Рисую презентацию к сегодняшнему выступлению на конференции, смотрите, как мне ИИ красиво оформил фотографию Карины Шаинян, пускающей мыльные пузыри!

Охохох, коллеги сообщили, что, оказывается, Борис Соломонович Каганович, о котором писала тут, умер еще в 2021 году от последствий ковида... Выходит, мои с ним встречи происходили не в мире живых, как я самонадеянно полагала, а в Лимбе, в мире его любимых теней, среди которых теперь одна из теней он сам. Уже несколько месяцев хотела ему написать, расспросить об особенно запавших мне в душу сюжетах. А теперь и написать-то некуда и спросить некого, ибо нет у меня с собой кувшина крови, чтобы вновь дать ему голос.

Для рецензии на замечательную книгу Ольги Тогоевой "Дела плоти" понадобилась (не спрашивайте) цитата из Гилберта Кийта Честертона, из "Человека, который был четвергом". Цитату я помнила, что называется, по ключевым словам, поэтому полезла в благословенный гугл искать по этим самым словам фрагмент целиком. Не уверена, что включу его в рецензию, но звучит он так:

"Необычно и ценно попасть в цель; промах — нелеп и скучен. Когда человек, приручив стрелу, поражает далекую птицу, мы видим в этом величие. Почему же не увидеть его, когда, приручив поезд, он попадает на дальнюю станцию? Хаос уныл, ибо в хаосе можно попасть и на Бейкер-стрит, и в Багдад. Но человек — волшебник, и волшебство его в том, что он скажет «Виктория» и приедет туда".

В этом пассаже главный герой воспевает величие обыденности - того, что Альбер Камю в другой цитате, которую я тоже помню лишь по ключевым словам, называет "светлой устойчивостью будней". Герой Честертона убежден (ну, или скорее пытается убедить себя), что железнодорожный справочник поэтичнее Байрона, поскольку прославляет не поражения человеческого духа, а его победы.

Но в действительности, конечно, из этой цитаты становится абсолютно понятно, почему мы хотим читать Байрона, а не справочник. И почему писатели хотят писать не о правилах, а об исключениях. Поездки в метро случаются куда чаще, чем загадочные убийства лордов в библиотеке, но лично я с большим удовольствием почитаю об убийствах. Впрочем, и сам Честертон предпочитал писать о них, а не о поездах, прибывающих строго по расписанию. О странном и жутковатом, а не "светлом" и типическом.

Вот, например, что пишет о Честертоне Борхес - и это (в отличие от многих других борхесовских кунштюков) правда очень точное и красивое, как мне кажется, наблюдение:

"Мне вспоминаются две контрастирующие притчи. Первая - из первого тома сочинений Кафки. Это история человека, добивающегося, чтобы его пропустили к Закону. Страж у первых врат говорит ему, что за ними есть много других и там, от покоя к покою, врата охраняют стражи один могущественнее другого. Человек усаживается и ждет. Проходят дни, годы, и человек умирает. В агонии он спрашивает: "Возможно ли, что за все годы, пока я ждал, ни один человек не пожелал войти, кроме меня?" Страж отвечает: "Никто не пожелал войти, потому что эти врата были предназначены только для тебя. Теперь я их закрою". Вторая притча - в "Pilgrim's Progress" Беньяна. Народ с вожделением глядит на замок, охраняемый множеством воинов; у входа стоит страж с книгой, чтобы записать в ней имя того, кто будет достоин войти. Один храбрец приближается к стражу и говорит: "Запиши мое имя, господин". Затем выхватывает меч и бросается на воинов; наносит и сам получает кровавые раны, пока ему не удается в схватке проложить себе путь и войти в замок. Честертон посвятил свою жизнь писанию второй притчи, но что-то всегда его влекло писать первую".

Ох, ну, вот - понеслась душа в рай. Фантаст Ник Харкуэй, автор "Гномона" и "Мира, который сгинул" (и о том, и о другом писала подробно для "Медузы" в позапрошлой жизни), пришел к оригинальному выводу, что кровь не водица. Теперь он официально продолжит франшизу романов Джона Ле Карре о британском шпионе Джордже Смайли. Боюсь, Ле Карре понятия не имел, что это называется "франшиза", но времена меняются. Нет, ну а что, наследники наверняка согласны, ибо вышеупомянутый Ник Харкуэй сам наследник и есть - Джон Ле Карре приходился ему отцом.

Испытываю по этому поводу сложные чувства. С одной стороны, на Харкуэе природа и не думала отдыхать - очень достойный писатель. С другой - боженька своего дал с избытком, зачем гальванизировать чужое, достойно отжившее и упокоившееся с миром?..

Романы Джона Ле Карре при всей своей закругленной литературности были историями о настоящем, о длящемся и болезненном, о том, к чему автор имел непосредственное отношение и касательство. В исполнении любого автора, пишущего сегодня, вся эта шпионская проблематика времен холодной войны неизбежно станет игривым ретро, к которому критики обычно применяют легковесные эпитеты типа "изящный" и "остроумный".

Не уверена, что это правильно - вернее, уверена, что нет. Каждому овощу свое время - хочешь писать про шпионов сегодня, поучись у Мика Геррона. Да даже у Дэйва Хатчинсона поучись, если ты сразу и фантаст, и про шпионов. А не вот это вот все.

Если же вы спросите про мои двойные стандарты и почему я не ругаюсь на франшизу по Йену Флемингу, которую продолжали все кому не лень до вполне любимых мною Уильяма Бойда (вот уж неожиданный выбор) и Энтони Горовица, то ответ простой. Флеминг просто создан для франшизации и вообще я его люблю умеренно. А вот Ле Карре великий писатель с законченным корпусом текстов, и я его очень люблю. А значит, с ним так нельзя :)

Если по поводу Гайто Газданова мы с Екатериной Михайловной немного разошлись в оценках, то по поводу Проспера Мериме пребываем в воодушевленном и разностороннем согласии. Новый выпуск "Закладки" уже можно послушать на всех милых вашему сердцу платформах.

Давно ничего не читала с таким наслаждением и вот рассказываю почему. Вообще Ольга Тогоева, конечно, мой абсолютный кумир - давно мечтаю её клонировать как-то и распределить по всем сферам человеческого знания. Вот бы зажили.

Невозможно смешно. И нет, хоть я и пишу для "Кинопоиска", тоже не знаю, что там не так с "Преступлением и наказанием".

И снова пятница, и снова иноагенты, книги которых я хотела бы вам от всей души порекомендовать. Ибо, напомню, лучший способ поддержать людей, которых, по мнению нашей власти, не должно быть ни видно, ни слышно, это сделать так, чтобы их было видно и слышно максимально хорошо.

Итак, журналист, музыкальный критик Александр Горбачев. С чего начать? Главная для меня книга, Александром придуманная, собранная и подготовленная к изданию, это "Не надо стесняться". Рассказывала о ней в "Вечернем Урганте" и писала подробно в "Медузе" в ноябре 2021-го - полный текст вы без труда найдете сами, а я позволю себе процитировать небольшой фрагмент из той своей рецензии:

"Популярная музыка, пишет Горбачев, подобна прустовским мадленкам, которыми нас накормили насильно. Звучащие из каждого утюга эстрадные хиты проникают внутрь клеток на манер вируса, становятся нашей коллективной памятью, ложатся в основу идентичности, но все это происходит без нашего осознанного согласия. В извечной русской дихотомии «рок» или «попса» каждому приличному человеку надлежит делать выбор в пользу первого — но парадокс в том, что мгновенное узнавание, бессознательный и потому самый интенсивный отклик вызывает вторая. Попса как ничто другое формирует и воплощает в себе трудно описываемый, но безошибочно опознаваемый zeitgeist — дух времени: стоит зазвучать «Облакам» группы «Иванушки International», как вокруг независимо от нашего желания наступает 1997 год со всеми его вкусами, запахами и воспоминаниями.

Именно под таким углом предлагают посмотреть на свой предмет авторы «Не надо стесняться». Попса для них становится своеобразной «духовной скрепой», системой универсально понятных кодов, обеспечивающей точку входа во всю тридцатилетнюю постсоветскую историю. Иными словами, предпослав своей книге подзаголовок «История постсоветской поп-музыки в 169 песнях» создатели этого проекта явно поскромничали: с куда большими основаниями его можно было назвать «История России в 169 песнях»".

Хорошая новость - книгу "Не надо стесняться" можно скачать совершенно бесплатно и легально на сайте издательства - вот тут.

Также хотела бы отметить еще одну книгу Горбачева, написанную в соавторстве с Ильей Зининым - "Песни в пустоту". Это история альтернативной музыки 1990-х годов - зыбкого, миражного, словно бы из ниоткуда пришедшего и в никуда канувшего феномена, который авторы буквально ловят за втягивающийся в щель мироздания хвост и фиксируют для вечности. И, как и в случае с "Не надо стесняться" музыка для Горбачева и Зиника - это не ноты и аккорды, но в первую очередь время, вызвавшее именно эти ноты и эти аккорды к жизни.

Прошлым летом все слушали подкаст Шурика про Егора Летова - слушатель из меня тот еще, поэтому я все пропустила, но знаю, что на подходе книга - вот ее жду с нетерпением (давайте ждать вместе).

И на блог Шурика Горбачева тоже подписывайтесь - вот он.

В следующем посте - о втором фигуранте сегодняшнего иноагентского списка, Александре Архангельском.

Второй сегодняшний иноагент - филолог, критик, педагог, писатель, телеведущий, кинематографист (всех регалий не упомнишь) Александр Архангельский.

Саша написал очень много - от биографии Александра I до методических пособий и учебников по литературе (все мои знакомые школьные учителя пользуются и не нахвалятся) и от романов до биографических книг о Теодоре Шанине, Жорже Нива, Инне Ли... Есть, в общем, из чего выбрать, но я расскажу о тех двух вещах, которые люблю у него сильнее всего.

Во-первых, это первая художественная книга Архангельского "Цена отсечения" - умный, романтичный и жесткий роман, с одной стороны, о поколении людей, разбогатевших в 90-е, а с другой, как ни тривиально это прозвучит, о любви. Если о первом мы, в общем, читали немало (хотя, как теперь выясняется, все равно мало, а что читали, то не поняли или поняли слишком поздно и не так), то любовь как-то совершенно вымылась из круга тем, важных для современной русской прозы. Ну, вот "Цена отсечения" заполняет эту лакуну, показывая, какая неистребимая и вместе с тем хрупкая штука любовь, и как губительны бывают попытки ее "укрепить" или, не дай бог, "взбодрить".

А вторая книга - это под разными названиями и в слегка разном виде выходивший "Путеводитель по классике". Со счету сбилась, сколько раз я рекомендовала эту книгу - остроумную, живую, проникнутую безусловной и вместе с тем очень понимающей любовью к русской литературе - самым разным людям. Чаще всего я вытаскивала ее как козырь из рукава в тот момент, когда слышала сакраментальный вопрос "что делать, не могу полюбить классику!" (вариант "ребенок не может"). Потому что, ну, да - после "Путеводителя" классику если не полюбит, то по крайней мере "зацепится" за нее краешком души практически каждый. А еще из этой книги я почерпнула великое множество историй, сюжетов, параллелей, которыми пользуюсь до сих пор. Поэтому если вдруг в моей лекции вы услышите что-то про Карамзина или Грибоедова, на всякий случай сверьтесь - не из книжки ли Архангельского я это почерпнула.

Ну, и на блог Саши подпишитесь - если он увидит, как нас тут много и как мы все его поддерживаем, надеюсь, ему будет чуть легче переживать эти черные дни.

Всегда очень несправедливо, что горячо поддерживая знакомых и дорогих нам лично иноагентов, мы забываем о других. Поэтому добавлю, что сегодня иноагентами также признали журналистов Анну Зуеву и Алексея Серегина, которых в этом списке быть не должно - впрочем, как и никого другого. Cetera censeo, что закон об иноагентах delenda est - этого бреда и позорища не должно быть нигде и никогда, но особенно не должно его быть в нашей прекрасной стране.

А вот видео "Закладки" подоспело - если вы еще не послушали, то теперь можно посмотреть - Екатерина Михайловна в зелёном платье, я в красивых очках.

Мои друзья и коллеги готовятся к запуску курса ускоренной помощи мамам в борьбе с выгоранием, и для этого собирают средства старым добрым методом краудфандинга. Если вы поможете девочкам, то в качестве одного из лотов за поддержку вас ждет составленный мною список детективов, старых и новых, которые помогут пережить темную осень, холодную зиму, а там, глядишь, и вообще как-то развиднеется.

Как у каждого из нас сегодня, у меня есть список людей за которых я держусь, по которым калибрую себя, с которыми раз за разом с облегчением и радостью нахожу себя на одной стороне. Список этот возглавляет Юрий Шевчук - с его безусловным и очень мне близким патриотизмом при безусловной и бесстрашной поддержке всего и всех, в чем он видит ценность. С его простой, не требующей внутренней борьбы готовностью делать нравственный выбор и принимать его последствия. С его добротой, милосердием и пониманием. С его интеллектуальной сложностью и вместе с тем абсолютной, предельной народностью.

Вы скажете, что в моих словах очень много пафоса, но это тот случай, когда удержаться от него невозможно. Короче, внукам буду рассказывать, что вот так запросто посидела с Юрой-музыкантом, поговорила с ним о Платоне, Кормильцеве и об очках Джона Леннона в стакане с водкой. Подсаживайтесь к нам и вы.

Бывают дни, когда я очень остро сочувствую православным христианам в России - вот сегодня, например. Послал же Бог пастыря.

"Никогда ещё маленькая страна не была столь разъединена политическим расколом, как Россия-вне-России".

У. Чэпин Хантингтон, 1933 г. Цит. по Эдит Хайбер. Смеющаяся вопреки: Жизнь и творчество Тэффи.

Мои друзья из Харькова и Белгорода говорят, что никогда больше не будут любить праздничные салюты. А я вот думаю, буду ли я когда-нибудь снова любить пятницу. Ведь как раньше было - рабочая неделя позади, впереди два дня сладкой лени, долгих медленных завтраков, встреч с друзьями. Были ж времена, сейчас уж трудно и представить.

Перечитала, готовясь к очередному выпуску "Закладки", воспоминания Надежды Александровны Тэффи. Вот, например, автор приезжает 1919 году из темной, страшной, голодной Москвы в относительно сытый и пока благополучный Киев.

"На Крещатике прогуливаются многие без вести пропавшие. Вот общественный деятель, который месяц тому назад говорил мне, раздувая ноздри, что мы не должны уезжать, что мы должны работать и умереть на своем посту.
— А! А как же ваш пост? — неделикатно окликаю я его. Он краснеет и решает шутить:
— Слишком испостился я на своем посту, дорогая! Вот
подправлюсь немножко, а там посмотрим.
А глаза бегают, и не видно, в какую сторону они посмотрят..."

Сто лет прошло. Все изменилось, ничего не меняется.

Дорогие друзья, если вы в Ереване, то смотрите, что у вас там будет - переводчики Виктор Сонькин и Александра Борисенко расскажут, как вообще работает переводчик художественной литературы и что это за занятие такое во времена DipL и ChatGPT.

Виктор и Александра переводили (нам всем на радость) Джулиана Барнса и Ханью Янагихару, Дэниела Мейсона и Патрицию Данкер, Александра много лет преподает художественный перевод в МГУ и Вышке, а Виктор, напротив того, автор книги "Здесь был Рим", за которую получил премию "Просветитель". А если в подарок на какие-то двунадесятые праздники вы покупали родным и близким нарядные антологии восхитительного детективного винтажа "Не только Холмс", "Только не дворецкий" и "Криминальное чтиво", то это тоже Борисенко с Сонькиным придумали, спродюсировали, собрали и отредактировали.

Ну, и что, пожалуй, в данном конкретном случае даже важнее, оба они потрясающие лекторы, веселые рассказчики и мудрые объяснятели.

В общем, вам очень надо, идите обязательно

А заодно, чтоб два раза не вставать, позволю себе обратить ваше внимание на площадку "АртЛав", на которой все это будет происходить и которую открыли в прекрасном Ереване мои не менее прекрасные друзья. Здесь будут мастер-классы, студия керамики, книжные встречи и вообще много такого, что худо-бедно позволяет если не развеять ночь, то хотя бы временно ее превозмочь, как выражался некогда мой любимый писатель в переводе Андрея Кистяковского. Даст бог, когда-нибудь буду в "АртЛав" и я, а вы пока подпишитесь на их канал, чтобы не пропустить этот момент всякое интересное.

Тем временем Букеровскую премию по литературе вручили вчера английской писательнице и поэтессе Саманте Харви за ее роман "Orbital", который, как пишет коллега Наталья Ломыкина, выйдет и на русском (дай-то бог). Этот роман я не читала, зато хорошо помню другой ее роман, "Ветер западный", вышедший в издательстве "Фантом-Пресс" в переводе Елены Полецкой.

Поскольку издание "Медуза", для которого я писала на него рецензию, теперь объявлено чертом в ступе, позволю себе процитировать свой тогдашний текст - ну, а вы, если захотите, без труда найдете оригинал.

"Прямо накануне Великого поста средневековая английская деревушка Оукэм просыпается и обнаруживает, что лишилась самого богатого, предприимчивого, образованного и щедрого своего обитателя. Вечером Том Ньюман веселился на свадьбе сестры священника, а наутро сгинул в волнах местной реки, раздувшейся из-за весеннего половодья: то ли случайно соскользнул в воду, то ли решил свести счеты с жизнью, то ли стал жертвой злого умысла. Даже тела его не удалось найти — только воспитанник Ньюмана обнаружил в прибрежных камышах изорванную рубаху своего благодетеля.

Меж тем над деревней сгущаются тучи: на ее плодородные земли давно зарятся монахи из соседнего монастыря, прибывший из соседнего города в Оукэм церковный начальник подозревает крамолу среди прихожан, а местный лорд, которому вроде бы сама судьба отвела роль защитника смиренных земледельцев, не более чем безвольный фантазер. И теперь от того, насколько оперативно оукэмцы выяснят, что же стряслось с Томом Ньюманом, напрямую зависит их будущее.

Повествование в романе ведется от лица молодого священника Джона Рива, которому по большей части приходится разбираться с произошедшим, и выстроено оно от конца к началу: мы встречаемся с героями в Блинный вторник, венчающий Масленицу, а расстаемся четырьмя днями ранее, в Прощеную субботу, когда, собственно, пропадает Том Ньюман. Подобная структура сразу обозначает тщетность любых надежд на «нормальное» развитие детективной интриги. Несмотря на то, что в центр романа Саманты Харви в самом деле помещено убийство, а в финале читатель получит подобие разгадки произошедшего, «Ветер западный» точно не детектив в привычном смысле слова. Подлинное пространство действия в нем — душа главного героя, а основной сюжет — происходящие в этой душе метания, которые мы наблюдаем в обратной перспективе, к слову сказать, столь характерной для средневековой иконографии.

На самом поверхностном уровне «Ветер западный» очень созвучен сегодняшнему восприятию Средних веков — тому, за формирование которого в российских реалиях более всех ответственны, пожалуй, создатели паблика «Страдающее Средневековье». Английский XV век предстает здесь в обличье одновременно гротескном, жутковатом, скабрезно-площадном и вместе с тем выспренно духовном. В дремучем и нищем мире Саманты Харви, где банальная печь в доме маркирует изрядный достаток, нет места возвышенной рыцарственности (тут и рыцарей-то никаких нет), а вся эстетика романа восходит к знаменитой картине Питера Брейгеля «Битва Масленицы и Поста».

Однако узнаваемый и если не комфортный, то во всяком случае привычный уже исторический антураж служит оболочкой для персональной трагедии в духе скорее Достоевского, нежели Чосера или Рабле. Читатель довольно скоро откроет для себя, что главный герой «Ветра западного», священник Джон Рив — рассказчик не вполне надежный. Джон изнемогает под весом чужих ожиданий, и эта непосильная ноша вынуждает его совершать одну ошибку за другой. Хуже того, в душе Джона бушуют собственные демоны, и это обстоятельство поддает жару в той геенне огненной, куда он и без того ввергнут.

Слабый человек, волей слепого случая ответственный за судьбу многих; вечный неудачник, вынужденный положиться на удачу; трус, попавший на передовую; изуверившийся грешник, вынужденный полагаться на праведность и веру других, — драма Джона Рива разворачивается сразу в нескольких направлениях, и следить за этим потаенным и мучительным процессом ничуть не менее, а, пожалуй, куда более интересно, чем за выяснением обстоятельств гибели Тома Ньюмана".

Ох, господи, какое горе... Человек-эпоха и символ Москвы-которой-нет. Теперь уж непонятно, была ли она в самом деле, та небесная Москва, или примерещилась, но если была, то зримым земным ее воплощением был Алексей Зимин. Светлая память, вечный покой, как же это все неправильно и несправедливо.