​Это – гравюра немецкого художника эпохи Возрождения Лукаса Кранаха Старшего «Усекновение главы апостола Матфея». Она была выполнена в 1539 году. Среди многих подобных картин на данный сюжет она выделяется необычным подходом к изображению орудия казни: вместо привычного меча – нечто, подозрительно напоминающее гильотину времен Французской революции.

Уже в эпоху Возрождения в Европе существовали машины, которые отрубали людям головы при помощи лезвия с утяжелителем. Наиболее известна ее разновидность под названием «шотландская дева», которая в период с 1564 по 1710 годы обезглавила более ста пятидесяти человек, т.е. в среднем по одному в год. Далековато от «рекордов» знаменитого французского палача Шарля-Анри Сансона. Однако и в Средние века, и даже в эпоху Возрождения и барокко казнь была сродни ритуальному действу, которое собирало толпы зевак и потому не должно было оканчиваться слишком быстро. Лишь эпоха Просвещения с ее культом разумности, гуманности и неотъемлемых прав человека возвело гильотину на э̶ш̶а̶ф̶о̶т пьедестал.

По мысли доктора Жозефа-Игнаса Гильотена – не создателя, но популяризатора гильотины, – казнь должна быть максимально быстрой, безболезненной и невидимой для посторонних глаз. И если первые два пункта были претворены в жизнь, то третий, который был тесно связан с идеей деритуализации казни, потребовал дополнительных усилий. Для этого приговоренному запрещалось обращаться с речью к толпе, а вокруг эшафота выстраивались солдаты, порой несколько тысяч: так толпа была оттеснена от эпицентра события и превращалась из активного участника казни в ее пассивного и молчаливого наблюдателя. Например, во время казни Людовика XVI вокруг эшафота находилось 15 тысяч солдат, так что между королем и толпой горожан было триста метров пространства. Так Революция стремилась отринуть старые представления и сделать казнь бесстрастным, как государственная бюрократия, механическим действом.

#history #France #Germany

Одним из символов Ордена тамплиеров была печать, на аверсе которой изображены двое всадников на одной лошади. Первый экземпляр появился в середине XII века у великого магистра Ордена Бертрана де Бланшфора (1156 - 1169). Этот символ трактовался по-разному: одни считали, что это изображение двух «отцов-основателей» Ордена, Гуго де Пейна и Годфри из Сент-Омера. По легенде, они были так бедны, что делили одну лошадь на двоих. По другой версии, это был символ двойственной природы Ордена, который был одновременно и рыцарским, и монашеским. Наконец, есть и более эзотерическая версия: два рыцаря символизировали два иудейских Храма – Первый, построенный Соломоном и разрушенный вавилонянами, и Второй, построенный в правление персидского царя Кира Великого и разрушенный римлянами. Как известно, первые тамплиеры поселились на Храмовой горе неподалеку от мечети Купол скалы, построенной на месте Храма Соломона. Ее изображение присутствует на реверсе печати.

Путешествие идальго Перо Тафура: странствующий рыцарь в поисках доблести

XV век считается «осенью» рыцарства: испанская Реконкиста подходила к концу, крестовые походы теряли изначальные идеалы, а рыцари – главенствующую роль в военном деле Европы. Однако на Пиренейском полуострове рыцарский кодекс, дух и стиль жизни были еще очень живучими, а центральное из испанских королевств, Кастилия, и вовсе становится «страной идальго». В этой связи огромный интерес вызывает путешествие кастильского идальго и участника Реконкисты Перо Тафура, предпринятое им в 1436 – 1439 годах.

Путешествие в Средние века считалось частью инициации рыцаря, а также способом доказать свою доблесть и продемонстрировать типично рыцарские добродетели: щедрость, благородство, великодушие, самодостаточность, стремление защитить угнетенных. Также это было демонстрацией статуса: рыцарство было самым мобильным сословием Средневековья, противостоящее в этом отношении привязанному к земле крестьянину. Образ «странствующего рыцаря» (chevalier errant) занимает одно из центральных мест в культуре эпохи. Нельзя опустить и типичное для рыцаря стремление прославиться и оставить память у потомков.

Эти, а также другие особенности отражены в написанной Тафуром книге под названием «Странствия и путешествия, предпринятые Перо Тафуром в разнообразных частях света». Она была написана спустя пятнадцать лет после завершения путешествия, которое было всецело личной авантюрой идальго. Он побывал в Венеции и Генуе, Иерусалиме и Риме, Брюсселе и Брюгге, Константинополе и Крыму и многих других городах Европы и Ближнего Востока.

Что любопытно, рыцарское стремление показать свою доблесть соседствует у Тафура с желанием познакомиться «с тем, что наиболее выгодно для государства и его устройства». Подобное «ренессансное» стремление также сочетается с нехарактерным для истинного идальго интересом к торговле. Он с восторгом отзывается о Венеции и Генуе, которые восхищают его трудолюбием жителей и мобильностью в морских коммуникациях и распространении информации. А вот Рим и Константинополь вызывали у Тафура ощущение глубокого упадка и кризиса.

Посещение Тафуром Константинополя имело и более личные причины. Согласно родовой легенде, Перо Тафур вел происхождение от византийских императоров. В ходе генеалогических изысканий при дворе императора Иоанна VIII Палеолога выяснилось, что испанский идальго действительно потомок одного из византийских наследников, который бежал в Кастилию и стал родоначальником многих знатных семейств – в том числе и Тафуров.

Этот эпизод занимает центральное место в книге путешественника. После окончания Реконкисты многие идальго стали лишаться своих привилегий, так как не могли доказать свое происхождение и «чистоту крови». Возможно, написание Тафуром «Странствий и путешествий» имело сугубо практическую цель подтвердить и защитить свой благородный статус. Однако цели самого путешествия имели куда более романтический ореол и были связаны с представлениями о странствующем рыцаре, которые спустя полтора столетия будут высмеяны Сервантесом.

#longread #culture #Spain