Telegram Web Link
Вы не любите Хайдеггера? Не понимаете всей его сложности и туманности его мысли? Вы просто не умеете его пить!
Прошел год и несколько дней после защиты кандидатской диссератции. И мне наконец-то выдали диплом, – есть повод меня мысленно обнять!

Когда-то мне казалось, что написать кандидатскую диссертацию может любая обезьяна. Я ошибся, – диссертация требует значительных ресурсов. Когда-то мне казалось, защитить диссертацию не составляет большого труда, раз творя работа одобрена советом для рассмотрении на заседании, это практически гарантия ее успешной защиты. Я ошибся, – бывают отрицательные защиты. Когда-то мне казалось, что раз защита успешна, это уже гарантия, что аттестационная комиссия примет положительно решение о выдаче диплома. В этом я пока не ошибся, и тем не менее потрепать нервы комиссия может.
Люблю замечать в себе рост над собой через признания ошибок, через признания ошибочности взглядов. Не ошибаются только звери и боги. Человеку же, поскольку полнота его сущности всегда на горизонте, суждено ошибаться, как суждено преодолевать самого себя.
Для меня ночь это слишком большая роскошь. Жизнь вынуждает просыпаться рано и встречать рассвет. Что скрывает сокрытость ночи – все это чаще всего мне приходится только воображать. При том что все то, о чем я говорю и пишу, может быть сказано только в поздний час, в час перехода из мира яви в мир снов. Вот и вчера записал очередной выпуск подкаста. Опять ни о чем, просто потому что был один и близилась ночь.
Вот вы говорите вам не понятен Хайдеггер. Мне вот тоже много чего в нем не понятно. Например, его понимание истины как несокрытости. Греки называли ее алетейя, что буквально означает несокрытость. Действительно, кому как не родоначальникам философии вообще хоть что-то знать о существе истины. Но почему алетейя?
Несокрытость не есть только лишь открытость. В несокрытости слишком много от сокрытости! Мы помним, что природа любит скрываться, – это слова Гералклита, и природу которого нужно мыслить как сущность. Сущность стремится к сокрытию. Как это понять, когда истина мыслится как несокрытое? Несокрытое может стремиться к сокрытию. Даже напротив, только несокрытое и может быть влекомым к сокрытию. Будучи сокрытым ему уже незачем стремится к себе, не правда ли?
О вкусе

Я не так часто встречаю людей, о которых мог бы сказать как о людях, наделенных хорошим вкусом. В некоторых случаях, когда это все же случается и когда носитель такого вкуса прекрасная девушка, в таких людей я влюбляюсь, – сложно не влюбиться в женщину с хорошим вкусом и не ответить ей взаимностью!
Но каждый раз, когда мне приходится слышать от людей, что их любимый художник это Рафаэль или Леонардо, а любимый композитор это Бах или Моцарт, любимый писатель какой-нибудь Шекспир или, прости господи, Достоевский, я невольно поражаюсь той скудости ума, при котором человек невольно признается в отсутствии у себя какого бы то ни было признака вкуса. Это не означает, что творчеству указанных гениев чего-то недостает. Напротив, попробуйте сформулировать и обозначать их недостатки, и вы почувствуете себя полными глупцами! Тем не менее классический образцы не могут быть свидетельством вкуса, но потому они и образцы, что позволяют оттачивать индивидуальный вкус. Со времен Канта мы понимаем под вкусом способность судить о прекрасном, а суждение не может быть предметом коллективного сознания, чтобы под этим не понималось. Ближайшим образом здесь может стоять понятие моды, – которая, присваивая себе понятие «хорошего вкуса», становится фактически идеологией, но в любом случае она также свидетельствует об отсутствии индивидуальной способности суждения в делах красоты (кстати, на этом фундаменте вполне можно обосновать абсурдность и так называем коллективных ценностей). Впрочем, вопрос можно оставить открытым то ли мода формирует вкус общества, то ли некий запрос толпы формирует и утверждает моду. Редко можно увидеть споры о моде, также, как споры о классических образцах искусства, – но споры о вкусе – это нормальное явление. Вкус отражает степень понимания, и он же формирует ценностное содержание отношения человека к предмету суждения. О вкусах не спорят только те, кто им не обладает. Вкус пробуждается там, где появляется желание поделиться с другим предметом своего переживания, с желания показать другому нечто прекрасное.
Образцы искусства дают вкусу направление, по которому он способен в дальнейшем идти своим путем. Сам же «вкус должен быть личной способностью» (Кант), и, оставаясь таковым, всегда говорит очень многое о человеке, который обладает этим вкусом.
Почему порно это не секс?

Вспоминается один разговор со знакомым психоаналитиком, в котором мы затронули само собой тему секса и тему порнографии. Мой собеседник обмолвился, что для опыта сознания просмотр порнографии ничем не отличается от реального секса. В этот момент я засомневался в степени его компетентности. Ну, я не люблю такие грубые упрощения и мне было, что возразить.
Конечно, это тема сложная, и в двух словах тут не скажешь. Но кое-что я могу прояснить.
Порнографию человек просто так не смотрит, – обычно им движет некая потребность. Философы и психоаналитики бьются над разгадкой этой силы, и, строго говоря, окончательного ответа здесь нет. Удовольствие? Ну что вы, это лишь след влечения, который, к тому же, не всегда выражен в каких-то качественных оценках. Напротив, если только удовольствие ставить в центр смысла сексуального влечения, такой опыт мало чего стоит, и тогда он ничем не отличался бы от онанизма.
Для секса необходим Другой. Другой – это символическая структура, определяющая содержание моего бытия, его границы и настроение. Даже бунт против Другого не может не мыслиться изначальной положенностью Другого моего влечения к его уничтожению. Помню дядя Федор Гиренок все пытался выражать недовольство по отношению к диалогистам, – но само такое отношение исключительно диалогической природы! Однако в этом определении не хватает существенного на мой взгляд дополнения Другой дан мне равно в той степени, в которой и я дан для другого. Мое влечение к Другому определяет мое содержание, но в той же мере и содержание Другого. Для меня важно обратить внимание на отсутствие субстанциональности Другого, – Другой мыслится не в категориях кто и субъектности, но в возможности, определяющей границы субъекта в его в его влечении.
В сексе Другой дан мне в опыте моей телесности. Его реальность мыслится реальностью моего тела, – так мы определяем себя как мужчину или женщину. Мы же понимаем, что мужчина и женщина это нечто телесное, не так ли? Телесность в символическом значении всегда динамична, – вот почему мы можем различать пол от гендера, – в сексе границы телесности могут стираться в момент экстаза, при котором происходит глубокое единение, сопровождаемое выбросом разного рода гормонов.
Итак, сексуальность не мыслима без телесности. В некотором смысле, сама граница телесности определяется сексуальностью, – она задает границы телесности и степень вторжения в эту телесность. Но телесность не принадлежит только мне. Тело это целостность, но и граница, и, как любая граница, символична и является точкой пересечения Я и Другого. Да, Другой это символическая структура, реальность ее определяется как моей телесностью, так и телесностью Другого, – но в опыте секса я также определяю границы телесности Другого. Именно поэтому, только лишь удовольствием сложно объяснить секс и сексуальное влечение. У человека, у которого фигура Другого деструктивна, секс также оказывается на грани возможного. Не бывает секса без открытости к Другому. При порнографии никакого подобного Другого в этом опыте нет, моя телесность окажется замкнутой на самое себя, в то время как она нуждается в этой открытости.
Однако, важно заметить еще, что для секса нужен не просто Другой, но Другой, наделенный фантазией. Фантазия предвосхищает желание, но и желание пробуждает фантазию. Отсутствие фантазии по отношению к Другому – это грубость и хамство, превращающая секс в онанизм при помощи тела Другого! При порнографии у меня нет моей фантазии в собственном смысле, той фантазии, которая наделяется сексуальным влечением к Другому, но есть эрзац фантазии, данный мне образом картинки. В лучшем случае, я могу в этой ситуации желать желание Другого, но не переживать сексуальное желание, которое также не мыслимо без желания Другого. Желание же желания есть, конечно, импотенция или бессилие, и сексом это назвать сложно. И, в конечном счете, где здесь желание Другого? Если я не выступаю объектом желания Другого, – зачем мне такой секс? Любой психоаналитик подтвердит верность фразы если меня не желают – я не существую.
Weight
Isis
На 2х2 идет концерт Дельфина. Тоже не плохо, но у меня на канале немного другая музыкальная пауза.
Philosophy Now прислали последний номер, посвященный юбилею Канта, философии и литературе, и многим другим интересным вещам, и в котором кроме прочего опубликована моя небольшая статья о Бахтине. Так же мне подарили годовую подпуски на журнал, что тоже не может немного не радовать. Но прислали мне два журнала, один из которых я оставлю себе, а что делать с другим пока даже не знаю. Если у вас есть дельные советы по этому поводу, - делитесь в комментариях.
Почему он так мудр? Почему он так умен? Почему он писал такие хорошие книги? – Ницше говорил об этом в своем исповедальном Ecce homo. Но а я 18 июня в Некрасовке прочитаю лекцию о «Рождении трагедии из духа музыки». Если вы давно хотели меня увидеть, но не решались или не могли найти повода, – вот он.
https://nekrasovka.ru/afisha/18-06-2024/6014

Лекция будет идти по тексту Ницше с комментариями отдельных фрагментов в русском переводе А.В. Михайлова. Очень рекомендую издание Ad Marginem 2001 с комментариями и дополнительными материалами. Есть она в интернете, в крайнем случае напишите мне, я пришлю вам текст. Но в целом, лекция открыта для всех, так что и без знания текста можете тоже приходить.
О самоубийстве

Каждый философ в той мере, в которой он осознает свою сопричастность с философской традицией, всегда начинает с некоторой посылки, с некоего начала, ясного и отчетливого, опираясь на который, выстраивает систему своей философии. У каждого крупного философа есть его вопрос, с которым они приходит в этот мир и всего его творчество есть один большой ответ на этот вопрос. Даже в том случае, если он таковой отрицает или ему противостоит. Ты есть то, что приходит в этот мир со своим вопросом. Отсутствие вопрошание по отношению к миру есть едва ли не свидетельство отсутствия тебя самого.
Родоначальник европейской философии Рене Декарт начинал с методологического сомнения, – все поставить под вопрос с целью найти нечто, лишенное сомнения, – ход в величайшей степени изящный. Поскольку сомнение акт ментальный, Декарт и заключает о человече, что он вещь мыслящая. Его не так волнует содержание этого мышления, ему важен сам факт, – ты мыслишь – следовательно, существуешь. Вывод не самый очевидный, но самый изящный из всей европейкой философии. И вся философия после Декарта пошла по его следу, и даже там, где, казалось бы, мы едва ли способны этот след разглядеть, мы его все же сумеем распознать. Когда Альбер Камю будет ставить свой вопрос, поистине серьезный философский вопрос — вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой или она того не стоит, – это значит ответить на основополагающий вопрос философии, – то и здесь он не далек от сомнения Декарта. Разве вопрос о самоубийстве не вопрос о сомнении, не того ли порядка – быть или не быть? И далее все прочие вопросы – имеет ли мир три измерения, существует ли девять или двенадцать категорий духа – следуют потом. Они всего лишь игра; сперва необходимо ответить на исходный вопрос. Исключительно рациональный вывод в духе учения Будды. Возможен и прямо обратный ход ответ на все прочие вопросы, позволят в совокупности ответить на вопрос а стоит ли вообще жизнь того, что бы быть прожитой? Но что значит ответ на это вопрос, вопрос, который едва ли мы задаем себе. Мы часто отвечаем на него самим фактом своего существования.
При всей своей симпатии к стоикам, я всегда был мысленно против самоубийства. Я мог бы его оправдать как акт эвтаназии, но во все прочих моментах мне всегда казалось это какой-то ошибкой, к которой толкает нас наш собственный разум, который в какой-то момент вдруг пошел против нас. Впрочем, разум наш часто пытается идти против нас.
При том что одни из моих философских учителей справедливо предупреждал, что философ ходит с бритвою в кармане, намекая, что в одним момент он может нанести себе смертельную рану. В этом есть доля правда. Мы всегда н краю ни то безумия, ни то самоубийства. И нет ничего хуже для философа, чем состояния нормальности.
Я не могу не сказать, что никогда не думал об этом, но всегда понимал, что жизнь всегда больше, что сам этот момент кризиса, толкающий меня на мысль о самоубийстве, предельно ценен и красив пусть и в своей трагической форме, но он наполнен своей ценностью и красотой, отражающей моей присутствие в бытии. На этом фоне вопрос о самоубийстве есть не более, чем ошибка ума. Сознание часто играет с нами, толкая то в пропасть, то в хаос небытия. Но, поскольку нам дан разум, было бы ошибочно иногда им не пользоваться. Из этого я делаю простой вывод поскольку ты жив, вопрос о самоубийстве быть поставлен не может, – сама твоя жизнь, пусть и лишенная, как тебе может показаться, той качественной полноты, уже есть ответ на вопрос о том, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить.
О понимании и знании

Итак, обозначенный выше вопрос Альбера Камю о том, стоит ли жизнь того, чтобы быть прожитой, – этот вопрос который мы не задаем, но на который всегда даем ответ самим фактом своего существования. Задавать вопросы это прерогатива сократического аполлонизма, бесконечно рефлексивного и потому лишенного возможности слияния с первоосновой бытия. Как-то один мой приятель спросил меня о том, зачем мне моя возлюбленная? – вопрос поставил меня в недоумение. Можно придумать множество ответов, но ни один из них не будет исчерпывающим образом отражать действительность. Все равно, что спросить художника зачем он пишет картину, – потому что он художник, и это может быть единственным верным ответом, не лишенным возможности быть поставленным под сомнение. Понимание в отличии от знания не выражается словесными конструкциями, точнее не выражается в полноте, знание относительно и всегда может быть дополненным, понимание если оно есть, то есть всегда в полноте понимания.
Это ясно понимал Ницше говоря о музыке, что к ней невозможно исчерпывающим образом подступиться с ее мировой символикой средствами языка, – музыка символически сопряжена с праисконными противоречием и болью в сердце пра-Единого, то есть символизирует сферу, какая превосходит любое явление и предшествует любому явлению. Пред музыкой любое явление – лишь подобие: поэтому язык, будучи органом и символом явлений, нигде и никогда не способен вывернуть наружу то наиглубочайше-внутреннее, что присуще музыке, – всякий раз, когда он берется подражать музыке, он лишь внешне и поверхностно соприкасается с нею, тогда как глубочайшее ядро музыки, несмотря ни на какое лирическое красноречие, не приближается к нам ни на шаг.
Это можно сказать и об искусстве вообще, и об искусстве понимания человеком другого человека, – случайно ли полнота понимания другого выражается в форме безусловной любви, поглощающей и разрывающей стихии. Понимание всегда персоналистично в отличии от знания, ориентированного на объективность, и поэтому оно всегда отражает исключительно индивидуальное бытие. Так встречаясь с музыкой, мы можем вдруг обнаружить насколько вселенски бездонной оказывается наша душа, или, напротив, – отсутствии понимания может поставить нас перед событием ужаса собственной немощности перед миром.
М_А_Маслин_Классическое_евразийство.pdf
168.7 KB
Тут в одном месте через Бориса Межуева прочитал, что, дескать, идеи пропагандиста Дугина не изучаются должным образом философским сообществом. Что касается меня, то для меня нет необходимости изучать все наследие человека, значительная часть которого откровенная графомания. Вполне достаточно полистать для понимания отсутствия сколько бы-то ни было значимости этой фигуры с точки зрения образцовой философии. Но вот тут жалуются, что дескать, нет работ о Дугине. Если бы эти дилетанты умели хотя бы элементарно пользоваться поиском по академической литературе, то непременно бы столкнулся к примеру со статьей одного из ведущих исследователей русской философии и моего научного руководителя М.А. Маслина, в которой показано, что пропагандисты дугинизма, являющегося, по существу, вариантом западного правого радикализма, создают фальсифицированный образ евразийства, насыщенный мистикой, расизмом и агрессией. На Западе они способствуют распространению русофобии, возбуждают неприязнь к русской интеллектуальной культуре.
Lost In Space
Aqua Nebula Oscillator
О чем нам мечтать, когда наше море топит наши корабли? Моя жена любила мечтать обо мне, я же мечтал о луне.
Вчера перед сном записал еще подкаст о понимании, знании, и о том, почему нас не понимают. И вот что я все не могу понять, а с чего мы вообще вдруг убеждены, что понимание не только возможно, но и должно быть? Если бы мы умели понимать друг друга как считать арифметический счет, чего бы вообще могла стоить наша жизнь, и наша любовь?
А теперь музыкальная пауза.
У русского языка есть все, чтобы на его почве все же созрела новая философия. Философия, способная выйти из бесконечного пережевывания идей двухсотлетней давности, всех этих Чаадаевых и прочих Достоевских. Увы, но это не признак неувядающей классики и ее величия, и ее бесконечной актуальности, но признак отсутствия живой мысли. Как мы вообще понимаем, что вещь отсутствует? Как писал один носитель трагического миросозерцания: у каждой культуры свои новые возможности выражения, которые появляются, созревают, увядают и никогда не повторяются. И хочется его дополнить - там же, где эти возможности себя не реализуют, нет и культуры. Вполне возможно, что мы живем в пространстве, где культуры и нет. Все эти разговоры о культивировании традиционных ценностей через страх перед властью, - вполне себе явный симптом затянувшегося разложения культуры и утраты способности замечать
новые вещи и именовать их новыми словами. Ценности культуры это результат ее развития или упадка, но никак не результат политики власти и закона. У этого есть другое слово - идеология, фактически ставшей пропагандой.
Мне нравится русское слово вещь, звучание которого отсылает нас к глаголу «вещать», - вещь говорит? Нет, вещь это то, что было озвучено, чему было присвоено имя, и за пределами чего вещь существует только как то, что Кант называет вещью в себе или вещью самой по себе,
- без имени, без слова, но почему-то непременно
существующей.
Бывают такие вещи, пропажу которых мы не замечаем. Бывают такие вещи, которые мы не замечаем вовсе. Одно ли это и тоже не замечать пропажу вещи и не замечать саму вещь? Подумайте об этом перед сном, а пока - доброй ночи!
Приятно удивлен вчерашней лекцией о «Рождении трагедии», - так много красивых, молодых (и не только) лиц, интересующихся Ницше и его ранним трактатом, - это радует. На лекции я остановился на связи между словом и музыкой, и попытками слова вернуться в музыку и, чувствуя, что я затягиваю лекцию, я решил прервать себя и продолжить с следующий раз. Впрочем, я с самого начала предполагал, что одного часа будет мало, и два будет недостаточно, но я попробую, поскольку после меня уже в Москве, да и в России долго не будет. Так что вторая часть лекции пройдет 28.06.
К сожалению, и в этот раз мне придется перенести лекцию, которая теперь пройдет 28 июня в 19:30. А между тем вторая и, надеюсь, заключительная лекция о «Рождении трагедии» должна быть более содержательно важной.
Вслед за Шопенгауэром, Ницше возвращается к трагическому мировоззрению, которое есть основание праисконного бытия. Забвение бытия, о котором будет говорить Хайдеггер, не в последнею очередь означает и забвение трагического мироощущения, которое также нельзя не мыслить в свете смерти Бога или крушения верховных ценностей. Поговорим об этом и, конечно, о фигуре мудрейшего Эдипа. Давно я ставлю этот вопрос: в чем же трагизм судьбы Эдипа? В том ли, что он убил отца и женился на своей матери? Мы здесь вспомним то, что должны уже знать о кажимости, - для человека, созерцающего кажимость, последнее всегда есть полнота его опыта, и, стало быть, со стороны самого Эдина он не был убийцей отца, все это дано в реальности божественной воли и зрителя трагедии, и что немного запутывает нас. Но нам, кажется, важно не это, - убивал ли он или нет, - существенное в этой фигуре иное, и без чего трагедия не состоялась бы. В чем тогда его трагизм? Не в том ли, что все это время, считая себя мудрым, он все это время был далеко от самого себя, был не тем, кем казался для самого себя. На протяжении трагедии он ищет убийцу царя, ставшему причиной чумы, не понимая, что ищет самого себя. Все это время он пребывал в кажимости самого себя, был далек от себя. Он не мог узнать самого себя, а именно в этом и заключается высшая мудрость, а не в том, чтобы разгадывать загадки Сфинкса. И, как следствие, не понимание механизма судьбы, пытаясь избежать которую, он только лишь тем самым разворачивал ее осуществление. Не в этом ли трагедия человеческого бытия, что он мнит себя способным проломить стену бытия своим лбом?
О пацифизме Льва Толстого

Я вот до сих пор не решил для себя, нужно ли критиковать и как-то уделять внимание лицам, пытающимся казаться философами, но при этом ни по типу мышления, ни по степени открытости оного, к философии не имеют никакого отношения. Я уже писал как-то, что большая их часть сейчас это типичные дилетанты, не имеющие даже базового философского образования,
- это крайне важно. Важны не
дипломы и звания, - хотя среди дилетантов полно и профессоров, - но умение хотя бы немного держаться берегов разума.
Вот один мой постоянный подписчик обратился ко мне с вопросом, скинув пост одного из таковых дилетантов, в котором он пытается отмыть Льва Толстого от его пацифизма. Ничего кроме кринжа такие опусы у меня не вызывают, но раз обращаются, то, как знать, не будет ли кому это еще важно. Конечно, сводить мировоззрение Толстого только лишь к пацифизму было бы крайне наивно. Толстой это сложная, многогранная фигура, чье мироощущение не сводится ни к руссоизму, кем он был, ни к толстовству, кем он не был. Но нельзя отрицать, что великий писатель всегда был противником войны, - что мы и понимаем под словом пацифизм. И как им не может быть тот, кто вскрывает ложные основания церкви и государства, благодаря чему за Толстым закрепляется и анархические настроение. Этой теме посвящено сотни текстов, что и говорить обратное означает проявлять крайнее невежество. Утверждение, что Толстой не был пацифистом несет на себе скрытый отпечаток желания не сводить великое имя со всеми теми, кто сейчас отстаивает ценности свободы и признание за каждым человек его абсолютной ценности.
Понятно с какой целью автор пытается указать на то, что Толстой не был пацифистом, - с целью лишний раз указать, что сама идея пацифизма в корне нам чужда и противоречит природе русского мышления. Пои этом основной тезис автора в том, что Толстой, мол, не знал такого слова «пацифизм», и что сам термин пришел в наш лексикон только в XX веке и обозначает совсем не то, что сейчас. Конечно, ценности и смыслы, и слова не стоят на месте, поэтому мерить мерилом актуального настоящего феномены далекого прошлого не совсем корректно, - мысль в корне антиконсервативная, может поэтому наш автор этот аргумент явно не использует. Однако если бы он хоть немного понимал в философии и в генезисе идей, то знал бы и то, что отсутствие слова не гарантирует отсутствия явления, - понятия это следствия развития идей, а не их предпосылки. Если бы автор хоть немного знал историю философии, то ему было бы известно, что родоначальник идеализма Платона нигде и никогда не называет себя идеалистом, да и слова такого не знал. Так же ему было бы известно, что автор «Метафизики» Аристотель также не знал такого слова и понятия как метафизика. Таких примеров крайне много. Ни один постмодернист не называл себя постмодернистом, - и что ж теперь? Нам теперь переписывать всю историю философии или может быть как-то нужно искоренять из себя невежество и дилетантизм?
Поскольку я не историк эстетики, для меня было неожиданным прийти к мысли о том, что красота в искусстве первичнее красоты в природе. И что только через красоту, схваченную художником на холсте, мы вообще способны замечать красоту окружающего мира. Относится ли это к человеку?
Безусловно, поскольку как еще объяснить постоянно меняющиеся вкусы общей красоты в различные времена и культуры? Вы же прекрасно знаете, что эталон красоты во времена Рубенса слишком отличается от эталона ХХ века. Отдельные черты человеческой телесности только потому мы и замечаем, что гений художника заметил это впервые, и обращает наше внимание. Бывает, что мы едва ли не влюбляемся в портрет и пытаемся найти его черты в реальных людях, и, конечно, находим, как это было, скажем, в «Поисках утраченного времени», когда герой находил поразительное сходство своей возлюбленной с портретом Сепфоры «с картины того самого Сандро ди Мариано, которого чаще стали называть расхожим прозвищем Боттичелли».
О людях и нелюдях Писания

Вот словно в продолжении предпоследнего поста о невежестве и дилетантизме среди не просто общества, но даже тех, кто мнит себя интеллектуалами. Но вопрос я бы поставил таким образом: Стоит ли вводить в школах курсы по основам религии? Думаю, что это было бы полезно не только в школах, но и во всех учебных заведениях. И было бы хорошо, если бы их ввел ни какой-нибудь приходской поп, а религиовед или философ, хоть немного
понимающий в религии.
Поскольку мы живем в мире, в котором соседствуют различные религиозные представители и с ними как-то нужно уметь взаимодействовать, то есть выстраивать диалог, то знакомство с основами религий мира просто необходимо для каждого образованного человека. Возможно, тогда не приходилось бы то и дело сталкиваться с откровенной ложью, очевидно направленной на раздувания ненависти, как, к примеру, в тех случаях, когда некоторые диванные феелософы с позиция якобы христианства, полагают, что для ислама христианство это язычество. Понятно, что делается это с целью разжигания ненависти и провокаций. Впрочем, что с них взять, если при случае они и братьев-единоверцев готовы штыками заколоть.

Но, что касается отношения ислама к христианству, - в исламе есть такое понятие - Люди писания. Это последователи иудаизма и христианства, и это понятие в исламе позволяет отделить их от собственно язычников. В исламе запрещено оскорблять и покушаться на людей Писания, им можно иметь с ними дело, а мужчины-мусульмане могут жениться на представительницах этих религий, не переводя при этом их в ислам. Но, к сожалению, не все люди изучают основы мировых религий, предпочитая плодить ненависть и разногласия между людьми, вводя их в грубое заблуждение.

PS
Кстати, моя педагогическая практика начиналась именно с этого курса, когда я, будучи студентом, проходил практику в одной из СОШ г. Санкт-Петербурга и рассказывал детям об общем понимании буддизма.
2024/06/26 07:25:08
Back to Top
HTML Embed Code: