Привет! Спасибо тем, кто нашел время и не прошел сегодня вечером мимо Маяковки, где я выступил с лекцией о гоголевском «Носе».
Рад, что публика оказалась крайне разнообразной, приятно удивлен, что это оказалось интересным и старшему поколению. Вы все классные и надеюсь, еще увидимся, не знаю, есть ли вы здесь среди моих подписчиков или нет, но все равно спасибо, – а если есть, помашите рукой в комментариях!
О многом я, конечно, не сказал, нередко прерывал самого себя, желая придерживаться диалогическому потку мысли, чем структуре лекции – даже, кажется, не сказал о том, какая фигура из наших классических писателей на мой взгляд резко контрастирует рядом Гоголем, являясь его прямым антиподом, – это Чехов Антон Павлович, более негоголевского писателя по внутренней ткани бытия их текстов сложно найти: Гоголь это принципиально не скучный писатель, в его мире все течет, все меняется, видимость сменяется кажимость, живое подменяется мертвым, событие всегда не то, чем кажется. Не случайно у лучшего ученика Гоголя Федора Достоевского эта особенность поэтики достигнет кульминации в его бесконечно изобилующим «вдруг». Скуке здесь просто не остается место. Скука не знает никакого «вдруг», хотя и всем своим существом грезит о нем. Мир Чехова – это тотальность и непреодолимость скуки, греза по подлинности жизни, по ее опьяняющей стихии, способной затопить собой бытие человека. Сразу оговорюсь, что речь не идет о том, то Чехов скучен как писатель, нет, речь именно о внутренней метафизики текста, о том стержне его поэтики, которую мы способны обозначить в качестве основания.
Много чего еще не успел сказать, но это был хороший опыт, который положит для меня традицию публичных выступлений пред широкой публикой, поскольку среди только лишь академической средой мне слишком тесно и некомфортно. Но, вероятно, продолжение этому будет уже в Москве, куда отправлюсь уже на днях.

Подходящее время для зла – всегда и сейчас. Начало любого зла – в заигрывании человека со злом. Человек слишком доверяет разуму, возможности во всем и везде найти основания и причины, во всем найти правила. Мы никогда не согласимся на игру, если не знаем о правилах, еще меньше – если хотя бы в глубине души не верим в свою победу. Зная заранее о поражении – игра уже проиграна. Однако игры со злом бессмысленны поскольку само зло лишено смысла. Именно поэтому оно нуждается в образах и кажимости смысла, и зло никогда не говорит от своего имени. Поскольку в основании любого зла – ложь, то и правила игры со злом постоянно ускользают, меняются и переворачиваются. Это игра, в которой человек обречен, но только тогда, когда начинает эту игру. Заигрывающий со злом, позволяет свершиться злу, войти ему в мир, найти свое место в нем.

Я не думаю, что это было последнее лето. Перед годами зимы. Как и не верю, что это – последняя осень. За годы жизни я научился главному – доверять себе, поэтому делюсь и с вами предчувствием и настроением грядущей осени.

Привет! Меня пытались заблокировать, но, вроде все обошлось. Если вы это читаете, значит да, и можете поставить лайк, чтоб я видел, что канал продолжает работать.

Есть такой позднесоветский фильм «АссА», режиссера С. Соловьева. В нем есть прекрасная сцена, в которой герой гениального Александра Баширова заказывает музыку в ресторане, что-нибудь про летчиков. Музыкант принимает заказ и начинает играть…
Долгое время я думал, что эту музыку написали и сыграли специально для кино, настолько она органично вписывается в пространство фильма. но как оказалось позднее, эту музыку играла ныне безвестная группа «Отряд имени Валерия Чкалова». И песня, явно выбивающаяся из всего советского рока датируется 1984 годом. Хотя кажется, что сыграли ее буквально на днях и где-то в закоулках города П. При том, что она про военных летчиков, в ней нет ничего милитаристского; но при это нет ничего и постироничного. До сих пор не могу понять, что в ней такого, что тянет к ней. Кроме ритма, конечно.

Доброй ночи!
Я писал текст про греческую трагедию, Софокла и Эдипа, и, конечно, неузнавание самого себя, но на полях написал эту заметку. И почему бы не поделиться ею с вами.
Я часто говорю, что философия и идеология это две вещи не совместные; и, может быть, я не стал бы это говорить, если бы не редко, и даже часто не слышал о едва ли не тождестве обеих. Так что есть смысл прояснить, тем более что меня иногда читают дети, а им это должно быть более важно. Но начну чуть издалека.
Начало греческой философии покоится на двух основаниях, – в призыве дельфийского оракула узнать самого себя и в необходимости найти истинное основание для бытия всего сущего. Поскольку греческая философия и есть собственно философия par excellence, то эти два начала всегда и везде являются маркерами, позволяющие нам понять о наличии или отсутствии философии. Фундаментальным же основанием философии, конечно, является свобода, и в этом ее отличии от идеологии. Идеологу меньше всего нужно ваше столкновение с самим собой даже в моменте своего неузнавания. Он не скажет: познай самого себя. И тем более ему меньше всего хотелось вашего постижения тех узловых причин, что связывают многообразие вещей в их абстрактное единство. Замечу лишь, что я не даю оценки этим явления, хотя мои симпатии, конечно, известны. Но у идеологии есть одна важная функция: она снимает необходимость личного усилия мысли и усилия бытия. Это очень полезно в условиях постоянно нехватки времени на все, в том числе на самого себя.
Идеологи нередко пытаются свести философию к себе, и выглядит это часто отчаянно нелепо, – мол, если сам Платон, родоначальник идеализма говорил об идеях, значит и сама метафизика в основании своем идеологична. Такой довод может разделять только человек, который знаком с философией Платона в лучшем случае по Лосевским пересказам, то есть не знаком с ней совсем; платоновский эйдос это вовсе не про идеологию.
Что значит, что философская мысль в отличии от идеологии в своем основании свободна? Это значит, что мысль лишена необходимости, необходимости быть там, где она есть сейчас, то есть в области нашего мышления. Первый миф о мышлении должен быть разрушен: моя мысль не есть моя. Для идеолога это абсурд. Отсутствие необходимости там, где мысль все же есть, говорит о наличии избытка. Свобода это всегда результат избытка как движение к полноте и ее преодолению. Мы узнаем присутствие свободы в поступках и никак иначе. Но и молчание, избегание речи это тоже поступок. Истина поступка как и любая истина свершается в полноте бытия. Мы иногда это настойчиво забываем, при том, что в действительности любой наш поступок всегда и неизбежно несет на себе отпечаток всей полноты нашего бытия. Даже если это вся эта полнота измерима скудным присутствием свободы. Поступок это атом присутствия человека, его след, и он может ужасать. Так мудрого Эдипа ужасает не сам факт его преступлений, но то, что вся его жизнь есть череда бесконечного неведения и бесконечного преступления.
И самое главное: свободная мысль знает свое начало, но не знает свой конец. Не знает конечной формы и того результата, к которому мысль стремится. Задача мыслителя состоит в наблюдении за движением мысли или в медитации. Единственное, в чем мыслитель свободен, это промолчать, если мысль достигает заведомо гибельного начала. Именно поэтому истина сама по себе не может быть дороже каких-то иных начал! Есть истины о которых следует молчать, и те, которые следует бросать в воду или сжигать! Идеолог же, напротив, прекрасно знает конечную точку своих размышлений. Более того, он начинает именно с конца, как плохой ученый, идеолог занят не поиском истин, но тех путей и доказательств, которые позволят ему убедительнее продать свой товар, выдаваемой им за истину.

Одно из оснований забвения бытия, о котором говорит Хайдеггер, лежит в плоскости смерти Бога Ницше. Вопрос о бытии подменяется бытием сущего; божественное подменяется… разговорами о ценности Бога, или верховными ценностями. А как же свобода? Не забыли ли мы о ней? Можно ли забыть о том, чего никогда не было!
В действительности же забвение свободы случилось тогда, когда произошло смешение свободы экзистенциальной и свободы политической, то есть с того момента, когда свобода стала одним из пунктов прав человека. Человек оказывается свободный в той мере, в которой это допустимо в политическом пространстве и не более того. Это смешение двух типов свободы не замечают ни левые ни тем более правые, для которых любые признаки свободы оказываются враждебными их самоидентификации. Свобода оказывается не личным делом каждого, ни его вопрошанием о своем месте в бытии, но лишь степенью дозволенного правом. Так свобода становится ценностью. И с этого момента начинается ее забвение.

Однако свобода не может быть ценностью, как не может быть ценностью и Бог, – свобода это основание для любой возможной ценности, основание и для возможности повернуться в сторону Бога, или, напротив, повернуться к Нему спиной. Равно как абсурдны и любые нападки на свободу как нечто несущественное, поскольку сам такой псевдобунт оправдан только в силу наличия свободы. О ценностях обычно говорят нигилисты, и чем чернее пустота их внутреннего ничто, тем ярче блеск их слов о величии и красоте ценностей.
Вера в права человека, главным моментом которых является декларация свободы человека, свободы его совести и веры, все это оправдано в Новое время, когда была сильна вера в разум, вера в возможность силой и могуществом свой воли быть господином самому себе. В этот момент истории уважающий себя господин ходил в красивой шляпе с пером, а на боку его красовалась острая шпага, и при случае такой человек мог всегда вызвать своего обидчика на дуэль. Для людей же нашего времени кажется абсурдным и шляпа с пером, и возможность быть господином самому себе. Нам остается только забвение свободы, присутствие которой еще иногда проскальзывает, давая знать о своем метафизическом существовании, например в чувстве абсурда, ставшем повсеместным настроением времени.

Нет ничего более жалкого в философии, чем философия музыки. Музыка это образ бытия без начала и без конца, без центра и границы, и попытки придать ей законченность формы в образе мысли не может не казаться смешной. Все равно, что говорить о молчании или тишине. Сказать о ней все равно, что приручить огонь или любовь. Философия пытается схватить бытие в понятии, но музыка – всегда ускользает, оставляя лишь след настроения в виде тлеющего запаха или рисунка на прохладном стекле.
Бытие музыки в бесконечном угасании и бесконечном становлении. Музыка – это пламя становящегося бытия. Это запах присутствия мира, это всегда «ты», пробуждающее мое сердце из кромешной тьмы безвремения. И в этом корень ее духа из которого рождается трагедия бытия.
И кроме того в музыке как и в запахе слишком много о тебе, если событие ее состоялось, как миф или слово. И ничего более в ней нет.

Сегодня день философии, можно было бы сказать, да и буй с ним, но заметил, что некоторые коллеги делятся воспоминаниями о своем пути в философию, и хоть мне еще рано писать книгу «Мой долгий-долгий путь в философию», все же вставлю пару своих замечаний. Изначально я подумал написать несколько слов об увлечении в подростковом возрасте Ф.М. Достоевским, Л.Н. Толстым, а через них всей русской философией, а через нее – и всей мировой мыслью, но нет. Поделюсь другими воспоминаниями.
Меня с ранних детских лет волнуют вопросы. Откуда это все? Почему я живу? А что после смерти? Неужели ничто или Бог? В числе этих вопросов особенными казались вопросы о происхождении и границах Вселенной. Засыпая перед сном в моей детской голове нередко блуждали мысли: Вселенная откуда-то же родилась? А что было до этого? А эти звезды? Сколько их и что там происходит? Ведь ничто не может существовать, о нем и сказать даже нельзя. Так я открыл для себя величайшего мыслителя Парменида сам того не зная. А где границы этой вселенной, не может же не быть их, у всего они есть. Но что за этими границами? Меня интересовало устройство вселенной и нашей Солнечной системы, в то время как мои сверстники ковыряли в носу пальцем и пускали пузыри, я рассматривал учебник астрономии, в котором увидел системы мира по Птолемею и Копернику. Помню меня это вдохновило на попытку создать свою систему мира. Ну а что, им можно, а мне нельзя? Не помню, что вышло, но могу себя похвалить за эту дерзость (в философии вообще без дерзости и даже хорошего хамства делать нечего; невозможно заниматься философией без чувства равенства между собой и великими мыслителями).
Такие вопросы, в которых в органичном синтезе сплетались вопросы о происхождении Вселенной и моей личной конечностью в мире в хорошем смысле кружили голову, но ответов на них я себе не давал. К этим вопросам возвращаюсь и сейчас, но положительного ответа я по-прежнему не могу дать. Важно другое: меня с детства прельщает самому задавать вопросы и самостоятельно прийти к решению. Из воспоминаний мамы о моих детских года: когда я спросил, что делают звезды на небе, она не смогла дать ответ, но я ответил: они там живут.
Конечно, из этого не происходит философия, но без таких попыток самостоятельно задавать большие вопросы путь в философию точно невозможен. Это уже после будет и Достоевский и Гегель, Ницше и Хайдеггер, а через них Гераклит и Парменид. Но убежден: без этого детского поиска ответа на вопрос о происхождении Вселенной и ее границах, вопроса о своей телесности и возможной смерти, философией заниматься бессмысленно. Без этого можно любить философию, интересоваться ей, писать книги, читать лекции, быть профессором философии или академиком, но быть философом без этой возможности столкнуться самостоятельно с вопросом и ужаснуться ему, без этого философом быть нельзя.

Я не очень люблю различные отсылки, считая их дешевым интеллектуальным приемом, который мало что объясняет, но пускает пыль в глаза своей значительностью. Но в иные моменты, когда ты их схватываешь, ты понимаешь, что к тебе обращаются на твоем языке. Другой пропустит и пройдет мимо, но ты уловил, ты стал часть этого смысла. Вы словно перемигнулись, поняв, что общий смысл. Это приятно. Но не более того.
В фильме Джармуша «Кофе и Сигареты» в сцене «Cousins» одна из сестре говорит, что ее парень Ли играет в группе SQÜRL. Ли является отсылкой на рассказ о барабанщике Игги Попа (которым является одним из актеров у Джармуша), а вот сама группа – это группа, основанная самим Джимом Джармушем. И к слову сказать музыка которой звучит в другом его фильме, а именно в фильме «Выживут только любовники», создавая невероятно уютную атмосферу кино.

Поскольку поэтическое творение всегда и неизбежно несет на себе отпечаток личности поэта, подлинно поэтическое не может достоянием большинства. Этот редкий дар для редких сердец. И каждый раз, читая стихи нового для себя поэта, я чувствую в себе это чувство, что передо мной сейчас приоткроется часть другого, желающего показать еще одну возможную точку на мир. Которую я еще не видел и видеть не мог. Поэзия как ничто лучше дает на понять чувство другого. Его событие в мире. Неспособность к поэзии и глухота к ней имеет те же корни, что и глухота по отношению к другому человеку.

Какое ваше любимое время дня? Для меня это, конечно, вечер. Но еще больше ночь. Если бы я умел писать стихи, я посветил бы ей поэму. Луна – жена моя, печаль моя, любовь. Ночь это время, когда сокрытое являет себя в своей сокрытости. Когда каждый шорох и скрип наполнены смыслом. Когда все пронизано страхом, и только любовь способна преодолеть это страх, пережить эту ночь. Почему принято заниматься сексом в ночи, под покровом тьмы? В это время обостряется слух, голос переходит на шепот, а едва заметное прикосновении рук является вторжением в телесность другого человека. И, конечно, это время для кино. Есть целый ряд фильмов, которое только ночью и можно и нужно смотреть. Могу привести целый список именно таких фильмов. И, конечно, фильмы Джармуша в этом списке будут представлены не единожды.

Я не ставлю перед собой вопрос спорные или нет принимают решения и законы власть, – об этом я и говорить не хочу, но вот что касается оправдания и придать смысла этим решениям со стороны некоторых феелософствующих, – для меня это всегда предмет кринжа. Почему у этих людей, пытающихся казаться и всем своим видом подавать себя как философов нет и малейшего понятия о философии и культуре мышления? Потому что вся их деятельность направлена на апологию, то есть оправдание и придание смысла того, что делает власть. Последнее меня даже уже не интересует, там все понятно. Но поскольку эти феелософы часть моего сообщества, с которым я так или иначе тесно взаимодействую, это меня не может волновать. Вот и сейчас на повестке вопрос про запрет абортов и они дружно всеми своими руками «за». Им не важно, что есть медицинские показания или социальные факторы, нет. Дискутировать с ними нет никого смысла. Главный же их аргумент: Христос, Россия, Достоевский, ни убий. Мол, каждая жизнь – ценна, и не нам решать кому жить, а кому умирать. Ок. Но эти же люди оправдывают обстрелы городов Украины. Конечно, они найдут что сказать, мол, это другое, это «русская идея», вам не понять. Но на самом деле это примет типичного лицемерия и отсутствие всякого мышления.
Нельзя сказать, что так было всегда в истории русской философии.
Но нельзя сказать, что такое положении дел было всегда в истории русской философии. Более того, те ком я писал выше, в не иначе как феелософами я и назвать не могу. Но не всё в истории русской философии такие бесхребетные, есть в её анналах интересный случай.
28 марта 1881 года Владимир Соловьев произнес публичную речь против смертной казни, в которой выражал просьбу к императору Александру III помиловать цареубийц, участников покушения на Александра II. Действительно, этот жест был бы проявлением подлинного христианского милосердия и любви к человеку. Однако нам сложно понять, что такое цареубийство, но едва ли будет большим преувеличением сказать, что ближайшим образом это преступление по своей дерзости почти равно убийству Бога. Живого Бога, не так, как об этом говорит Ницше. Случившееся стало предметом доноса Александру III, что вынудило философа написать государю личное письмо, в котором говорил, что «настоящее тягостное время дает русскому Царю небывалую прежде возможность заявить силу христианского начала всепрощения и тем совершить величайший нравственный подвиг, который поднимает власть Его на недосягаемую высоту и на незыблемом основании утвердит Его державу. Милуя врагов своей власти вопреки всем естественным чувствам человеческого сердца, всем расчетам и соображениям земной мудрости, Царь станет на высоту сверхчеловеческую и самым делом покажет божественное значение Царской власти, покажет, что в нем живет высшая духовная сила русского народа, потому что во всем этом народе не найдется ни одного человека, который мог бы совершить больше этого подвига».
Царь не услышал, и не мог услышать философа. Странно было бы представить себе Россию, которая слышала бы голос философов! Спустя несколько дней после состоялась казнь террористов-народовольцев, а академическая карьера философа на этом подошла к закату.
Для меня это прекрасный жест философа, подлинного философского акта, который отстаивает свои мысль, свое видение мира и человека, рискуя при этом проиграть, ставя на карту мышления самого себя, тем самым еще раз показывая, что философский акт всегда и неизбежно ставит самого себя на карту мышления.
Когда наши современные феелософы найдут в себе возможности для подобного интеллектуального и духовного акта в публичном пространстве, вместо того, чтобы выстраивать достаточно наивную апологетику власти, превращая философию в служанку политического, вот тогда я поверю в наличии актуальной русской мысли, и тогда слова о «русской идеи» в ее настоящем приобретут хоть какой-то смысл.

Ночь прожить – не поле перейти. Страх вынуждает закрывать глаза и засыпать мертвым сном. Я не верю, что ночь – это только отсутствие света. Равно как и не верю, что зло – это только лишь отсутствие добра. Я знаю, что есть ничто, которое являет себя как сущее. Какая наивность и слепота верить в обратный ход времени и вещей!
Ночные птицы не пригодны к дневному свету. Птицы мудрости и знания вылетают из гнезд в самый поздний час. В самый темный, мрачный час. Когда дневные птицы спят и видит сны. Природа любит скрываться, и истина творится в ночи, в дали от посторонних глаз.

Хотите каких-нибудь рекомендаций на ночь? Нет? А я все равно дам.
Напомню, что все фильмы, фрагменты которых вы можете здесь встретить, я рекомендую к просмотру. Название я чаще всего оставляю в комментариях, при этом я никогда или очень редко не говорю прямо о кино в духе: великое кино, смотреть обязательно. Куда важнее направить общий вектор внимания к раскрытию ключевого содержания кино. И сделать это ненавязчиво и немного туманно, так, как если бы кино стало частью текста.
Разное кино люблю. Что-то нравится пересматривать, что открывать для себя впервые, в чем-то разочаровываться. Кино это то малое, что позволяет нам быть ближе к реальности, поскольку кино – это всегда больше, чем просто реальное.
Могу точно сказать, что не большой фанат фильмов про философов, при их жизнь и судьбу, – кажется, таких фильмов не много, но в целом большая их часть такая скука. Конечно, есть исключение: Роберто Росселлини «Декарт». На этом, кажется, все. Мне никогда не было понятным зачем представители тех или иных профессий смотрят фильмы или сериалы про себя? Медики смотрят фильмы про медиков, менты про ментов, гопники про гопников. Смотрели бы философы про философов? Я бы точно нет, мне и меня одного хватает с избытком!
Стоит различать фильмы про философов от философских кино. Это совсем другое. При этом для меня есть два типа философских кино: те, что обычно называют «кино с глубоким смыслом», – например, «Шоу Трумана» или «Матрица», – с точки зрения философской составляющей, конечно, для меня это хрень полная. Используя нехитрые приемы, такое кино пытается навязать мне как зрителю свое видение и свои ценности, лишая возможности поставить под сомнение происходящее. Я не люблю навязчивость и навязчивое кино не исключение. Но есть другой тип, который я также бы назвал философским, но уже по другим основаниям. Такой тип кино, который позволят зрителю самому выстроить карту, позволяющую пробраться к собственной интерпретации происходящего. Эти фильмы не дают ответов, даже если кажется, что это не так. Но дают возможность для личного вопрошания. Это куда важнее. Что там ответы, мало ли мы их можем получить? Задавать вопрос, – вот что позволяет нам расчистить место для шага вперед. Поэтому, кроме прочего, я настаиваю на верности мысли: кино всегда больше реальности. Здесь примером может служить – «Хрусталев, машину!» Алексея Германа, или «Прощай, речь» Жан-Люка Годара.
Но есть одно исключение, фильм, в котором перемешаны и реальные философы (в частности, в нём снялся французский философ Жан-Люк Нанси) , и философские сюжеты, и, кроме того, в нем можно найти те настроения и нити, связывая которые, обнаруживаешь и самого себя частью контекста. Некоторые фрагменты из этого кино можно найти у меня на канале, некоторые еще появятся, и, к слову сказать, в этом фильме невероятно точный и нежный саундтрек, который сам по себе достоин отдельного внимания. Впрочем, это не одно кино, а киноальманах, результат труда ключевых выдающихся режиссеров, состоящий из двух частей:
«На десять минут старше: Труба» и
«На десять минут старше: Виолончель».
P.S. И конечно, это тоже один из тех фильмов, с которыми приятно проживать время ночи. Приятного просмотра.

Если бы слова могли достигать цели, – мир человека был бы скучен и предсказуем. Нам не понять добродетели древних персов, – говорить правду и хорошо владеть луком, – от правды не осталось и следа, а что на счет лука, – его заменил холод огня. Понимание начинается тяжести непонимания, с отчаянного влечения к пониманию, с тоски по событию.
Если бы слова могли достигать цели, нам оставалось бы только – открыть нужный словарь, найти нужное слово, и достигнуть искомой цели. Мы обязательно нашли бы этот нужный словарь, и нашли в нем слова для нашей любви. И в мире не осталось бы ничего, что подвластно случаю. Но все лучшее в мире всегда случайно, всегда лишено необходимости. И всегда невыразимо словами.

В начале войны один из подписчиков канала меня спросил о моем отношении к тому, что некоторые апологеты войны ссылаются на Достоевского в желании оправдать разворачивающееся события. Не только на Достоевского ссылаются, они приписываются свою скудность ряд других мыслителей и писателей, но Достоевский – это едва ли не символ русской духовности. Я что-то ответил, дав понять, что само такое отношение есть ничто иное как стыдливая попытка прикрыть собственную немощь ссылкой на авторитета. Я знаю, есть люди, которые искренне мнят себя и знатоками философии и творчества Достоевского, и при этом оправдывают войну. Иначе как лицемерием и скудностью понимания это назвать я не могу. И вот почему. В одном выпуске подкаста я уже об этом говорил, сейчас скажу здесь. Я избегаю говорить о философии Достоевского, хотя могу сказать, что я как философ во многом взрос именно через Достоевского и Толстого. Но все же чувствую, что сказать надо. Одна из ключевых мыслей Достоевского во всем его творчестве – это признание важности и ценности человеческой жизни. Достоевский не признает смысла убийства ни в каком отношении. «Не убий» – это абсолютная заповедь, отражающая абсолютную ценность человеческой жизни. Это нельзя доказать, не приняв как должное в своем сердце и напротив: любые доказательства обратного возможны, но они же – отражение абсурда и безумия. Ярким примером этого является ситуация Раскольникова и его убийство старухи. Достоевский ставит нас перед вопросом: можно ли убить человека, к тому же вредного как вошь, никчемного человека, причиняющего одни страдания окружающим, и не просто убить, но ради благой цели. Мы знаем благодаря Бахтину, что Достоевский не дает окончательный ответов, но глядя на разглашающуюся душу Раскольникова после того, как он переступил через кровь ради цели, рискнувшего проверить на опыте этот вопрос, мы понимаем, что убийство даже из благих целей невозможно. По Достоевскому. В «Братьях Карамазовых» эта мысль Достоевского достигнет своей полноты в сюжете о слезе ребенка и моровой гармонии: по Достоевскому даже мировая гармония и всеобщее счастье не мыслимо, если ценой этого является одна слезинка невинного ребенка. Не говоря уже об убийстве человека. Поэтому, если вдруг очередной апологет войны будет, оправдывая свою скудность будет ссылаться на Достоевского, вам есть, что ему ответить.

Академическое сообщество обсуждает увольнение какого-то там доцента из Института философии, считающего себя подающим большие надежды в области русской мысли, и якобы уволенного за его положительные взгляды на СВО, – и, если одна часть обсуждающих с бабьим визгом воет о незаконности увольнения, другая и, соответственно, адекватная часть – подчеркивает, что увольнение было связано с прекращением контракта у этого сотрудника, то я, роясь в новостных материалах этих сплетен, только сейчас узнал, что Юлия Синеокая с февраля 2022 года живет в Париже, где даже обосновала «Независимый институт философии». Чтобы вы понимали, если вдруг не знаете, то Синеокая это прям не рядовой доцент академического мира, но, пожалуй, один из выдающихся современных академических философов. До меня многие вещи доходят с опозданием, и не то, чтобы я активно следил за жизнью сотрудников Института, то этот факт не может не восхищать. Так что наше отечественное любомудрие еще рано хранить в пепле! Но а ситуация с этим человеком из ИФ РАН прекрасно иллюстрирует с одной стороны гнилость феелософов, паразитирующих на русской философии, а также наличие в рядах сообщества людей, не потерявших несмотря ни на что признаки разума и совести. Но я, поскольку к институту не причастен, вполне могу сказать, - уволили, да и хер с ним, на одного феелософа меньше, и на том спасибо.