Диктор радио Хиросимы включает сирену воздушной тревоги. Запыхавшись, он начинает говорить в микрофон:
— Региональная армия Тюгоку сообщает: замечены три больших вражеских самолета, направляющихся…
Но диктор не успевает сказать больше ни одного слова.
— Региональная армия Тюгоку сообщает: замечены три больших вражеских самолета, направляющихся…
Но диктор не успевает сказать больше ни одного слова.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Атомная бомба «Малыш» взрывается в 576 метрах над частным госпиталем доктора Каору Симы в японском городе Хиросима.
От ядерного взрыва мощностью 12,5 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте мгновенно погибают 80 тысяч человек. Над уничтоженным городом поднимается ядерный гриб.
От ядерного взрыва мощностью 12,5 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте мгновенно погибают 80 тысяч человек. Над уничтоженным городом поднимается ядерный гриб.
Цутому Ямагути ныряет в ближайшую канаву, пытаясь спастись от взрыва.
Мощная ударная волна подхватывает мужчину и бросает его на картофельное поле. Ямагути теряет сознание.
Мощная ударная волна подхватывает мужчину и бросает его на картофельное поле. Ямагути теряет сознание.
Атомный взрыв бросает в воздух 12-летнюю Сейко Икеду. Трамвай, в который села её мама, взлетает в небо.
Сейко теряет сознание, а когда приходит в себя, думает, что умерла:
«Вокруг абсолютная тишина. И в этой тишине все черное, в дыму и пепле. Дышать невозможно. Кажется, воздух плавится, горит и бурлит. Я попала в ад. Почему нет звуков? Почему вдруг ночь?»
Сейко теряет сознание, а когда приходит в себя, думает, что умерла:
«Вокруг абсолютная тишина. И в этой тишине все черное, в дыму и пепле. Дышать невозможно. Кажется, воздух плавится, горит и бурлит. Я попала в ад. Почему нет звуков? Почему вдруг ночь?»
Вспоминают очевидцы взрыва в Хиросиме, лауреаты Международной премии мира художники Ири и Тосико Маруки:
…Ослепительная зеленоватая вспышка, взрыв, сознание подавлено, волна горячего ветра, и в следующий момент все вокруг загорается. Тишина, наступившая вслед за грохотом ни с чем не сравнимой, дотоле неслыханной силы, нарушается треском разгорающегося огня. Под обломками рухнувшего дома гибнут люди, гибнут в огненном кольце очнувшиеся и пытающиеся спастись…
Миг — и с людей падает вспыхнувшая одежда, вздуваются руки, лицо, грудь, лопаются багровые волдыри, лохмотья кожи сползают на землю… Это привидения. С поднятыми руками они движутся толпой, оглашая воздух криками боли. На земле грудной ребенок, мать мертва. Но ни у кого нет сил прийти на помощь, поднять. Оглушенные и обожженные люди, обезумев, сбились ревущей толпой и слепо тычутся, ища выхода…
…Ни с чем не сравнимая, трагическая картина: люди утратили последние признаки человеческого разума…
…Ослепительная зеленоватая вспышка, взрыв, сознание подавлено, волна горячего ветра, и в следующий момент все вокруг загорается. Тишина, наступившая вслед за грохотом ни с чем не сравнимой, дотоле неслыханной силы, нарушается треском разгорающегося огня. Под обломками рухнувшего дома гибнут люди, гибнут в огненном кольце очнувшиеся и пытающиеся спастись…
Миг — и с людей падает вспыхнувшая одежда, вздуваются руки, лицо, грудь, лопаются багровые волдыри, лохмотья кожи сползают на землю… Это привидения. С поднятыми руками они движутся толпой, оглашая воздух криками боли. На земле грудной ребенок, мать мертва. Но ни у кого нет сил прийти на помощь, поднять. Оглушенные и обожженные люди, обезумев, сбились ревущей толпой и слепо тычутся, ища выхода…
…Ни с чем не сравнимая, трагическая картина: люди утратили последние признаки человеческого разума…
Директор больницы Митихико Хатия, пытавшийся уснуть на полу своей гостиной, теперь видит вокруг лишь бревна и обломки. Ему удается выбраться из завалов, но к своему удивлению доктор обнаруживает, что взрывная волна сорвала с него всю одежду.
«Как странно! Где мои панталоны и майка?» — думает он.
«Как странно! Где мои панталоны и майка?» — думает он.
Командир «Энолы Гей» Пол Тиббетс спешит убраться от эпицентра взрыва. Вот как он об этом вспоминает.
…Мы закрыли люки, сделали разворот на 60 градусов и вошли в крутое пикирование. Нам нужна была скорость. Такая большая скорость, которая только была возможна, невзирая на то, что мы при этом сильно теряли высоту… Когда взрывная волна догнала самолет, его резко бросило вниз. Самолет задребезжал, словно железная крыша… Хвостовой стрелок видел, как первая волна, словно сияние, приближалась к нам, он не знал, что это такое. О приближении второй он предупредил нас сигналом. Самолет провалился еще больше, и мне сначала показалось, что над нами взорвался зенитный снаряд.
…Мы закрыли люки, сделали разворот на 60 градусов и вошли в крутое пикирование. Нам нужна была скорость. Такая большая скорость, которая только была возможна, невзирая на то, что мы при этом сильно теряли высоту… Когда взрывная волна догнала самолет, его резко бросило вниз. Самолет задребезжал, словно железная крыша… Хвостовой стрелок видел, как первая волна, словно сияние, приближалась к нам, он не знал, что это такое. О приближении второй он предупредил нас сигналом. Самолет провалился еще больше, и мне сначала показалось, что над нами взорвался зенитный снаряд.
Сейко смотрит в небо и видит, что солнце затянуто лилово-чёрным облаком.
Люди рядом не похожи на живых. Они ползут. Их волосы плавятся. Их одежда сожжена, а тела — в крови.
Сейко осматривает себя. Она выглядит точно так же.
Люди рядом не похожи на живых. Они ползут. Их волосы плавятся. Их одежда сожжена, а тела — в крови.
Сейко осматривает себя. Она выглядит точно так же.
Те, кто после ядерного взрыва ещё может идти, еле волочат ноги. Их руки вытянуты вперед, как у привидений.
«Люди похожи на монстров», — думает 12-летняя Сейко Икеда.
Но вслед за всеми она тоже вытягивает руки вперед, чтобы не задевать ни за что облезшей с них кожей. Так меньше болит.
«Люди похожи на монстров», — думает 12-летняя Сейко Икеда.
Но вслед за всеми она тоже вытягивает руки вперед, чтобы не задевать ни за что облезшей с них кожей. Так меньше болит.
Штурман «Энолы Гей» Теодор Ван Кёрк ясно помнит две взрывных волны — прямую и отраженную от земли.
…[Это было] очень похоже на то, что чувствуешь, если сесть на мусорный бак, а кто-нибудь ударит по нему бейсбольной битой… Самолет дернулся, подпрыгнул, и раздался звук, как будто раскололся кусок листового металла. Те из нас, кто много летал над Европой, подумали, что где-то очень близко к самолету разорвался зенитный снаряд.
Если описывать это аналогией с чем-то знакомым, то это был котел с кипящим черным маслом… Я подумал: «Слава богу, война кончена, и в меня больше не будут стрелять. Я могу вернуться домой».
…[Это было] очень похоже на то, что чувствуешь, если сесть на мусорный бак, а кто-нибудь ударит по нему бейсбольной битой… Самолет дернулся, подпрыгнул, и раздался звук, как будто раскололся кусок листового металла. Те из нас, кто много летал над Европой, подумали, что где-то очень близко к самолету разорвался зенитный снаряд.
Если описывать это аналогией с чем-то знакомым, то это был котел с кипящим черным маслом… Я подумал: «Слава богу, война кончена, и в меня больше не будут стрелять. Я могу вернуться домой».
Историк Ричард Роудс приводит воспоминания пятилетней девочки (имя неизвестно):
…Мы бежали, спасаясь от смерти. По пути мы увидели плавающий в реке труп солдата. Видимо, он в отчаянии прыгнул в реку, чтобы спастись от моря огня. Чуть дальше лежал длинный ряд мертвых людей. Еще чуть дальше лежала женщина: на ее ноги упало большое бревно, и она не могла выбраться.
Увидев это, отец крикнул: «Помогите, пожалуйста!»
Но никто не пришел ему на помощь. Все были слишком заняты собственным спасением.
В конце концов отец потерял терпение и, крича «Японцы вы или нет?», схватил ржавую пилу и отрезал ей ногу — и спас ее.
Немного дальше к западу мы видели идущего человека, который обгорел до черноты.
…Мы бежали, спасаясь от смерти. По пути мы увидели плавающий в реке труп солдата. Видимо, он в отчаянии прыгнул в реку, чтобы спастись от моря огня. Чуть дальше лежал длинный ряд мертвых людей. Еще чуть дальше лежала женщина: на ее ноги упало большое бревно, и она не могла выбраться.
Увидев это, отец крикнул: «Помогите, пожалуйста!»
Но никто не пришел ему на помощь. Все были слишком заняты собственным спасением.
В конце концов отец потерял терпение и, крича «Японцы вы или нет?», схватил ржавую пилу и отрезал ей ногу — и спас ее.
Немного дальше к западу мы видели идущего человека, который обгорел до черноты.
Сейко пытается найти свою маму. Она бежит прямо по телам людей. Их так много, что школьница воспринимает их как неодушевленные предметы.
Девочка бежит к реке и прыгает в воду, чтобы охладить ожоги. Она пробирается мимо раненых и обгорелых тел.
— Извините… Извините… — повторяет Сейко в сторону каждого из них.
Девочка бежит к реке и прыгает в воду, чтобы охладить ожоги. Она пробирается мимо раненых и обгорелых тел.
— Извините… Извините… — повторяет Сейко в сторону каждого из них.
Директор городской больницы Митихико Хатия осматривает себя:
«Вся правая сторона моего тела была в порезах и кровоточила. Я обнаружил, что у меня рассечена щека и нижняя губа широко приоткрыта. В моей шее застрял большой осколок стекла, который я как ни в чем не бывало вытащил, и с отстраненностью человека, ошеломленного и шокированного, я осмотрел его и свою окровавленную руку»
«Вся правая сторона моего тела была в порезах и кровоточила. Я обнаружил, что у меня рассечена щека и нижняя губа широко приоткрыта. В моей шее застрял большой осколок стекла, который я как ни в чем не бывало вытащил, и с отстраненностью человека, ошеломленного и шокированного, я осмотрел его и свою окровавленную руку»
Командир Пол Тиббетс уводит «Энолу Гей» на безопасное расстояние от ударной волны.
— Ребята, вы только что сбросили первую атомную бомбу в истории, — объявляет он по бортовой системе связи.
Второй пилот Роберт Льюис пишет последнюю заметку в дневнике полета:
«Боже мой!»
— Ребята, вы только что сбросили первую атомную бомбу в истории, — объявляет он по бортовой системе связи.
Второй пилот Роберт Льюис пишет последнюю заметку в дневнике полета:
«Боже мой!»
Хвостовой стрелок Роберт Кэрон делает первые снимки ядерного гриба над Хиросимой. Вот как он вспоминает увиденное.
…Я все время фотографировал, в то же время стараясь разобраться в том, что творилось над городом. Сам гриб был поразительным зрелищем, пузырящейся массой фиолетово-серого дыма; было видно, что в нем есть красная сердцевина, и внутри все горит. Когда мы отлетели подальше, стало видно основание гриба, и казалось, что внизу лежит тридцатиметровый слой обломков дыма.
В разных местах вспыхивают пожары, как языки огня, возникающие на слое углей. Меня попросили их сосчитать. Я сказал: «Сосчитать?» Черт, я бросил это дело где-то на пятнадцати. Они возникали так быстро, что за ними было не уследить.
Я до сих пор вижу эту картину — гриб и бурлящую массу. Казалось, что весь город покрыла лава или патока, и она, казалось, растекалась наружу, вверх по склонам холмов, где на равнину выходят маленькие долины, и повсюду вспыхивали новые пожары, так что очень скоро из-за дыма нельзя было разглядеть почти ничего.
…Я все время фотографировал, в то же время стараясь разобраться в том, что творилось над городом. Сам гриб был поразительным зрелищем, пузырящейся массой фиолетово-серого дыма; было видно, что в нем есть красная сердцевина, и внутри все горит. Когда мы отлетели подальше, стало видно основание гриба, и казалось, что внизу лежит тридцатиметровый слой обломков дыма.
В разных местах вспыхивают пожары, как языки огня, возникающие на слое углей. Меня попросили их сосчитать. Я сказал: «Сосчитать?» Черт, я бросил это дело где-то на пятнадцати. Они возникали так быстро, что за ними было не уследить.
Я до сих пор вижу эту картину — гриб и бурлящую массу. Казалось, что весь город покрыла лава или патока, и она, казалось, растекалась наружу, вверх по склонам холмов, где на равнину выходят маленькие долины, и повсюду вспыхивали новые пожары, так что очень скоро из-за дыма нельзя было разглядеть почти ничего.
«Где моя жена?» — задаётся вопросом директор больницы Матихико Хатия.
— Яэко-сан! Где ты? Это пятисоттонная бомба! Яэко-сан, где ты? Упала пятисоттонная бомба! — кричит он.
Из его шеи брызжет кровь. «У меня что, перерезана сонная артерия? — думает доктор. — Неужели я умру от потери крови?»
— Яэко-сан! Где ты? Это пятисоттонная бомба! Яэко-сан, где ты? Упала пятисоттонная бомба! — кричит он.
Из его шеи брызжет кровь. «У меня что, перерезана сонная артерия? — думает доктор. — Неужели я умру от потери крови?»
Радист Ричард Нельсон отправляет сообщение на остров Тиниан:
«Чистая работа. Успех во всех отношениях. Результаты лучше, чем в Аламогордо. Условия в воздухе после сброса нормальные. Следуем на базу».
«Энола Гей» берет курс на Тиниан. «Великий артист» и «Необходимое зло» следуют за ним.
«Чистая работа. Успех во всех отношениях. Результаты лучше, чем в Аламогордо. Условия в воздухе после сброса нормальные. Следуем на базу».
«Энола Гей» берет курс на Тиниан. «Великий артист» и «Необходимое зло» следуют за ним.
Бледная и испуганная Яэко Хатия, жена врача Матихико, выбирается из-под развалин дома в разорванной и окровавленной одежде.
— С нами все будет в порядке, — говорит ей муж. — Только давай убираться отсюда как можно быстрее.
Яэко кивает и следует за ним.
— С нами все будет в порядке, — говорит ей муж. — Только давай убираться отсюда как можно быстрее.
Яэко кивает и следует за ним.