Это место не было обычным. Туда нельзя было попасть. Оно было огорожено. Несколько квадратных километров за забором под током. В циклопические ворота въезжали грузовики с рудой, катушками проводов, чушками магния. С неба спускались потрескивающие провода и оседали на фарфоровых изоляторах. В проходную текли люди. Внутри завода ходили, бегали, рисовали, стучали, штамповали, клепали, считали, грелись ванны, плавились печи, в высоченных колоннах что-то бурлило, железная стружка устилала полы пока перед людьми не замирала неведомая конструкция с крыльями. На кого она больше была похожа? На жука? Стрекозу? Птицу? Пожалуй, на птицу. Странную птицу. Пухлого воробья цвета стали. Длинные тонкие крылья вращались в разные стороны над головой.

- И мы учим этих птиц летать, - сказал Отец.
- Это трудно?
- Примерно десять лет.
- А как вы учите ее летать?

Птица

Мужики собирались вокруг птицы. Самый смелый садился внутрь и Петрович кричал: Заводи!

Птица вздрагивала, окутывалась дымом, фырчала и дрожала. Мужики гладили щетину на подбородках - не летит.

- Слишком тяжелая, - говорил Петрович.
- Да какая тяжелая, - набрасывались весовщики, - все по расчетам, должна лететь.
- Вот увидите, говорил Петрович, - балки на алюминиевые поменяем и полетит.

Птицу тащили в ангар, мужики разбредались по домам, курили сотни сигарет, исписывали сотни листов ручкой за тридцать пять копеек, потом меняли балки, вытаскивали и, о чудо, она медленно поднималась над землей и зависала…. Но не летела.

- Редуктор, - говорил Иваныч.
- Не свисти! - кидались на него редуктора, - все до последней цифры точно!
- В цифрах точно, - а в жизни не летит…

Из птицы вынимали редуктор, разбирали на винтики, снова курили сотни, тысячи сигарет, пока кто-то не кричал «О»! Что-то меняли, собирали назад, тащили на поле, возвращали птице и, медленно, дрожа всем телом, птица летела, чуть боком, как шаровая молния подгоняемая ветром, но вперед.

Проходило долгих десять лет прежде чем птица начинала летать как… Птица!

… Дело, как это часто бывает, началось с одного заведенного мужика, поставившего в поле ангар. Точнее, там уже был сарай. В нем ремонтировали колеса. Для машин. Мужик выкинул домкраты и какие-то баки с надписью «отработка». Поставил кульман. Вытянул первую чёрную линию на ватманском листе. Вокруг, как и следует, собрались другие мужики.

- Что думаешь?
- Выводить железную птицу и учить ее летать.
- Железное птицеводство, - пошутил кто-то.

Его звали Камов. Николай Ильич. Так началась культура. Культура выведения железных птиц. Это было в 1940 году.

Люди в форме дали денег. На месте ангара построили пятиэтажное здание с огромными окнами и стали называть его КБ - конструкторское бюро. Выше самых высоких домов поднялись цеха, вытянулись лаборатории, поле за дорогой покрылось зарешеченными стальными сетками площадками. Столовая в два зала и бесплатным хлебом, ну а как без столовой? Дом культуры, кино, самодеятельность. В общем - полный комплект. Пять тысяч человек принялись ходить вокруг птицы и каждый думал. О ее сердце, о крыльях, о ее оперении, кто-то смотрел, чтобы птица хорошо кушала, кто-то учил ее видеть, кто-то слышать и думать. Когда птица сделала первый шаг и вздох, появились специальные люди - они учили ее стоять, парить, лететь.

Первые месяцы птица всего боялась и норовила распасться. Она переболела всеми страшными болезнями и даже подхватила смертельный «флаттер». Но выжила. Люди выдохнули и снова вывели ее на улицу, сидели внутри, когда она решалась подняться в воздух.

Каждое утро люди шли на завод, к птице и жизнь каждого заходившего находила отражение в ее жизни. Каждый мог подойти, потрогать лапу, крыло, сердце, легкие и сказать - это я. Это часть моей души, моей воли, моего труда. Непонятно кто кого заводил. Люди птицу или птица людей. Все настолько любили птицу, что иногда путали свою жизнь и ее.

Все окончательно встало на место в 1985 году. Во время сложного полета птица распалась в воздухе. Ее крылья переплелись. Она не смогла их расправить. Одно крыло отсекло другое. С ней вместе был парень. Женя Ларюшин.

Он был с птицей с начала, он остался с ней до конца. Он верил в птицу. Он учил ее летать, когда ее еще никак не звали. Он учил ее летать, когда другие боялись подойти. Его вера передавалось птице и меняла ее, а ее растущая сила превращала его в сверхчеловека. Он хотел, чтобы птица превзошла все мыслимое. Она сделала это… и начала распадаться в воздухе. Это была очень умная птица. Она была обучена отталкивать учителя погибая. Ему нужно было лишь согласиться с этим. Слегка коснуться рукой теплой панели над головой и безвозвратно разделить одну судьбу на части.

На похороны собрался весь завод. Курили молча. Выходя кто-то сказал: эта панель для них, это не для нас. Для них - это для людей в форме. Они тоже пришли на похороны. «Сверхопытный летчик, почему он не катапультировался? - спросил один из них, поправляя генеральскую фуражку, - не понимаю. Тут что-то нечисто».

Люди.

Люди номер один были теми кто вывел птицу и сам родился вынашивая ее. Они создали новую культуру выведения железных птиц из ничего. Для них не было вопроса - почему Женя остался с ней. Мать не покидает ребёнка. Отец не покидает сына. Бог не покидает человека.

Люди в фуражках своей культуры не создавали. Они родились в культуре войны. Они слушали марши. Для них эта была хищная птица. Часть страшной симфонии войны. Эти люди с нетерпением ждали, когда птица сможет служить. И сами служили богу войны.

Но были еще люди номер три. Люди третьей культуры. Они не придумывали эту культуру и не родились в ней. Они увидели по телевизору чужих взрослых дядей в костюмах из невиданной ткани и галстуках невиданного цвета. Дяди очаровали их. Люди третьей культуры, культуры имитации, тщательно слушали, как говорят дяди, заучивали слова. Эти люди не были похожи ни на первых, ни на вторых. Ни один из них никогда не рисковал жизнью. И никто из них не выводил птиц. И даже на дядь они были похожи лишь внешне… Но именно эти люди собрались на совещание.

Совещание.

15 апреля 2020 года эти третьи люди собрались за столом расположенным в сорока километрах от Завода. Милая девушка разложила перед каждым проспект с птицей. Никто не открыл проспект, никто не был на Заводе. Этого не требовалось. Они даже не знали, что слово «вертолет» придумал Камов. Эти люди заводились знаками, оперировали знаками и говорили на странном языке: нерыночные цены, рентабельность, конкуренция, клиринговые соглашения, максимизация прибыли, транспортные издержки, инвесторы, интервенционизм, убытки. Совещание шло максимально эффективно, пока в дело не врезался какой-то странный вопрос, заданный каким-то дедом «внешним экспертом» (вот позовут на деловое совещание черт знает кого!). И вопрос этот звучал так:

Кто кого производил?

С одной стороны люди производили птицу. Здесь все поддавалось вычислениям. И итог был прозрачным - нерентабельно. Какой-то трудолюбивый участник комиссии не поленился открыть каталог цен на «аналогичную продукцию». Думать нечего, - сказал он, - минимум 40 процентов лишних.

С другой стороны птица производила людей, как тех, кто пытаясь научить ее летать, решал все более и более сложные задачи не имеющие никаких «аналогов» в истории человеческой мысли и этим производил себя как людей высочайшей технологической культуры. Комиссия взглянула на трудолюбивого и тот немедленно дал разъяснения: каталогов сравнительной стоимости производства культурного человека в ходе производства аналогичной продукции не существует.

Комиссия взяла перерыв и вышла покурить.
Курили долго и вернувшись приняли соломоново решение:

«В связи с отсутствием необходимых данных признать вопрос о стоимости производства человека в человеке, лежащим за пределом компетенций комиссии и из обсуждения исключить».

Милая девушка все записала. И напечатала. Если аккуратно заглянуть ей через плечо, то можно было прочитать.

15 апреля 2020 года.

Принятые решения:

1. Создать материнскую компанию.
2. Завод упразднить.
3. Земли продать.
4. Вырученные средства вернуть в бюджет материнской компании.

(Окончание)

Дед вышел последним. На первом этаже ему стало плохо. Приехавшая скорая констатировала смерть. «Завод кончился» - пошутил медбрат и захлопнул дверь.

Эпилог

Завод был снесен со штормовой скоростью. Не осталось ни здания, ни звука, ни имени. На опустевшем поле просторно раскинулись тысячеквартирные дома бизнес-класса. Ипотечная река подхватила тысячи искателей лучшей жизни и высадила на обетованные квадратные метры. Запели домофоны. На первых этажах замерцали привычные витрины «Буханка», «Магнит», Вкусвилл, Фикс Прайс, Красное/Белое, Зоотовары. Во дворах появились коляски, мамы, детские площадки, две школы, больница. Шерлок Холмс, восстань он из гроба, не смог бы догадаться что здесь было 3 года назад. Не сохранилось ни одного камня.

Впрочем нет. Один сохранился. Когда Завод сносили Копибара приехала и забрала кирпич. Теперь он лежит у нее дома. Обычный белый кирпич здания КБ.

Говорят, история начинается, когда закладывается первый кирпич. Ничего подобного. История начинается когда кто-то берет последний кирпич, ручку за 35 копеек и пишет вверху листа слово «ЗАВОД».

Там то она огонь, а со мной нет.
Вместо эпиграфа.

Копибара, я расскажу тебе историю. А ты опубликуй. О том как кот вылечил меня от сексуальной неполноценности…

Вот, - думает Копибара, - вот как надо интригу создавать и немедленно публикует.

Часть 1. Симба - это Жора.

Всем известно, что коты делятся на «неси жрать, кожаный» и «можно мне малюсенький кусочек». На тех кто ходит в лоток и «двуногие это заслужили». Несколько котов создают новую градацию - любимый. Мой любимец - Симба.

По происхождению - британец, по воспитанию - аристократ (ибо рос один не ведая сражений за место у миски), роль в семье - Принц.

Я взрослый мужчина, пятидесяти лет, директор департамента в Газпроме, отец трех сыновей, дом, дача. Это официальная биография. А неофициально я служу прихотям его величества. Величество ест на отдельном столе, куда грациозно взлетает и куда не допущена дворня (представленная другими котами и прочими членами семьи). Так было много лет.

И вот он пропал. Не вернулся. Исчез. Делся. Как хочешь назови. Из дома на участок, с участка на улицу и.. растаял как дым.

Горе мое было неописуемо. Развесил объявления о награде, искал сам, не ходил на работу, заглядывал в подвалы, останавливал старожилов поселка, страдал и, в общем, как говорят китайцы, потерял лицо.

Прошел месяц. Я смирился. С тем что он умер. Стало затихать страдание и нейродермит на левой руке. Вдруг звонок.

- А какой корм раньше ел ваш кот?

После окончания припадка нервного смеха я узнал что:

Кот и раньше заглядывал «к ним» в соседний посёлок. Пока увидели объявление утекло много воды… Теперь он «окончательно» живет «там». Его зовут «Жора». Что кот наглый, пришлось съездить ему тряпкой по морде, чтобы не лез на стол. Что «он» умер только в моей голове возмутительно оставаясь в живых.

Я закурил. Сел к столу. Нашел пачку у жены. И закурил. Я сидел у лампы и прокручивал обстоятельства последних месяцев. Жена взяла котенка. Уличного. Сплошной тыгыдык. Он начал доставать Симбу. Выкурить Симбе его не удалось, хотя он брал его за шиворот и выносил из дома. И что тогда? Тогда он покрутился покрутился по окрестностям и нашёл себе новый источник кормления и тишины?

- Приходите, забирайте, - сказал голос в трубке.

Бежал как мальчишка. Нашел Фруктовую улицу. Нашел дом из каких-то цементобетонных плит. Металлическая дверь, ручка осталась в руках. С радостью и некоторым страхом вступил я на порог. Разбросанные валенки «прощай молодость», югославская мебель, дверцы на одной петле, подпоясанная фартуком хозяйка из тех, что раньше подавали пиво в буфетах. Леопардовый, подобранный на помойке (?) домик, миска с какой-то коровьей лепешкой педигри, рядом спящий на грязных тряпках кот.

- Забирайте! - говорит хозяйка. И в сторону тряпок, - Жора, подъем!!!

Я, буквально, оцепенел. Кот безусловно присутствовал, даже внешность его была чем-то похожа, но это не был Симба. Точнее, это был и Симба и не Симба. Оказавшись в эпицентре совершенно других отношений он потерял и все свои черты и привычки и манеру лежать и даже имя. Он спал. Я действовал как робот. Я попытался его поднять. Он вцепился в тряпки и явно не хотел просыпаться.

- Я помогу, - сказался опыт выноса пьяных тел из буфета. Она оторвала кота от пола, потом оторвала от него волочившиеся тряпки и сунула мне в руки. Его, а не тряпки.

Я шел по улице, а кот норовил спрыгнуть. Я не взял переноску, а идти было с километр. От него шел запах столовой, шерсть была жесткой, не стриженные когти рвали рукава. В сомнамбулическом состоянии я дошел до дома, выпустил кота и стал ждать воскрешения. Однако на этот раз воскресение не удалось - Лазарь понюхал миску, впрыгнул на свой королевский стол, съел мини баночку тунца за 320 рублей, спрыгнул вниз, пошел к котоходу и исчез.

Я подошел к окну. Кот обошел дом, прошел в калитку и исчез в направлении Фруктовой.

Симбы больше не было.

Ты спрашиваешь, а где же сексуальное излечение? Подожди, сейчас все будет.

(Окончание следует).

Часть 2. Лена это Лиза.

С женой мы в браке уже двадцать пять лет. Она из какой-то станицы под Краснодаром. Приезжала к нам во двор, на лето. Детьми познакомились. Данные хорошие. Сложно пройти мимо. Поженились. Семья, дети, дом. Одна незадача - спим как в восемнадцатом веке. Я сверху.

И вот я решился. Поговорить с ней.
Выбрал момент, когда она что-то вышивала. К теме подбиваюсь аккуратно, про мулине сначала спрашиваю, и, наконец, говорю.

- Может нам в другой позе попробовать?

Смотрю, заинтересовалась, глаза огромные свои на меня подняла.

- По-другому, говорит, это как?
- Ну (Господи, помогай!) ты на колени встанешь, как собака, а я сзади, - говорю.
- А где это ты, - говорит, - такое видел?!

Вижу судьба моя решается. Нельзя лгать в такую минуту. Честно надо отвечать.

- Тихонов, - говорю, - кассету иностранную дал. Порно, - говорю, - называется.
- Ну вот пусть твой Тихонов тебе так и встает, - и сама встала и вышла.

Вот тут я и поставил крест на своих сексуальных мечтах. Такой человек, она, думаю. Не одаренный, думаю, в этом смысле человек. Малохольная. Бывает, как говорится. Поставил, в общем, я крест, да крест не поставился.

Прошло еще пять лет. Мотаюсь по миру, по буровым. Знакомлюсь с разными людьми. С грузинами в том числе. И вот в бане, в далеком Нижневартовске, рассказывает мне некий Мамардашвили, что появилась у него женщина. Лиза. Такого пламени, что ни в Испании ни в Аджарии не встретишь. От русской, - говорит, - случай небывалый. А формы…?!!

Дальше ты уже догадалась, правда, Копибара?

Вот свел случай. Сейчас уже как десять лет прошло и спокойно об этом говорю, а тогда я из бани вышел босыми ногами и в лес пошел. Калитку не закрыл. Ничего не видел. Бонусом к адюльтеру
выходило, что это я малохольный, раз там она огонь…

Вернулся. Дети входят. Так заведено у нас. Втроем. Что это папочка грустный из Нижневартовска прибыл? Скважину, - говорю, - расконсервировал, - а там вода. Бывает в нашей работе так. Нефть уходит. Несу какую-то околесицу, а сам в мелкого глазами впился. Черты, думаю, знакомые…. Еле еле эту мысль погасил. Ладно. Дело прошлое. Дети то причем.

И вот стою я у окна. И смотрю как кот уходит. И сердце бьется сильнее. Только я сначала не понял отчего. Начал вспоминать как поначалу ее винил - малохольная. После грузина - себя, раз с ним горит, а со мной не горит, во мне дело. И вот, пока кот уходит, я стою и чую третий этап наступает.

Ни с ней, ни со мной, ни с грузином никак не связано. Как так, - сам себя спрашиваю, и сам отвечаю торжественно:

- Потому что на фруктовой Симба - Жора!

Сказал я это себе и вмиг мой комплекс рухнул, как обветшалый дом. Ведь люди, в том числе любимые наши, в отношениях с другими становятся людьми ИМЕНИ КОТОРЫХ ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ!

Ведь в чем сила истории с Симбой оказалась? Что его переименовали! А Лена, Лена … с ним - Елизавета Петровна. И имя той, нарочно, дурацкое выбрала. И с Лизой этой я даже не знаком. Ну а сравнивать какой у нас секс с Ленкой и какой секс у Шалвы с Лизой - это окончательно надо с резьбы свинтиться.

С тех пор все в моем мире, Копибара, на место встало. Обрел я душевный покой.
Только иногда на мелкого, Ванечку, смотрю, и думаю… может он тоже, того, не Ванечка… Вано?

Завтра встану пораньше, посмотрю куда он на весь день уходит.

Теща.

История о захватывающих выходных, рассказанная Копибаре за завтраком ее мужем Копибаром.

Копибара уже пила кофеек, когда ее муж Копибар перестал тыкать маленькой ложечкой в банку вареной сгущенки и спросил:

- А ты знаешь, что тещи бывают государственные и настоящие?
- Что ты имеешь ввиду? - насторожилась Копибара.
- Я имею ввиду, что про некоторых женщин мужчины говорят «Есть у меня теща». Так вот женщина о которой говорят «есть» - это теща государственная. То есть признаваемая государством теща. И это дает ей право, например, на посещение зятя в больнице. А настоящая теща или теща-индивид - это та, кто становится тещей лишь на мгновение в силу уникального стечения обстоятельств.
- Я ничего не поняла, - честно сказала Копибара.
- Тогда я расскажу тебе историю, - сказал Копибар, - и немедленно рассказал.

….

Фотография любезно прислана приложением «Росштрафы» и подпись:

«На 188 километре трассы M9, деревня Кудиново, разрешенная скорость 60, ваша скорость 88. Итого: 250 рублей».

Фотография выделяет номер авто, оставляя контуры лиц в полутьме. Чистые овалы, как на картинах кубистов. И на том спасибо. В чей ящик эта фотография еще придет, неведомо. А кому надо - догадается. Справа покрупнее, слева покруглее. Значит, он и она.

До Кудиново два часа зимней дороги от Москвы. И от Кудиново до Юхнова еще полтора. Немудрено превысить. Сзади на сиденье болтается коробка, голубой бант. Подарок.

Ее мать живет в деревне. Как приехала с Молдавии так и живет. Лучшего не ищет. Себе не ищет. А дочери уже пора. Давно пора. Да только никак. Тридцать пять лет, дочери. А матери шестьдесят. Так что пора. А подарок - матери. Шестьдесят лет в деревне - не кот начихал. Год за два идет. Без маникюра идет. И без гиалуронки.

Дочь всю дорогу, как погода на море. И хочется показать матери его. И страшно. Как примут? Деревня. Народ строгий. Простой. Он, вроде, положительный, не пьет и в долг не просит. Подарок сам купил.

- Матери нужно что?
- Готовит она. Сломался у ней комбайн. А так пироги печет.

Купил. Сам купил! Фисташковый цвет. Планетарный миксер. По нашему - тестомес. А все равно боязно. Как люди примут? Что скажут?

- Куда?
- Здесь направо. Там, в конце.

Не выдержала, открыла окно. Залаяли собаки, вдаль по всей улице. В воздухе дым, как память. Топят печи. Ах Газпром, Газпром, с капитализацией в триллион долларов, милый, любимый газпром, как же хорошо, что ты не дотянул сюда свою чертову желтую трубу. Не дистиллировал прошлое.

У дома машины, значит, брат, жена. Опять волнение. У нее ребёнок на руках. Когда успели? Вошли вместе, в дверях пригнулись. Двери такие в деревнях. Без уважения не войдешь.

- Куда повесить куртку?

Что куртка! К столу, к столу! Чем богаты. Отец поднялся:

- За мать!

Выпили. Каждый свое. Богато живем.

- Ну что там у вас? Показывайте? Что за коробка?
- Господи, это же денег стоит!
- Ерунда, - смеются, - по акции взяли. Фисташковый со скидкой шел.

Мать вышла, принесла носки. Свой подарок. Ему. Шерстяные.

- Меряй.

А что мерять? Все точно. Выверено до миллиметра.

- Чай? Пирог! Не один, два! 60 лет. Раз в жизни бывает….

Ушли брат с женой. Затих разговор. Она собрала посуду.

- Возьми белье в шкафу.

Деревенский дом, по нашему, большая комната. С занавеской. С одной стороны спят родители. С другой зимой спит корова. По случаю праздника корова спит в сенях. На ее месте молодые. Молодые? Ему пятьдесят. Ей тридцать пять. А молодые - лежат, ржут. Пора бы спать. А не спится им. От печки жар. Или от нее. Не разберешь. Деревенский дом, все слышно, все видно, все ясно. Никаких полутонов. Руку протяни за занавеску - вот она - мать.

Встали рано.

Мать с Отцом сразу ушли. Мол, надо работать. Но все четверо знают - ничего не надо, зима. Но его и ее надо оставить. Пусть привыкнут.

Сидят. Он ногу на стул поставил. Освоился. Как кот. Хлопает глазами. В доме где она родилась. Какие-то лосины и рубашка на ней. Как кавказская пленница. Он приличней. В носках, что связала мать. Каких-то мягких брюках. Пятьдесят лет. Что сделаешь… ничего не забыл.

Поели, погуляли, прошли по деревне.

(Окончание)

Снова легкой тенью дым. Здесь жила бабушка… Здесь вторая. Это школа….

- Здравствуйте Анна Владимировна, а это кто с вами??

Взгляд короткий, внимательный. Все понятно. Кого попало не привезут. Новость. В десятках глаз опубликована.

Вернулись. Сели в машину, вышли родители.

- Идите в погреб. Аня, возьмите с собой огурцы.

Смешно. Как можно с собой взять огурцы. Друга можно взять, память, сердце чье-то, если сгоряча, а огурцы? Хотя, потом, дорогой, поняли - банки на каждом переезде перекликались «Мы тут - мы тут». А сейчас как сказать? Другого языка нет.

Вышли из машины. Холодная лестница вниз. Тусклая лампа. Вода на стенах. И снова этот запах. Холодной земли, мокрых стен, антоновки в ящиках, старых мешков, картошки. Запах самой памяти. Запах уходящего времени.

- Бери вон те, маленькие. Перчики тоже бери. И грибы. Неси аккуратней, черт!

В погребе хорошо, тайна. А наверху ясно.

- Кота вернешь, мама?
- Оставь, тут ему веселей.

Обнялись. Сели в машину. Открыли окна.

- Ну…. Мать не забывай….Ты, Василий, держи ее крепче. Сам знаешь. И не тяните.
- Хорошо.
- Бывайте.

Стеклоподьемник отрезает дым, собак, мерцающую линию жизни. Закрывается плотно. Как гильотина. Полный вакуум. Японское, блядь его, качество. И звук такой. Окончательный…

Теперь еще триста километров. И снова жди фотографии. Кудиново, Малоярославец, Нара. И везде тридцать, сорок и даже пятьдесят лишнего. И штрафы им нипочем. Хулиганы. Он и Она.

…..

Мать стоит пока машина не уходит за поворот. Подходит кот. Ее кот. Приехавший когда-то на пару дней, да так и оставшийся.

- А, пожалуй, я и бабушка. - думает Она. Хотя по чину - мать. А в городе шестьдесят - невесты.

Кот трется ухом. Делает три оборота. Поднимает голову.

- Уехали?

Ну слава богу. Не забрали. Значит, снова жизнь. Ну, пошли, мать, бабушка. Что там у нас на завтрак?

Возвращаются в дом. Отец проходит к стенке. Югославской стенке. Та еще память. Былых сражений за благополучие. Благословенных восьмидесятых.

- Ты будешь?
- Да, только не вино.
- Как думаешь, у них что-то получится?
- Ты же знаешь.
- Странные ОНИ.
- Живут одним днем. Как будто вокруг них степь. Ни огонька. Нет прошлого. И будущего нет. Дорогу замело. В любую сторону иди - равно будет. Вот они здесь. За шторой. И вот их нет. Они уехали, а мы теперь кто?

….

- Поняла? - спросил Копибар.

Копибара слушала внимательно. По всему выходило, что Копибар прав. Некое мгновенное сплетение событий, в которые обязательным образом входила занавеска, далекая деревня, дым от печей, соседи, собаки и погреб, породило уникальную, настоящую тещу, тестя и даже превратила ее мужа Копибара в настоящего мужа совершенно посторонней женщины, а загадочную Аню в его жену. Это было очевидно. В то же время Копибара продолжала все эти дни быть женой Копибара, но женой государственной или, выражаясь языком послековидной эпохи, женой удаленной.

Она открыла холодильник. - Привет, привет, - сказали огурцы. Перец подмигнул. А грибы слегка наклонили шляпки.

Она открыла банки. Попробовала. У нее захватило дух. Это был триумф вкуса.

- А теща то у тебя, настоящая, - обернулась она к Копибару. Ты не тяни, если что….

У Копибары давно созревала мысль о том, что книги не могут иметь «цены для всех». Даже елочка в машину пахнет немного по разному, а книга, уж точно, имеет только персональную цену, так как читатель может извлечь из нее ровно столько насколько сам доразвит до автора. В случае Копибары цена на эту книжку должна составлять, примерно, сто двадцать шесть тысяч рублей, что является интегральным показателем глубины книги, помноженной на мелкость Копибары, помноженной на ее социальное положение.

В свое время, то есть время созданное Пушкиным, Александр Сергеевич боролся за право писателя вообще что-либо зарабатывать и эту битву с блеском выиграл. Копибаре кажется, что пришло время вводить персональную цену на книги, но не менее стоимости ее производства и распространения.

Копибара думает так: идея универсальной цены произведения искусства, картины, книги, концерта по формуле «Известность автора, умноженная на количество краски, умноженная на длину концерта» оскорбительна не для искусства, а для покупающего.

Принцип Копибары - карты на стол. Говорят, что почтенный подписчик падок на регулярность, чего не скажешь о вдохновении. Сшить это противоречие удается только публикуя письма читателей. За что Копибара приносит очередное извинение почтенному подписчику. Письмо, на взгляд Копибары, написано немного пафосно, но регулярность, регулярность и регулярность должна быть девизом каждого буфета аккаунта!

Письмо ниже …..

Гараж.

У женщин гаража не бывает. У женщин есть квартира. Гараж бывает только у мужиков. Настоящий мужик на квартиру не претендует, но и в гараж никого не пустит. Никого - это ее. Свою любимую женщину. Это его место. Это его дом. Это его мир. Ключ есть только у него.

Мужик использует гараж по разному. Кто-то хранит машину. Кто-то водит туда женщин. Кто-то мастерит. Какой мир, такой и гараж. Мой отец сносил туда вещи.

Фотографии наших душ, так он их называл. Плащ сгинувшего до моего рождения дяди Бори, плюшевая собака без глаз, битые чашки японского сервиза, сломанная клетка - последнее пристанище хомяка Фомы. Хлам, так называла эти вещи мать. Хлам заполнял пространство под кроватями, оккупировал полки, падал со шкафов и иным образом вызывал ее раздражение.

- Все это понадобится, - объяснял сокращение полезной площади отец, и в доказательство вышел на работу в плаще дяди Бори. Плащ, из еле обработанной коровьей шкуры, прошедший войну, в глубоких, как от шрапнели, сколах, ржавый, как днище танкера, и такой же тяжелый, вызвал нездоровое оживление на заводе. Лепестки кожи опадали, указывая направление движения отца. Внимания тот не любил и плащ больше не надевал. Мать покрутила у виска, но объявила кратковременное перемирие.

И тогда отец добыл гараж. Отнес туда накопленное за много лет. Превратил гараж в санаторий для вышедших на пенсию вещей. Перевел дух и принялся за старое. Каждый его визит к нам, выросшим его детям, заканчивался предложением забрать ненужную вещь.
Вещи, как правило, не отказывались. Мы тоже.

И вот он умер. Мой отец. Пришло время установить кто умер. Впервые в жизни я вхожу в его мир, в его дом.

Топоры, их он делал всю жизнь, зеленые бархатные туфли - это я была директором гостиницы, хохломской стульчик моего крошечного племянника, сваха-радиола, устроившая мой пожизненный роман с ABBA, куртка, возвращенная первым мужем, после развода. Разбежавшись в свою собственную жизнь мы с сестрой и матерью почти не общались и лишь вещи, материальные осколки наших душ, снова собирали целое под сырыми сводами гаража. Отец превратил гараж в храм. Храм нерассказанных историй ждущих своего часа.

И вот он умер. Сам стал ненаписанной историей. О вещах и об отце. И о матери. Ибо мать пришла «привести гараж в порядок».

Мы открыли гараж. Увидев ее вещи съежились, утратили форму, задрожали и превратились в хлам… Есть у женщин, то есть у тех кто живет в квартире, и такая страсть. Сведения счетов. Или, что то же самое, наведения порядка. В беспорядке. Обычно являющего нам неизвестный порядок. А наведение порядка у того, кто не может создать новый беспорядок - это самая страшная месть. Это уничтожение памяти. И наоборот, великодушие, как способность души допустить неведомый порядок и не распасться.

Что то было переставлено, что-то выкинуто, что-то продано. Больше некому было защитить вещи. Пришёл старьевщик, а точнее говоря, вор. Сгрузил вещи в свою тележку и увез, украв у вещей их историю, превратив в просто «клетку», просто «куртку», просто «велосипед». Мы смотрели ему вслед. Он поднялся на горку, начал спускаться, сначала пропала тележка, потом и он сам, и, наконец пропала шляпа. Я услышала тонкий печальный звук. Оборвалась тончайшая, как паутина, нить истории. Я поняла что чувствуют люди, утратившие бога.

Я не могла спасти все истории. Я думаю, что не могла. Я забрала только те, кому могла рассчитывать дать жизнь. Остальным я сделала фотографию. На память.

Мои вещи снова вернулись ко мне. Я расставила их на полу в гостиной. Вошел муж и весело приветствовал меня: «Решила открыть лавочку антиквариата?»

Я не была расположена к шутке в тот момент. Я посмотрела на него так, что он немедленно уехал в командировку. На три дня. Эти три дня я непрерывно думала об отце.

Ужасном человеке, так и не отдавшем до конца свой мир любимой… и так оставшийся любимым. О человеке, для которого не существовало вещей и поэтому он их собирал. Парадокс.

Когда я напишу историю этих вещей, я напишу историю отца. Я так и назову ее.

Гараж.

Вот до чего доводит технический прогресс. До нездоровых желаний!

Это уже не черепаха! В ней более нет медлительной философской стати, права на задумчивость и безразличие, права сказать «триста лет тому назад», в ней нет осознания своей собственной красоты, не подлежащей сравнению с какой либо другой. Это уже не черепаха, но и кошкой она не будет. Это спортсмен, по ошибке зашедший на философский диспут, это философ, решивший выступить в передаче «танцы со звездами».

«Кошка быстрее, чем черепаха», «кошка грациозней черепахи» - это незаконное словосмесительство в духе «трактор больше, чем ноутбук».

Кошка - это материализация совсем другой идеи, чем черепаха. И что либо материальное подлежит оценке лишь с точки зрения соответствия своей собственной идее.

Видео веселое. Спору нет. Лайки получены. В конце концов стать заложниками технического «прогресса» - выбор человека. А вот брать другое живое существо в заложники, чтобы повеселить публику - нехорошо. Копибара так считает.

https://www.tg-me.com/nonazvaniya/1488

Вот как надо о любви говорить. Коротко, ясно, по делу.

Отрывки разговоров Копибары с друзьями.

- Копибара, скажи, почему американцы хотят нас уничтожить?

Такие общие вопросы, обобщающие желания сотен миллионов людей по другую сторону океана и превращающие другую сотню миллионов в осажденный лагерь, обычно веселят Копибару. Однако в этот раз она делает скидку, ибо человек задавший вопрос, прекрасный музыкант и старый друг Копибары.

- А ты со сколькими Американцами разговаривал за последние десять лет? - интересуется Копибара.

Музыкант замолкает на несколько секунд и выдает,

- С одним.

- И что он хотел?

- Мороженного. Это была она. Потом мы поехали ко мне домой…

Музыкант замолкает и судя по выражению его лица та встреча с Американцами была более чем романтичной.

- Ну и ничего? Ты, я смотрю, жив? - разрушает эмоцию Копибара.

- В смысле…..???

Третий год ходит Копибара мимо закрытого в Столешниковом Луи Виттончика. Закрыто, заколочено, только вывеска!

А вот Римский Виттончик, куда теперь зачастила Копибара, занял промежуточную позицию! Продадим, но через крещение. Так как Копибаре продавать нельзя (русский паспорт), но хочется, то менеджер-иоанн, виртуозно пробежав по клавиатуре, превратил ее в Казашку и таки продал, стервец.

То ли дело Парижский Виттончик, где Копибару строго попросили даже к ценам не приглядываться. Полнейшее отлучение.

Раздумывая над этими тремя стратегиями любимого магазинчика Копибара решается предложить четвертый вариант:

Открыть Виттончик на Столешникова , все равно здание стоит, аренда идет, но русским ничего не продавать. Продавать только фирмачам. Тем более, что пионером игнора граждан страны в которой торгуешь, все таки, были сами русские. Это их открытие - открыть, но своим не продавать. Березка называлась.

Эти четыре стратегии, по мнению Копибары, дадут полную картину охватившего мир идиотизма!

Формула вычисления количества вранья от Копибары.

Объяснение после утверждения разбавляет утверждение враньем в два раза. Оправдание - в три. Два объяснения - в четыре раза, два оправдания в 9 раз и т.д.

Примеры.

Если на вопрос начальника «как дела в проекте?» ты говоришь - «отлично», это правда.

Если добавляешь объяснение (хотя не просили): «отлично, подрядчики поставили оборудование» - правды в два раза меньше. Если «оборудование привезли, рабочие вышли» в четыре раза меньше правды.

Пример с прибавлением оправдания:

Жена спрашивает: «Где был?».

Отвечаешь - у любовницы, это правда.

Отвечаешь: задержался на работе, начальник завалил работой - это объяснение плюс оправдание. Тогда два умножить на три - правды одна шестая. 99% что ты занимался чем-то таким, что для жены равносильно тому что ты был у любовницы или ты просто был у любовницы.


P.S. А если действительно задержался на работе, а жена спрашивает «где был?», то ответ: «фителек то притуши, коптит» - правда.