​​Экспедиция. День 2

На весь день встали в деревне. Первую половину дня ремонтировали судно: залили клеем щель — дерево рассохлось за год стоянки карбаса вне воды. (Со временем в воде оно должно снова разбухнуть и тем устранить щели, но ждать этого некогда).

Вторую половину дня — сушились после дождя (с полудня вышло робкое солнце: появлялось временами) и отдыхали в ожидании попутного ветра. Его обещали с 19 — выйдем в море и пойдем в ночь.

С опустошенными подготовкой обеда емкостями дважды ходили в деревню за водой. Сперва водой из своей скважины нас угостили мужчина с женщиной и толстой собакой. Спрашивали, «с какого дома?». А когда мы сказали, что «мы не с дома, у нас тут экспедиция» — узнавали, куда идем.

Второй раз нас угостила бабушка, водой из колодца. Мне нравится, как люди в разговоре, независимо от его течения, проговаривают то, что на самом деле их волнует.
- а вы с какого дома? — начала бабушка видимо стандартным для деревни первым вопросом.
— мы с Архангельская приплыли.
— а куда идете?
— у нас экспедиция. В Сибирь. Вон там на причале карбас наш. Хотите, сходите посмотреть.
— хозяина нет дома, умер давно, — говорит в ответ бабушка, хотя такого ответа ход разговора не предполагает. Тихо, без боли. Видно, что с этой мыслью она живет давно, как с какой-то раной, которая не болит уже остро, но она всегда с тобой.

Завтрак — овсянка со сгущенным молоком. На обед был борщ, салат из огурцов и помидоров с майонезом. Пирог с сыром и грибами (угощение от провожающих). Брусничная настойка.

—
Вышли в плавание в 20:20. Пишу заметку в 22:20, пока есть связь. Готовим на горелке в лодке уху из окуней, которыми нас угостил лодочник в ответ на то, что мы угостили его настойкой и бутером с бужениной.

Ночью спали в море (на видео — 2 часа ночи). Шли под хорошим ветром, так что просто назначали дежурного на вахту, смена — каждые два часа. Я спал под парусом.

Интернета три дня не было, да и сейчас случайный. Веду оффлайн заметки в телефоне. Завтра попытаюсь опубликовать.

Сейчас на море шторм, встали на пару дней, пережидаем.

Каждый предыдущий день кажется настолько далеким, что с трудом вспоминается, что же там было. Даже то, что было утром, к вечеру уже видится сном: было или не было, да кто ж разберет теперь.

Мы прошли примерно половину маршрута первого этапа. Причем большую часть — в тот ночной переход. Поймали замечательный попутный ветер и шли на нем. Никаких трудностей (в сравнении со следующим переходом). Утром прибились к берегу гнездовья крачек: песочный пляж рядом с деревней Верхняя Золотица. В связи с этим, кажется, понял, как греки придумали гарпий и других мифических существ. Дело в том, что крачки, стоит подойти к их «гнездам», — просто углубление в песке, где лежат 2-3 яйца, чуть больше перепелиных — начинают кружить над твоей головой, издавая набор звуков, похожих на аудиоряд «избранная коллекция выстрелов лазера» из Звездных войн. Чем ближе к гнезду — тем агрессивнее звуки + крачки периодически пикируют к голове. Чтобы защититься — нужно над головой размахивать палкой. Представляю, как греки так же высадились на каком-нибудь миленьком песчаном пляже, встретили местных крачек, ну и присочинили.

Следующий переход потребовал от нас мужества. Ветер кончился практически сразу после нашего отплытия, сменившись штилем. Мы сняли паруса и вооружились веслами. Затем ещё и течение сменилось на встречное: пришлось бросить якорь и дожидаться смены течения на попутное, потому что грести против — зря тратить силы. Стояли на якоре в Белом море около 5 часов. Наблюдали бледные спины белух: стада проплывали рядом. Наблюдали тюленя. Ну или он нас: высунул голову из воды метрах в пятнадцати и смотрел, кто это тут. С попутным течением снова двинулись в путь. Следующий пять часов шли на веслах. Некоторые ребята совсем без смены. Пришли к стоянке в 4 утра, проведя к этому моменту сутки без сна и практически 12 часов не веслах.

Долгожданный берег не то чтобы принял нас без сопротивления. Тут я впервые столкнулся с таким явлением как няша. Это смесь ила и глины. Скользкая, рыхлая, ненадежная опора. Ступишь — погрузишься: няша проваливается под тобой, а ушедшая в нее нога не только прилипает, но и тут же заваливается сверху ведром соседней няши, так что выдернуть пойманную в ловушку конечность оказывается непросто. Не говоря уже о том, что стоит тебе упасть, подняться будет задачей великолепной. У меня было полное ощущение, что мы здесь сгинем. Хотя ребята сказали: «это ещё не няша. Вот дальше посмотришь, что будет. Тут не такая глубокая». Женя упал и 15 минут не мог встать, пока ему не помогли.

Ещё из интересного в эти дни:
- сели на мель посреди моря. Надели бродни, выпрыгнули за борт и толкали корабль.
- научился спать в самых невероятных местах и позах: на гермомешках, досках, веслах. В общем-то если где-то можно прилечь — это уже подходящее место для сна.
- обсуждали, как можно буквами выразить звук волны. Мне показалось, что похоже на «вот, вот, вот»
- сидели у костра, Василий Николаевич (профессор культурологии) играл на гитаре и пел. Играли в игру: мы — эпоху и место, ВН — песню, соответствующую по духу эпохе и в соответствующей манере.
- провел 4 дня без интернета, не заглядывая в телефон. Зарядка держится по полтора-два дня.
- провел вахту за штурвалом, рулил кораблем.

Белое море и правда белое, особенно в белые ночи. Белое небо в белом свете отражается в Белом море, делая его белым. Иногда смотришь вдаль, а там море и небо сливают до степени неразличения, так что и не понять, где кончается одно и начинается другое.

Погода меняется по 100 раз на дню. Приходится постоянно переодеваться: то надевать тёплое, то непромокаемое, то раздеваться.

Думать о жизни вне экспедиции некогда. Ее как будто у меня и нет. Живешь по принципу «довольно для каждого дня своей заботы», а то что вчера или завтра, того как бы и не существует.

Интернет у нас ловит раз в три дня во время остановок в какой-нибудь деревне. При этом часто не во всей, а в какой-нибудь конкретной точке деревни. И не все операторы, а какой-нибудь один. И не скоростной, а еле-еле. По три минуты ждешь, чтобы загрузилась страница.

Тот человек, у которого ловит, раздает всем остальным. (Мегафон в своих рекламах врет: у меня он, и он ещё ни разу нигде не работал). А выглядит выход в интернет так: группа людей, до этого активно беседовавших, вдруг выпадает из реальности, сидят, молчат.

Под конец первого этапа экспедиции нам предстояло пройти 150 км по Белому морю и Мезенскому заливу от села Койда до Мезени. Последний переход, будто зная о том, что он последний, решил враз показать нам весь спектр возможных в море удовольствий.

Началось с того, что в 8 вечера мы в спешке под дождем сворачивали лагерь (разбирали палатки, собирали сумки), чтобы успеть вместе с отливом выйти с реки в море. Это важно по двум причинам: во-первых, во время отлива вода из устья убывает, течение тащит ее в сторону моря, а вместе с этим течением удобно и нам на лодке тащиться туда же. Во-вторых, убывает вода настолько стремительно, что если опоздать хоть немного, от реки ничего не останется, корабль будет лежать на песке и ждать «следующую воду» — очередного приливо-отливного витка. О времени сборов всегда известно заранее, но почему-то каждый раз они проходят в спешке.

Дальше мы вышли в море, заволоченное туманом такой густоты, что на 10 метров ничего не видать. Ни берега, ни моря. Гребли по компасу и зову сердца, потому что ориентироваться больше было не на что.

Под утро в море на нас напали стаи комаров и мошек. Не знаю, был ли это преступный сговор, или два этих военных блока действовали независимо, но в любом случае было неприятно. Хуже всего то, что эти создания совершенно не боятся смерти, и смерть товарища их не впечатляет: прихлопнешь десяток, а на тебе уже новый. Поразительное сочетание тупости и агрессии.

Затем распогодилось, вышло солнце. Вместо с полным штилем: ни ветра, ни течения, — оно принесло духоту. А солнце на Белом море такое, что оно как бы одновременно со всех сторон. Если специально не поднимешь голову и не найдешь его в небе, то и не поймешь, откуда светит — отовсюду. Бросили якорь и легли спать. Спать мы можем в любое время. Тем более что понятия "день" и "ночь" на севере в этот период года весьма условны: солнце доходит до горизонта, на пару часов замирает в положении заката, а затем снова поднимается, так и не решившись одарить нас хотя бы минутой темноты. Отличие дневных и ночных солнц только в том, что дневное греет, о ночное — нет. Если не смотреть на часы, то понять, какое время суток, можно только по этому признаку: греет/не греет.

Проснулись снова в тумане. Решили в ожидании ветерка начать потихоньку грести двумя веслами. Ситуация: туман, штиль, тишина. Из звуков — только хлюпание наших весел. По ходу движения из тумана в воде вырисовываются и в тумане же исчезают веточки, кучки сорванной где-то штормом травы, кора каких-то деревьев. Хлюп... хлюп... хлюп... весла. Солнца уже не видно, только белое свечение, рассеянное по туману. Абсолютное ощущение, что испытания пройдены и мы подплываем к краю земли. Вот сейчас на два метра вперед картинка откроется и мы увидим этот самый край. Обрыв, за который нам останется только перевалиться, потому что развернуть корабль мы уже не успеем. Хорошо, что в современном мире дух в нас поддерживают наука география и спутниковые снимки. А раньше, наверное, мое сердце остановилось бы в этом чистилище.

​Наконец явился обещанный прогнозом ветер, ради которого мы и вышли на воду. Он разогнал туман, подхватил судно и понес в нужном направлении. Казалось, жизнь налаживается, но Женя Шкаруба, наш дорогой капитан, не позволил нам обмануться:

«В Мезенском заливе, — сказал он, — если ты хорошо стартанул, встал на ветер и быстро дошел до устья реки, есть шанс попасть на мели, потому что вода ещё не пришла. Главное — не обгонять воду».

К счастью для нас, хороший старт, грозивший нам мелью, был полностью обнулен заходом в устье. Чтобы это сделать, нам следовало обогнуть мыс. Не только вода заворачивала там, но и ветер, как это бывает на поворотах у больших строений. Попутный ветер сменился встречным, мы сели за вёсла и участок в 200 метров вшестером гребли полтора часа. Скороговорка «корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали» — перестала быть для меня набором звуков. Лавирование — это метод передвижения парусного судна против ветра, когда ты движешься ломанной линией, поворачивая корабль то одним боком, то другим. Мы, конечно, вылавировали, но тем кораблям из скороговорки я теперь ужасно сочувствую.

Хотелось бы сказать, что на этом радости последнего перехода закончились, и нас ждала легкая прогулка до причала. Но сказать такого я не могу. С обходом мыса ветер снова сменился на попутный, что безусловно радовало, но в дополнение к ветру очень скоро начался дождь. Часа два небольшой, затем после двадцатиминутного антракта еще час проливной. Во время антракта мы с Даней, предчувствуя продолжение, установили на носу корабля тент, под которым могла бы спрятаться вся команда, но спрятались в итоге только мы с Даней и еще один человек. Остальные участники экспедиции, видимо, к этому моменту достигли уже такого дзена, что никакой ливень их не трогал. Вода проходила сквозь одежду, и, наверное, сквозь их тела, не касаясь плоти. Во всяком случае четверо представителей нашего экипажа просто сидели под ливнем и пели песни. К этому моменту мы были в море уже больше суток.

Некоторого просветления достиг и я. В частности, я совсем не спрашивал себя «когда же это кончится? кончится ли это когда-нибудь?», а просто наблюдал, какие еще казни египетские нам готовит северное море. Можно даже сказать, испытывал интерес к изобретательности происходящего! Коротко поведаю, что впереди нас ждала высадка в няшу, разгрузка в ней судна и поломка машины, которая перевозила сумки от места разгрузки до места стоянки. Так что нам еще пришлось два километра нести сумки в три часа ночи. Весь этот путь нас заботливо сопровождали облака комаров. Возле каждого человека по облачку. Дошли до дома в 4 утра. В мыле от пота я просто разделся на улице и помылся ледяной водой из бочки. Мне было абсолютно все равно, как той зебре из видео, которая переходила речку по спинам крокодилов.

Затем я зашел в дом и налил себе воды из пластиковой пятилитровки на столе.
- Это питьевая? — спросил Максим.
- Я уже в том состоянии, когда любая вода — питьевая, — ответил я. И ничего со мной не случилось ни от ледяной воды из бочки, ни от неизвестного происхождения воды из пятилитровки.

​Еле-еле выцепил билет на поезд, потому что билеты на юг раскуплены на два месяца вперед. Родители (в основном мамы) везут детей на Чёрное море. Я еду домой с Белого моря. Только сейчас сообразил, что у нас на юге и на севере оппозиционно названные моря. Что-то в этом есть: на юге и ночи черные, и земля черная. Я, южный человек, на севере попал в другой мир. Во что-то совершенно непохожее на то, чем занимался и с чем сталкивался. Юг – это избыточно, и потому часто обманчиво, неразборчиво, пестро в своей щедрости местами до безобразия. Север – это минималистично, поэтому честно, требовательно, сурово и красиво. Честное всегда красиво, а на нечестное и некрасивое на севере нет времени и сил.

Мое участие в экспедиции закончилось больше недели назад. Три недели, связанные с поездкой, по меркам жизни секунда, и сейчас так и ощущается – щелчок пальцев, и вот я еду обратно, но в моменте это чувствовалось не так. «Долго меня не было?» – спрашиваю у родителей. «Вот когда не было, казалось, что очень долго. А сейчас спрашиваешь и как будто бы и нет», – отвечает мама. Некоторые периоды жизни обладают этим свойством – одновременно ощущаться как длительные внутри, и как секундные снаружи.

– Что было самым сложным? – спрашивали у меня на верфи после возвращения.
Перед поездкой я боялся, что узнаю о себе что-нибудь такое, чего знать о себе не хотел бы. Например, что захочется перекидывать свои обязанности на другого. Я ведь не бывал в подобных условиях и не знал, как проявлюсь. К счастью, оказалось наоборот. Даже если и лениво что-то делать, понимание, что это в любом случае придется кому-то делать – мотивировало не откладывать и делать. Мои трудности оказались чисто технического характера: мокрые перчатки посреди ночи в лодке, из-за которых просыпаешься от холода, – вот это было самое неприятное.

– Ну, а что хорошего?
Тот случай, когда мешок с хорошим набит настолько плотно, что не знаешь, за что первым потянуть. Давайте просто, что первое в руки идет – уникальность опыта. По ощущениям это было путешествие не только в пространстве, но как бы и во времени. На море без мотора и в лодке, сделанной по технологиям старины, чувствуешь себя будто плывешь ещё и из XXI века в XVII. Люди с нами, и люди вокруг. Нас тепло встречали в деревнях по пути, были открыты – можно было заговорить о чем угодно с кем угодно, люди рассказывали о своей жизни, приглашали в дом, угощали: учительница из деревни Койда на квадроцикле приехала по берегу к нашей стоянке, чтобы угостить нас олениной и брусникой. Команда у нас была просто передвижное Радио Арзамас: историк, культуролог, антрополог, фотограф, реставратор – можно было гуманитарное образование в поездке получить. Гребли мы то под авторскую песню, то под поэзию Серебряного века: один Василий Николаевич мог по памяти часами читать поэзию на заказ.
– А можно что-нибудь из африканского Гумилева, пожалуйста?
– Пожалуйста, …

Сложно про отрезок в три недели жизни говорить, что он тебя изменил, но вместе с тем что-то определенно изменилось. Например, до поездки я про подобное мероприятие бы подумал «жесть», а сейчас читаю, как ребята идут дальше, и думаю: «ну, нормально». Одну из задач своей жизни я вижу в том, чтобы раздвигать границы «ну, нормального» как можно дальше от того, где они пролегали изначально. Еще в этой поездке укрепилось что-то, фундамент чего я закладывал раньше. Я старался устраивать себе вызовы, но вместе с тем обычная жизнь редко обязывает нас с ними сталкиваться, всегда есть вариант уклониться, пожалеть себя, отложить на следующий раз. А тут практически каждый день в чем-то бросал мне вызов, я на эти вызовы откликался, и тренировка вот этого навыка – идти на бой, не откладывать, не избегать – кажется мне одним из важных результатов. Потому что это тот стиль жизни, который меня влечет, очень мужской путь.

Мне остается еще написать статью о поездке, которую мы предварительно согласовали с Т-Ж, а пока хочу поблагодарить нашего капитана Женю Шкарубу за то, что он делает, за людей, которые вокруг его идей собираются и за то, что взял меня в число этих людей.

На самом деле, конечно, основной результат экспедиции состоит в том, что теперь я понимаю кучу морских терминов типа такелаж, рангоут (фок-, грот-мачты), бушприт, кливер, ванты, корма, киль, шпринт и проч., — и могу осознанно читать какого-нибудь Джека Лондона, отчетливо представляя, что происходит в рассказе. Потому что раньше любые описания действий на корабле в любых книгах я читал как «бла-бла-бла какая-то суматоха в море бла-бла».

По общему духу эпизода было понятно, следует ли переживать за героев и в какой мере. При этом что там конкретно в действиях происходит мне всегда было лень разобраться, кто куда и зачем полез, что где и для чего натянули — уберегите, пожалуйста! Я ограничивался пониманием настроения моряков, полностью исключая понимание их движений. Ну вот теперь еще и движения понимаю. Специально уже проверку устроил: другая степень погружения, конечно.

​В Архангельске имел удовольствие приобщиться к культурной жизни: удалось попасть на книжную ярмарку, а там — на встречу с Инной Волковой, солисткой группы «Колибри». Вообще-то опасно слушать интервью и ходить на встречи с солистами любимых групп — верный способ лишиться любимых групп. Услышишь что-нибудь такое, после чего потом попробуй верни музыке божественность её происхождения.

В этот раз ставки были особенно высоки, потому что группу Колибри я люблю со старших классов школы: тех пор, когда услышал по радио песню «Орландина» в их исполнении. По очень странным обстоятельствам в утреннем шоу, кажется, «Нашего радио» спросили Ксению Собчак, какую песню поставить, и она рекомендовала эту. После «Орландины» переслушал все из Колибри, до чего удалось добраться (в тот момент не было ни Яндекса, ни Эпл музыки с удобно выложенными альбомами, поэтому я слушал в хаотичном порядке найденные в не лучшем качестве на просторах ВКонтакте композиции, кем-то оцифрованные с кассет).

Тогда я влюбился (и по-прежнему люблю!) в тексты их песен. Мой личный сорт боли, какой-то невероятный концентрат. Колибри раскладывают боль на молекулы, выбирают такие слова и их сочетания, что если послушать несколько песен подряд, то вообще становится непонятно, как и зачем мы живем в этом мире. (Желающим проникнуться этим чувством рекомендую ознакомиться с композициями «Волна», «Темочка», «Белая змея», посмотреть манеру живого исполнения песни «Провал»)

Началось интервью на ярмарке так: ведущая сказала, что вот бывают такие ситуации, когда пик популярности и творческой активности группы пройден, и что «Колибри», кажется, в таком положении. И спросила, что Инна чувствует по этому поводу. На что Инна, полностью игнорируя вопрос, подробно ответила рассказом о том, как была создана группа «Колибри», как выпускались альбомы, кто и какое участие в чем принимал, какие носили костюмы и как они создавались. В целом взятый формат, когда ведущая задаёт вопрос, а Инна рассказывает что-то не связанное с ним — был основным. Временами Инна все-таки отвечала на половину какого-нибудь вопроса, но только на понравившуюся. Когда ведущая пыталась получить ответ на недостающую половину, Инна начинала рассказывать что-нибудь про историю группы.

Ничего критического, в общем. Но и настоящего — тоже. Хотя и понимаешь, что формат публичного разговора в обстоятельствах холода и широты площадки под открытым небом не очень предполагает близости, все равно как будто не такого хочешь от человека, чье творчество уже давно часть тебя. Но вдруг Инну просят прочитать ее стихотворения. Она берет в руки телефон, находит что-то из записей, начинает читать. И читает как будто совсем другой человек. Не эта девушка, которая только что манерно и с кокетством (не)отвечала на вопросы, говорила, что не считает себя ни поэтом, ни музыкантом. А человек без дистанции, открытый перед тобой, человек, почему-то решившийся сообщить тебе что-то важное, серьёзный и уязвимы в этом.

А стихи — все та же боль, знакомая по Колибри, те же атомы и молекулы. Почти готовые песни. В общем, получил большое удовольствие от поэзии и от преображения, которое происходит с человеком, когда он касается чего-то настоящего и важного для себя.

Есть люди с дефицитом доверия к миру и люди, с дефицитом милосердия к себе. Они всегда притягиваются друг к другу, образуя пары, близко подходящие к любви, но не способные по-настоящему решиться на нее. Они останавливаются у края обрыва, не делая последнего шага.

Человек с дефицитом доверия к миру не может поверить, что его полюбят искренне, что любовь настоящая, он боится поверить, потому что страх быть оставленным после того, как доверился — до смерти пугает его. В свою очередь человек с дефицитом милосердия к себе боится поступить неправильно. Боится по-настоящему предложить свою любовь, потому что не знает, что будет дальше, не может гарантировать «вечности» — той гарантии, которой требует его партнер с дефицитом доверия. Человек с дефицитом милосердия к себе боится совершить ошибку, потому что страх невозможности простить себя до смерти пугает его.

Таким образом эти люди идеально сочетаются в своих несовершенствах, образуя своим союзом железную цепь, не допускающую их к любви. Вопрос в том, смогут ли они решиться. Преодолеет ли сияющее притяжение любви силу сковывания страхов. Если так и не смогут — отношения со временем начнут портиться, независимо от того, что говорят на словах, оба будут знать, что настоящей любви нет — где-то в глубине нас существует детектор, настроенный на любовь и безошибочно определяющий её. Обмануть его невозможно, разве что на время заглушить — от этого будут копиться и расти злость и усталость.

Если пара решится на любовь — оба партнера и отношения перейдут на новый уровень. Вне зависимости от того, как будет развиваться ситуация дальше, останутся они вместе или нет, опыт настоящей любви живительно преобразует.

Партнер с дефицитом доверия научится доверять, но не потому, что его не обманут, а потому, что если обманут — это не его вина. Он поймёт, что доверять — это его ответственность, а результат — уже не его. Да и какая разница, если любимый человек всегда прощен наперед, какую боль бы ни нанес. Поэтому страха довериться больше нет. Второй — научится прощать себя, а еще вернее — не брать на себя непосильную ответственность, понимать, что человек существо слабое, переменчивое и свободное. И требовать от него каких-либо гарантий — неправильно, противоестественно, нечестно. Гарантия — это цепь, любовь не может сидеть на цепи, это добровольный дар.

Любя друг друга, они освободят друг друга от обещаний и всех неправильных договоренностей, заранее простят друг друга за всё возможное. Потому что любовь приходит вместе с великими милосердием, смирением, мужеством и щедростью. В свете очищающей силы любви все неправильное сгорает.