Тридцать лет
Как поезд без дверей
Летящий в лицо

И зачем у него не дверей
Если ты на путях
И вместо перрона лава
Из двадцати семи

Не пойду никуда из дома,
Буду знакомиться с летом,
Ловить стаканами ос, и выбрасывать вон, в окно,
Пауков комарами кормить.

Это время проклалывать уши,
Забирать имена предметов,
Забирать у часов цифры,
Щупать стенки кошачий пульс.

Словно кит, рот волосами полон,
На ввалившемся волн матрасе,
Кровь кита пахнет морем чаек,
А у рыбы - журналом Vogue.

Соберусь - постучу наружу,
Буду ждать когда кто ответит,
Слушать радио из одежды,
Счастливый, как букет борщевика.

[А снаружи обитает дьявол,
Я позвоню - мне привезут кебаб]

Я хочу есть, в кармане вялая эрекция,
В кадык врезается очередная рвотная волна.
В стакане кофе консистенцией
Напоминает супчик из говна.

Коричневый шумок вокруг, с таким ли звуком
Душа сквозь пуп покинет каждый труп?
Комар влетает в голову сквозь ухо,
А голова моя как суп из семи залуп.

Коль жизнь игра, то быть она лишь может
Хуйня-войной от третьего лица.
В моего сердца борщ добавил кто-то ложку
Сметаны жирного, густого пиздеца.

Я хочу есть.

Луна как жопа на небе

Растущая жопа, если поставить палочку, и получится буква Р

Стареющая, если как буква С

И полная жопа
Полная жопа на небе

А иногда
Безлуние

В столице просыпаться тем труднее,
Чем меньше остаётся в ней родного,
И улицы в снегу заиндевели,
Как строки внутреннего монолога

Пропаще пожилого человека,
Как памяти протертые куски
Закрыты магазины и ларьки,
И объявления о сдаче даже блеклы,

Вороны в нем - как редкие кавычки.

Мой палец по строке ползёт лениво,
И спотыкается по ямам этих улиц,
В местах, где было мне родное пиво,
Что в Лету так бесславно пизданулись,

И где теперь какая-то хуйня.
Меня не будет там, ведь даже пьянство
Есть нематериальное богатство,
Его проябывать нельзя.

Дай мне в ебало, друг, за эту рифму

Среди пропавших мест сегодня встретил
Закрытый, видно, навсегда, ломбард.
Пока ещё не пьян, пока уж весел
Сходил к родителям, заехал к старикам.

Там по НТВ сериал 'БОМЖ'
Там у мамы в кастрюле борщ.
Там я буду гладить кота.
Там кота буду гладить я.

И туда никогда не вернусь.

Гречневая каша с жареной колбасой
Это сладкая плоть Данилы Багрова.
Предметы склизкие, сделаные из сои,
Пространство как усложненная версия столовой.

Смотрит Данила из астрального плана,
Спину жжёт взор как горчичник.
Я засовываю в рот брата,
Амёбы передвигаются с помощью ресничек.

Самолетик из мяса - совсем как птица,
Сидит за окошком, с беспёрою головой.
Ах, голубчик, мне нечего дать вам напиться,
Летите домой.

Снаружи морды животов и животы у морд.
Внутри - заварник кофе и подгнившие бананы.
Рука моя рисует
нейронатюрморт,
Рука рисует нейронатюрморт с бромазепамом.

Сороки за окном затеяли игру.
У кофе цвет сороки, вкус у кофе - серебристый.
Рука отнимет ногтем у таблетки кожуру,
И аккуратно выложит на стол хрустящий блистер.

Снаружи сверху блеск галлюцинаций зрительных
Внутри стучит, и шорохи, возможно - слуховые
Галлюцинации, и незамеченным событием
Тело лежит, уставившись в бананчики гнилые.

Везу с работы
ведро крови,
придерживая рукой.
Сильно хочется
плюнуть в море,
но море далеко.

У людей
время - орган,
орган который спешит.
Рабочий день
к мёртвой пизде
рукавом пришит.

У людей время - орган,
на фоне лица.
Рабочий день
как медленное
сердце мертвеца.

Моё время
тоже орган
орган отстаёт.
Я отвожу домой полные ведра.
На дороге енот гниёт.

Тучи дождем
поле озимых
вот-вот изнасилуют.
Настаёт
Вальпургиева ночь
по старому стилю.

Ночь Вальпургии,
Еремей-запрягальник.
С лысой горой-головой.
Везу с работы
ведро крови
придерживая рукой.

АХ, ЕСЛИ БЫ ПЧЕЛЫ НЕ ДЕЛАЛИ МЁД
АХ, ЕСЛИ БЫ НЕ СОБИРАЛИ ПЫЛЬЦУ
АХ, ЕСЛИ БЫ ДЕЛАЛИ ПЧЁЛЫ АД
АХ, ЕСЛИ БЫ РАЗНОСИЛИ ОГОНЬ

АХ, ЕСЛИ БЫ ВЫГЛЯДЕЛИ ОНИ
КАК ЖЕЛЕЗНЫЕ
КРЕС-
ТЫ

АХ ЕСЛИ БЫ УЛЕЙ У ПЧЁЛ БЫЛ
КАК КОРОВЬИ
МОЗ-
ГИ

АХ, ЕСЛИ БЫ РОЙ ЭТИХ ПЧЁЛ ЗВУЧАЛ
РАДИОВОЛН НЕПРЕРЫВНЫМ
ШШШШШШШШШШШШ

АХ, ЕСЛИ БЫ ПЧЁЛЫ КЛОНАЗЕПАМ
ИСПОЛЬЗОВАЛИ КАК ВОСК
ДЛЯ СОТ

АХ, ЕСЛИ БЫ БОРТНИК БЕЗ ГОЛОВЫ
УЛЬИ УСТРОИЛ ПЧЁЛАМ ТАКИМ
В ВЕДЬМИНЫХ ВОЛОСАХ

АХ, ЕСЛИ БЫ ЧЁРНЫЙ МЕДВЕДЬ ЗАБЫТЬЯ
ЛАПОЙ ЧЕРПАЛ МЁД ИЗ ДУПЛА
ВВАЛИВШИХСЯ ГЛАЗ

ВОТ БЫЛО БЫ ХОРОШО!

НО НЕТ ТАКИХ ПЧЁЛ
И ПРИРОДА ОПЯТЬ ПРОСЫПАЕТСЯ В СХВАТКАХ
В ЗАМЕДЛЕННОЙ СЪЁМКЕ

И СОЛНЦЕ РОЕТСЯ В ЧЁРНЫХ ТУЧАХ
КАК ТЕРМОЯДЕРНАЯ ЛИСА
В ПОМОЙКЕ

В душе я совсем как Мао
Как Мао со вкусом какао
Но выгляжу я как норми
Как норми в фашистской форме

ЛЮБЛЮ ГУЛЯТЬ
ГУЛЯТЬ ОДИН
В кромешной темноте без фонарей
Под кронами зловещих лип, дубов
Гнилых, где по колено мох
ЛЮБЛЮ ГУЛЯТЬ
ЛЮБЛЮ ИГРАТЬ
В игру, где солнце - мерзость, и возможно
Ногами лишь на тени наступать
И, тихо, лучше спрятаться в шкафу,
В твоём шкафу поджав колени спать
ЛЮБЛЮ ИГРАТЬ
ЛЮБЛЮ СЛОВА
Так еле слышно говорить, и даже не слова
А буквы, букву "Ха", и нет, не "Ха", а по-арабски
خخخخخخخخخخخ
ЛЮБЛЮ СЛОВА
ЛЮБЛЮ И ЗАВТРАК
ЗАВТРАК ПО-АНГЛИЙСКИ
Бобы в томате, только не бобы а свежие куриные сердца
АНГЛИЙСКИЙ ЗАВТРАК
Не яйцо, а голубиный глаз
ВСЕГДА АНГЛИЙСКИЙ
Не картофель, а свиные уши
Уши
НА УЖИН ЗАВТРАК
ЗАВТРАК НА ОБЕД

Лишь к черному пуддингу добавить нечего

Волнительно неожиданное и странно удачное выступление во время микрозапоя в родной Риге.

https://youtu.be/1L82PUS2uQg

прошло два месяца, и земля
холодающим ветром обдумывает свои вещи, раз за разом отказываясь от каждой -
отворачиваясь от неудачи - вянут деревья,
пустеет пространство. время ёжится в споры,
спасаясь от голода почвы, скоро придется
добавить час, чтобы что-то успеть.

ты почти два месяца далеко, там, где скоро
из чаек посыпется снег.
снег - самый нежный фонарь.
мне тоже хотелось бы чайкой нести тебе свет,
стучаться в окно, руки твоей хлеба просить,
хлеб святой.

на этой земле из хлеба сделано все,
даже люди становятся им постепенно.
цепкий, внимательный слух у закрытого цеха.
два сирийца поодаль, один говорил -
"я учился в Алеппо, я жил там семь лет,
и закончил школу лучше всех,
чтобы попасть в университет
в Алеппо, и жить счастливо семь лет
там, а теперь город мертв".
земля глотала хлебную ногу его, словно жаба.
второй, по пояс в земле, рассказывал про разрушенный семейный дом.

раньше я не замечал, что наша любовь
вела себя как военная кампания
начала прошлого века - невидимые бойцы
вырыли сеть потайных окопов, раскинутую
на километры. официальное прикрытие для властей
- это похороны мяса.

сверни в один из окопов - и напоят чаем,
раскинут карту занятых территорий, времён,
действий, огрызающихся от осени кордоном
замаскированных препятствий, колючими
кругами, дымом шепота, конспирацией
недоумения.

вернись, и зайди со мной в танк полнолуния, как пилот,
испытай и ты
жажду победы.

гусей луноход
протянул через вечер
ссадину плача,
едва различимый -

уставший от старости месяц
завтра ещё не угаснет, но завтра
трем елям
отрубят головы на соседнем участке.

заспотыкается в окна тогда
растерянный северный ветер,
и даже будет не жалко ни с кем
не делить такую баланду -
горькое время хлебать самому.

но в четыре утра постель вспоминает
руки проваливаются в воздушную яму
где должно быть упругим перьевым боком
тепло
твое.

тогда я встаю и иду в туалет,
вспоминая странный страх первых дней
в этом жилище -
тогда приходилось туда выливать
горячие жидкости приготовления пищи
- а вдруг,
святотатство?

теперь же мне возвращает
немного вылитого кипятка, как
по проводу.
тепло на дожить до будильника.

утром темно, только тучи, несущие
дождь без конца, чернее чем тьма,
возвышаясь вокруг всех дорог,

ориентируют путь по высоковольтным крестам
преследуют ночь.
месяц завтра умрёт, но такие
виды уже
я хотел бы с тобой разделить.

каждый
бассейн это храм:
молчание торжественного кафеля
потусторонний свет высоких окон
череда ритуалов входа

спасательницы пластиковый трон
водоем перед ней как жертвенник
Иддун

ни рыбы, ни птицы, ни зверя, ни духа
лишь хлор, женат но воде
ещё с Ипра

даже люди в бассейне зависли
между мирами, набрав
полные щеки воздуха, болтая ногами

бабушки на мелководье
малохольные дети
улыбчивые работники силовых структур
пашут дорожки кроллем

и я пограничен, поскольку трезвым
в бассейн не хожу

падая в воду с разбега
слышу свисток
может, бассейн и не храм, а загробный мир

рай для кремированных людей

человек на балконе дома-панельки
слушает эхо своих хлопков
чей-то грибник чиркает зажигалку
в круге кладбищенских подосиновиков

заводи свой котёл, прилетай на ветре
путь изогнут крепкой сухой корягой
я разбужу ещё лампу на место верное
встречу тебя, как волчару волчая ягода

будем хаккать и выть, как тосковали
рыть и смеяться оскалиной - отыскали

Случилось ещё более страшное