознавать и на Западе.
Во-первых, государства Западной Европы и США не могут позволить себе достаточную степень экономической и политической мобилизации, теоретически необходимой для нанесения России стратегического поражения — общества просто не чувствуют достаточной остроты угрозы для их непосредственных жизней, накапливая усталость от войны.
Во-вторых, российский ядерный статус неизменно ограничивает степень вовлечённости стран НАТО в прямой конфликт. «Красные линии» танков и самолётов или прогнулись, или прогнутся, однако прямого участия солдат альянса в боях ожидать не приходится в любом случае, равно как и вторжения российских войск на территорию НАТО.
В-третьих, санкции и экономическая блокада России в итоге ограничены Западным миром — коллеги из ЕС используют формулировку West against the rest, то есть «Запад против всех остальных». Это позволяет России поддерживать экономику и военную машину на плаву.
Отсюда все разговоры о требовании к ВСУ показать успех на поле боя к сентябрю: общества западных стран потребуют отчёта об успехах от своих политиков, выбравших линию на поддержку Украины деньгами и оружием. Отсутствие таких успехов добавит веса позиции «мир любой ценой».
III. На этом фоне выглядит странным отсутствие четко обозначенных российской стороной целей. Зеленский представил свою «формулу мира», которая фактически является программой-максимум для Украины — возврат к границам 1991 года, компенсации и суды.
Российские цели при этом продолжают формулироваться в размытых категориях демилитаризации и денацификации, защиты людей Донбасса и обеспечении безопасности страны. Наличие какого-либо формального плана из конкретных пунктов позволит сближать позиции сторон и приближать сначала прекращение огня, а затем возможное (далеко не сразу, увы) политическое урегулирование.
Это крайне важно для российского общества — понимать, для чего гибнут люди и в чем цель действий руководства страны. Кроме того, среди союзников России или нейтральных стран (таковых большинство, это те самые "rest") наличие чёткого российского плана также может найти понимание.
В условиях, когда решительная победа одной из сторон конфликта признана невозможной, имеет смысл подготовиться к неизбежному дипломатическому урегулированию. Война, повторюсь, закончится договором.
I. Многочисленные разговоры в России о «китайском мирном плане» и «недоговороспособности Зеленского» означают только одно — первоначальные цели российской операции признаны недостижимыми. Россия хочет фиксации территориальных приобретений и выход на взаимоуважительные отношения с Западом.
Взаимоуважительный при этом не означает дружественный — отношения США и СССР времён Карибского кризиса были, несомненно, именно такими. Отчасти страх, отчасти ненависть, но уважение претензий и красных линий было несомненным.
II. Вариант невозможности разгрома России начинают осознавать и на Западе.
Во-первых, государства Западной Европы и США не могут позволить себе достаточную степень экономической и политической мобилизации, теоретически необходимой для нанесения России стратегического поражения — общества просто не чувствуют достаточной остроты угрозы для их непосредственных жизней, накапливая усталость от войны.
Во-вторых, российский ядерный статус неизменно ограничивает степень вовлечённости стран НАТО в прямой конфликт. «Красные линии» танков и самолётов или прогнулись, или прогнутся, однако прямого участия солдат альянса в боях ожидать не приходится в любом случае, равно как и вторжения российских войск на территорию НАТО.
В-третьих, санкции и экономическая блокада России в итоге ограничены Западным миром — коллеги из ЕС используют формулировку West against the rest, то есть «Запад против всех остальных». Это позволяет России поддерживать экономику и военную машину на плаву.
Отсюда все разговоры о требовании к ВСУ показать успех на поле боя к сентябрю: общества западных стран потребуют отчёта об успехах от своих политиков, выбравших линию на поддержку Украины деньгами и оружием. Отсутствие таких успехов добавит веса позиции «мир любой ценой».
III. На этом фоне выглядит странным отсутствие четко обозначенных российской стороной целей. Зеленский представил свою «формулу мира», которая фактически является программой-максимум для Украины — возврат к границам 1991 года, компенсации и суды.
Российские цели при этом продолжают формулироваться в размытых категориях демилитаризации и денацификации, защиты людей Донбасса и обеспечении безопасности страны. Наличие какого-либо формального плана из конкретных пунктов позволит сближать позиции сторон и приближать сначала прекращение огня, а затем возможное (далеко не сразу, увы) политическое урегулирование.
Это крайне важно для российского общества — понимать, для чего гибнут люди и в чем цель действий руководства страны. Кроме того, среди союзников России или нейтральных стран (таковых большинство, это те самые "rest") наличие чёткого российского плана также может найти понимание.
В условиях, когда решительная победа одной из сторон конфликта признана невозможной, имеет смысл подготовиться к неизбежному дипломатическому урегулированию. Война, повторюсь, закончится договором.
Активизацию китайских мирных усилий (в том числе сегодняшнее заявление) нужно, уверен, воспринимать в контексте утечек о возможной поставке Пекином вооружений или технических мощностей для их производства российской стороне.
Если мирные инициативы КНР не возымеют успеха, тогда Китай получит моральное обоснование помощи России — Ван И, глава китайской дипломатии, уже заявлял европейским чиновникам, что считает странной ситуацию, при которой поставлять оружие Украине — нормально, а России — предосудительно. Контраргументы его не убедили.
Китай при этом продолжает придерживаться исключительно своей линии — Россию он поддерживает в рамках своего противостояния с США, а не из-за большой любви (хотя для Си Цзиньпина лично в этом сотрудничестве есть и эмоциональный аспект).
Часть американского экспертного сообщества это понимает: на страницах профильных изданий начинаются дискуссии о перегибах в китайской политике Вашингтона и необходимости избежать эскалации в двусторонних отношениях — что позволит, в частности, нанести ущерб России.
Но в целом антикитайский консенсус в США крепок, и противостояние Пекину поддерживают обе партии.
Так что в ближайшем будущем вектор будет однозначным: антиамериканизм Китая и антикитаизм США будут отталкивать Пекин от Вашингтона и способствовать его сближению с Москвой.
Если мирные инициативы КНР не возымеют успеха, тогда Китай получит моральное обоснование помощи России — Ван И, глава китайской дипломатии, уже заявлял европейским чиновникам, что считает странной ситуацию, при которой поставлять оружие Украине — нормально, а России — предосудительно. Контраргументы его не убедили.
Китай при этом продолжает придерживаться исключительно своей линии — Россию он поддерживает в рамках своего противостояния с США, а не из-за большой любви (хотя для Си Цзиньпина лично в этом сотрудничестве есть и эмоциональный аспект).
Часть американского экспертного сообщества это понимает: на страницах профильных изданий начинаются дискуссии о перегибах в китайской политике Вашингтона и необходимости избежать эскалации в двусторонних отношениях — что позволит, в частности, нанести ущерб России.
Но в целом антикитайский консенсус в США крепок, и противостояние Пекину поддерживают обе партии.
Так что в ближайшем будущем вектор будет однозначным: антиамериканизм Китая и антикитаизм США будут отталкивать Пекин от Вашингтона и способствовать его сближению с Москвой.
Дискуссии о "китаизации" России на фоне визита Си Цзиньпина игнорируют исторические реалии.
Во-первых, Россия культурно и исторически является частью Европы (несогласные могут попытаться вспомнить имя хотя бы одного китайского композитора или корейского писателя). Что примечательно, и для Китая Россия — это европейская страна, а не братская азиатская держава.
Нация как исторический конструкт уже сложилась, и ее суть не поменяется от продажи нефти в Китай. Нынешний разрыв с ЕС и остальной Европой — историческая аномалия, которая не может продолжаться вечно, и Париж с Веной при открытии границ немедленно потеснят в рейтингах популярности что Сеул, что Ташкент.
Во-вторых, нехитрый ресурсный экспорт в случае изменения политической обстановки не составит большого труда переориентировать обратно, учитывая наличие инфраструктуры и неизбывное преимущество "близкого" трубопроводного газа перед "дальним" сжиженным.
Кроме того, диверсификация поставок ресурсов и развитие связей со странами "глобального юга" в любом случае будет полезным и при восстановлении полноформатных отношений с ЕС.
Иными словами, сейчас опора на Китай остаётся одним из немногих способов замедлить падение уровня жизни и добиться хотя бы скромного экономического роста. Преимущества от этого — как краткосрочные, так и долгосрочные (диверсификация), на мой взгляд, во многом перевешивают риски. Это далеко не идеальный выбор, но в нынешних условиях выбирать, увы, не приходится.
Во-первых, Россия культурно и исторически является частью Европы (несогласные могут попытаться вспомнить имя хотя бы одного китайского композитора или корейского писателя). Что примечательно, и для Китая Россия — это европейская страна, а не братская азиатская держава.
Нация как исторический конструкт уже сложилась, и ее суть не поменяется от продажи нефти в Китай. Нынешний разрыв с ЕС и остальной Европой — историческая аномалия, которая не может продолжаться вечно, и Париж с Веной при открытии границ немедленно потеснят в рейтингах популярности что Сеул, что Ташкент.
Во-вторых, нехитрый ресурсный экспорт в случае изменения политической обстановки не составит большого труда переориентировать обратно, учитывая наличие инфраструктуры и неизбывное преимущество "близкого" трубопроводного газа перед "дальним" сжиженным.
Кроме того, диверсификация поставок ресурсов и развитие связей со странами "глобального юга" в любом случае будет полезным и при восстановлении полноформатных отношений с ЕС.
Иными словами, сейчас опора на Китай остаётся одним из немногих способов замедлить падение уровня жизни и добиться хотя бы скромного экономического роста. Преимущества от этого — как краткосрочные, так и долгосрочные (диверсификация), на мой взгляд, во многом перевешивают риски. Это далеко не идеальный выбор, но в нынешних условиях выбирать, увы, не приходится.
Анализируя решение о размещении ядерного оружия в Белоруссии (равно как и другие внешнеполитические решения), считаю уместным задаваться следующим вопросом: "Способствует ли это укреплению обороноспособности и безопасности России"?
Представляется, что прямая апелляция к тому факту, что "так делают американцы" свидетельствует, что цель этого решения в первую очередь политическая: поднять ставки и вынудить США и другие страны Запада считаться с интересами России и пойти на переговоры по Украине.
США действительно размещают порядка сотни старых ядерных авиабомб времён Карибского кризиса в Европе — их значение в первую очередь политическое, поскольку с тех пор у США появилось и более "умное", и более эффективное ядерное оружие, так что чисто военного эффекта от них немного.
Собственно, никто не мешает и России применять ядерное оружие для защиты Белоруссии от нападения, не размещая его на ее территории. К тому же Европа от США далеко, а Россия с Белоруссией имеют обширную сухопутную границу.
Так что как и американские авиабомбы, российское ядерное оружие в Белоруссии не несёт прямой угрозы и не увеличивает риск его применения — цель, повторюсь, политическая. Демонтаж старого миропорядка и демонстрация того факта, что Россия имеет масштабный потенциал для дальнейшей дестабилизации в случае игнорирования интересов, которые Москва считает критически важными.
Представляется, что прямая апелляция к тому факту, что "так делают американцы" свидетельствует, что цель этого решения в первую очередь политическая: поднять ставки и вынудить США и другие страны Запада считаться с интересами России и пойти на переговоры по Украине.
США действительно размещают порядка сотни старых ядерных авиабомб времён Карибского кризиса в Европе — их значение в первую очередь политическое, поскольку с тех пор у США появилось и более "умное", и более эффективное ядерное оружие, так что чисто военного эффекта от них немного.
Собственно, никто не мешает и России применять ядерное оружие для защиты Белоруссии от нападения, не размещая его на ее территории. К тому же Европа от США далеко, а Россия с Белоруссией имеют обширную сухопутную границу.
Так что как и американские авиабомбы, российское ядерное оружие в Белоруссии не несёт прямой угрозы и не увеличивает риск его применения — цель, повторюсь, политическая. Демонтаж старого миропорядка и демонстрация того факта, что Россия имеет масштабный потенциал для дальнейшей дестабилизации в случае игнорирования интересов, которые Москва считает критически важными.