Иногда такие ложные воспоминания оказываются групповыми: находится немало людей, чьи воспоминания, противоречащие реальным фактам, наполнены одним и тем же ложным содержанием. Этот феномен получил название эффекта Манделы: когда в 2013 году скончался политик из ЮАР Нельсон Мандела, обнаружилось немало интернет-пользователей, которые были уверены, что Мандела умер еще в 80-х годах двадцатого века, и даже вспоминали выпуски новостей, где сообщали об этом трагическом известии.

Придумавшая этот термин писательница Фиона Брум уверена в паранормальности такого эффекта и видит в нем доказательство существования параллельных реальностей, но психологи и нейробиологи предлагают более тривиальное объяснение, не требующего привлечения фантастических непроверяемых сущностей. В 1977 году в тюрьме умер другой политический активист, боровшийся с апартеидом, соратник Манделы Стив Бико (он стал двадцать первым, кто погиб от рук полицейских, за 12 месяцев, а всего в тюрьмах и полицейских участках погибло не менее 46 активистов). Его смерть подняла большую шумиху в ЮАР и за ее пределами: новость об этом облетела мир, вызвав протесты в крупных городах, на его похороны пришло более 20 тысяч человек.

Что нужно, чтобы фрагменты разных воспоминаний объединились в одно общее? Самый простой вариант такого "памятного франкенштейна" наглядно показывает случай с Манделой. В ЮАР существовало как минимум два очень известных черных политика, преследуемых властями и попавших в тюрьму за борьбу с апартеидом, но один из них умер в конце семидесятых, а второй дожил до 2013 года. Обилие совпадений в их общеизвестных биографиях могло привести к тому, что немало людей, не особенно интересовавшихся политическими перипетиями в ЮАР, но слышавших когда-то новостные выпуски, приклеили факт из одной биографии (Стива Бико) к другой (Нельсона Манделы).

Исследователи, изучающие ложные воспоминания, изобрели множество способов, провоцирующих появление ложных воспоминаний: от наводящих вопросов и предложений вспомнить то, чего не было, подмешанное к тому, что точно было, до показа фейковых фотографий и видео, очень напоминающих настоящие. Простой и наглядной моделью формирования ложного воспоминания считается иллюзия Диза/Рёдигера-Макдермота (Deese/Roediger—McDermott (DRM)), когда испытуемых просят запомнить список слов, объединенных общей ассоциацией, и добиваются, что участники “ложно” вспоминают слова, которых в списке не было. Скажем, если в списке на 30-40 слов будут упомянуты зима, метель, лед, мороз, поземка, иней и сугроб, большинство участников “вспомнят” слово снег, которое исследователи, конечно, предусмотрительно исключат из такого списка.

Когда участники запоминают такие наборы слов, они активно пользуются “схемами” – тем, что им известно о мире, смыслом, объединяющим слова и облегчающим запоминание. Задействуя общую для всех слов схему внутри префронтальных отделов, участники живо представляют себе контекст, в который укладывается все перечисленное, но легко натаскивают туда новое содержание, если оно хорошо согласуется со схемой, которая помогает выполнить задание.

Люди сравнительно легко смешивают воспоминания, когда у них много общего: время и место событий (остановка у дома в зимний вечер), контекст (шумная праздничная вечеринка), участники (разве А. не была на свадьбе С.?), или, например, в случае, когда какие-то факты “затрагивают” одни и те же убеждения и “смысловые облака” в голове у человека. Люди легко перемешивают события, если они хорошо дополняют друг друга, и обычно без труда отличают воспоминания, если они “конкурируют” между собой и плохо совмещаются в одну конструкцию (скажем, события из отпуска у тропических берегов довольно трудно перепутать с историей, которые произошли с сотрудниками в офисе).

#анонс
Если вы в Ереване, приходите на мою новую лекцию: в субботу расскажу про мозг и красоту в лектории Letters and Numbers. Тема красоты, если в ней как следует покопаться, оказывается намного любопытнее, чем кажется на первый взгляд. Разберемся, что в красоте рационального и эмоционального, как мы видим других и как умеем самообманываться на свой счет, из чего состоят стандарты красоты и почему некрасивое вызывает на нас такой отталкивающий эффект 🙂

Изобретение велосипеда кажется людям чем-то тривиальным – недаром о нем вспоминают, когда кто-то пытается заново придумать то, что и так всем хорошо известно ("зачем ты пытаешься изобрести велосипед?"). Однако насколько в действительности нам всем известна конструкция велосипеда?

Итальянский исследователь Жанлука Гимини (Gianluca Gimini) задался этим вопросом и внезапно обнаружил, что это не настолько просто, как кажется. Трое из четырех людей, кому предложили нарисовать велосипед, к своему (и всеобщему) удивлению не смогли изобразить конструкцию велосипеда так, чтобы им можно было пользоваться по назначению.

Оказывается, наша уверенность в том, что мы неплохо разбираемся, как устроен мир и повседневные вещи, которыми каждый из нас пользуется, – часто не более чем иллюзия. Мир и наполняющие его предметы могут служить для нашей памяти "внешним хранилищем": мы зачастую не помним детали тех вещей, которые почти всегда есть под рукой или где-то поблизости.

(Минутка сексизма: оказывается, в способности нарисовать велосипед есть большие гендерные различия. Женщины хуже справляются с этим заданием и намного чаще соединяют цепь с передним колесом – а иногда даже соединяют цепью сразу два колеса).

(Больше рисунков и моделей анти-велосипедов можно найти тут: https://www.gianlucagimini.it/portfolio-item/velocipedia/)

На выходных поучаствовала в записи подкаста Den of Rich.
Говорили не столько про работу мозга, сколько про науку и общество: как работает научная картина мира и почему все вокруг нее так носятся, почему люди, которые кормятся производством (около)научного контента – это хорошая вещь для науки вообще и для ученых в частности (хотя тут почти всегда встает проблема, как сделать такую информацию не только доступной, но и качественной). Поговорили о том, как новости меняют наше восприятие мира и почему мы все еще невозможно далеки от решения масштабных социальных проблем (хотя ресурсов для их решения стало неизмеримо больше). А в конце обсудили опасность искусственного интеллекта – вставила-таки свои полторы копейки по теме, в которой совершенно не разбираюсь.
Но как обывателю мне тоже очень интересно, какие сюрпризы нам в будущем преподнесут окрепшие и развившиеся искусственные мозги 🙂

YouTube - https://youtu.be/DQG_IqCN38g
Apple podcast - https://apple.co/3Kq4HAw
Spotify - https://open.spotify.com/episode/6dGbi5jZgWue4zbWyB0CD5?si=HojJSUZCSvOiWI-r06Peww
Google podcast - https://podcasts.google.com?feed=aHR0cHM6Ly9hbmNob3IuZm0vcy81YWIxZGFiNC9wb2RjYXN0L3Jzcw%3D%3D&episode=NzU5ZTVhN2UtYWQ2Yi00OTlhLWEyZDgtOTM4YmUzZTlkNWFh

Инопланетяне, списки слов и ложные воспоминания.


Ложные воспоминания – не такая простая вещь для изучения, особенно когда речь идет о стандартных и контролируемых условиях, которые так любят экспериментаторы. Один из немногих способов изучать ложные воспоминания в лаборатории – использовать задачу Диза-Рёдигера-МакДермотт (Deese–Roediger–McDermott, DRM). В этом несложном тесте испытуемых просят запомнить список слов, связанных общей темой, скажем, “отдых, спальня, кровать, пробуждение, дремота, зевота, храп, одеяло” и т.п., и без особых задержек и пауз просят повторить слова из этого списка. Услышав такой набор слов, люди довольно часто называют среди услышанных слов ключевое слово не из списка –  в примере выше это слово “сон”. 

Впервые этот тест описал когнитивный психолог Джеймс Диз в 1959 году. В тот момент он интересовался этой задачей как предсказательной, пытаясь выяснить, какие факторы играют роль в том, сколько участников, услышав тот или иной список слов на схожую тему, назовут ключевые “слова-приманки” и какие слова лучше подходят на эту роль. В то время это исследование не наделало много шума: в конце концов, не нужно быть ясновидящим, чтобы предсказать, что в “сонном списке” слово “сон” люди будут называть чаще, чем слова “наволочка”, “дормиторий” или “велосипед”.

Лишь спустя полвека другие исследователи, Генри Редигер и его аспирантка Кэтлин Макдермотт смогли взглянуть на эту процедуру под другим, куда более любопытным углом: всего лишь прочитав вслух дюжину слов, можно навязать людям самое настоящее, пускай и простое, ложное воспоминание – т.е. заставить их вспомнить то, чего на самом деле не было.

Склонность попадаться на иллюзию падает с возрастом и объемом рабочей памяти и растет с экстраверсией и богатой фантазией. Вероятно, все эти факторы влияют на вероятность использовать смысловую связанность слов как удобный критерий, когда человек выполняет такое задание. Еще одно любопытное наблюдение – на иллюзию легче попасться, когда человек слышит слова из той области, в которой он компетентен: скажем, музыканты будут более склонны ошибочно вспоминать слово "музыка" среди слов «ансамбль, песня, радио, гитара, пианино, звук, пение, ноты, ритм» и т.п.), чем люди, не имеющие отношения к музыке.

И все же можно ли говорить о том, что ложная память на ключевое слово в задаче ДРМ и ложные воспоминания, которые люди формируют в повседневной жизни, как-то связаны между собой? Пока мы не можем уверенно (и обоснованно) ответить на этот вопрос. Тем не менее, у нас есть некоторые косвенные доказательства того, что между ложными воспоминаниями о жизненных ситуациях и появлением ключевых слов в тематических списках есть определенная связь.

Обычно мы не знаем наверняка, какое из воспоминаний людей о своей жизни может быть ложным. Но бывают и удобные исключения. Например, в Америке немало людей искренне убеждены, что их похищали инопланетяне. Хотя мы не можем быть абсолютно уверены, что инопланетян не существует, убедительных доказательств их существования у нас нет. А вот убедительные доказательства существования ложных воспоминаний у нас очень даже есть.

Итак, исследователи решили воспользоваться таким удачным обстоятельством и предложили людям, убежденным, что их похищали инопланетяне, выполнить задачи на запоминание слов. Всего в исследовании участвовали три группы испытуемых. Во-первых, исследователи набрали контрольную группу добровольцев, в которой никого не похищали (или, во всяком случае, эти испытуемые отрицали, что такое похищение когда-либо имело место). Во второй группе оказались участники, верящие в собственное похищение, но без воспоминаний об этом событии. По их утверждениям, их точно похищали, хоть они ничего и не помнят (в конце концов, могущественная внеземная цивилизация вполне может уметь не только в телепатию и телепортацию, но и в стирание памяти – это даже в Людях в черном показывали). В третью группу попали люди, с которыми инопланетяне не справились, и поэтому они смогли восстановить в памяти то, как представители инопланетной расы свистнули их из дома, поиздевались над пленниками в свое удовольствие, а потом вернули все как было.

Как и предполагалось, “похищенные инопланетянами” оказались сильнее подвержены искажениям памяти в задаче на запоминание слов – при этом те, кто помнил обстоятельства похищения, оказались более подверженными иллюзии, чем те, кто верил в похищение, но ничего не помнил. “Похищенные” оказались более внушаемы для гипноза и проявляли больше депрессивных симптомов – при этом и гипнотическая внушаемость, и депрессия оказались связаны с ложными припоминанием и узнаванием ключевых слов “приманок” в тестах. Всем похищенным были также присущи аберрации восприятия и магическое мышление (т.е. вера в необычные причинно-следственные связи) – вполне предсказуемо, учитывая, насколько необычен сам факт похищения внеземной цивилизацией.

Завершая небольшую серию постов про ложную память, надо сказать пару слов о том, где и каким образом появляются ложные воспоминания. Столкнувшись с ложными воспоминаниями, человек может поспешно решить, что с ним что-то не так. Ведь ложное воспоминание – доказательство того, что память работает с ошибками, и как тогда можно себе доверять, если все, что мы знаем о жизни, хранится в нашей памяти?

Однако такой расклад не кажется мне достойным поводом для сильных переживаний: эпизодические ложные воспоминания (конечно, если они не мешают жить и работать) – побочный продукт нормального мышления, а еще признак того, что наш мозг перерабатывает и использует информацию, а не просто хранит приобретенные знания и воспоминания цельными, но бесполезными кусками.

Наши воспоминания - пластичны и динамичны, они могут видоизменяться в зависимости от ситуации и наших убеждений, могут обновляться с учетом нового опыта, но также и влиять на то, как формируются новые воспоминания. Такой процесс взаимовлияния называют интеграцией памяти. Согласно этой концепции, воспоминания хранятся в мозге в виде накладывающихся друг на друга представлений. Такие динамические сети помогают нам делать заключения, извлекая из полученного опыта новую информацию.

Интеграция нового опыта в уже существующую схему может происходить тогда, когда между новой ситуацией и уже существующими воспоминаниями много пересечений – одни и те же обстоятельства, действующие лица, место действия и т.п. Собирая поступающие от гиппокампа сигналы, мозг пытается предсказать возможное развитие событий, и для этого активирует тот багаж знаний, который уже хранится в префронтальной коре.

При этом может происходить “перемешивание” новой и уже хранящейся в мозге информации, когда старая информация может обновляться с учетом новых сигналов или, наоборот, в новое воспоминание могут встраиваться элементы полученного ранее опыта. Результат такого взаимообмена и смешения фрагментов разных эпизодов мы и называем ложным воспоминанием.

Однако важно тут совсем другое: когда мы дополняем новую ситуацию своими знаниями о схожих ситуациях в прошлом, это помогает нам быстро сориентироваться и действовать более оптимально. Если человек заболел или получил травму в чужой стране, посещение клиники может стать для него еще одним испытанием, иногда даже более серьезным, чем болячка, с которой он хочет разобраться. Однако повторный прием, скорее всего, пройдет намного легче: вспомнив прошлый опыт, человек быстрее сориентируется, как добираться, где и сколько ждать, какие бумаги и каким образом заполнять, к кому обращаться за помощью. Эти процессы не требуют особых сознательных усилий и происходят каждый раз, когда мы узнаем какие-то знакомые приметы в новом опыте. Независимо от того, понадобится это или нет, мозг мониторит содержимое своих хранилищ с информацией и готовится отреагировать на возможные вызовы с учетом того, что уже знает.

Если интеграцию памяти нарушить, то ложные воспоминания тоже перестанут формироваться с такой легкостью. Когда людям с повреждениями в медиальной префронтальной коре предложили выполнить тест на запоминание тематических списков, процент ошибочных попаданий в слова-мишени у них был заметно ниже, чем у здоровых добровольцев. Однако за такую “точность” своей эпизодической памяти пациенты с повреждениями расплачиваются неоптимальными решениями, неспособностью быстро обучаться, делать правильные выводы и заключения, комбинируя известную информацию и новый опыт. Кроме того, работа медиальной префронтальной коры важна для креативного мышления, воображения и планирования будущего – которые, в сущности, те же “ложные воспоминания”, просто в этом случае мы точно знаем, что они плод работы нашего ума, и никогда не происходили “на самом деле”.