Рассказывая о Павлине Ноланском, я упоминала его переписку с Авзонием. Когда Павлин, оставив все, отправился в Испанию, чтобы посвятить себя Богу, Авзоний пытался уговорить его вернуться и написал несколько писем. Сегодня познакомимся с отрывком из первого, в котором поэт еще полон надежд на то, что его миссия удастся и Павлин вернется. Это заключительный отрывок.
Упоминаемый Гебромаг – название имения Павлина в южной Аквитании. Вернуться он должен был в Бурдигалу (Бордо).

Agnoscisne tuam, Ponti dulcissime, culpam?
Nam mihi certa fides, nec commutabilis umquam
Paulini illius veteris reverentia durat:
Quaeque meo, atque tuo fuerat concordia patri.
Si tendi facilis cuiquam fuit arcus Ulixei,
Aut praeter dominum vibrabilis ornus Achillei,
Nos quoque tam longo Rhamnusia foedere solvet.
p. 0934B| Sed cur tam moesto sero tristia carmina versu?
Et non in meliora animus se vota propinquat?
Sit procul iste metus: certa est fiducia nobis,
Si genitor natusque Dei pia verba volentum
Accipiat, nostro reddi te posse precatu:
Ne sparsam raptamque domum, lacerataque centum
Per dominos, veteris Paulini regna fleamus.
Teque vagum toto quam longa Hispania tractu,
Immemorem veterum, peregrinis fidere amicis.
Accurre, o nostrum decus, o mea maxima cura,
Votis, ominibusque bonis, precibusque vocatus,
Appropera: dum tu juvenis, dum nostra senectus
Servat inexhaustum tibi gratificata vigorem.
Et quando iste meas impellet nuntius aures?
Ecce tuus Paulinus adest; jam ninguida linquit
Oppida Iberorum, Tarbellica jam tenet arva;
Hebromagi jam tecta subit; jam praedia fratris
Vicina ingreditur; jam labitur amne secundo;
Jamque in conspectu est; jam prora obvertitur amni;
Ingressusque sui celebrata per ostia portus
Totum occursantis populi praevertitur agmen:
Et sua praeteriens, jam jam tua limina pulsat.
Credimus, an qui amant, ipsi sibi somnia fingunt? (Ausonius. Epistulae, 23)


Милый Павлин, ты понял, как ты виноват предо мною?
Я-то к тебе неизменен, во мне как есть, так и будет
105 Та любовь, какую всегда питал я к Павлину,
То согласие душ, что меж нашими было отцами.
Если под силу кому натянуть тетиву Одиссея
Иль размахнуться копьем, привычным деснице Ахилла, —
То и богине раздора под силу разбить нашу дружбу.
110 Впрочем, зачем я слагаю в стихи столь мрачные строки
И не хочу обратиться душой к утешительным мыслям?
Прочь, напрасный страх! Я верю, я истинно верю:
Ежели Бог-Отец и Бог-Сын благосклонны к желаньям
Тех, кто хочет добра, ты вернешься по этой молитве,
115 Чтобы не плакали мы о твоем разоренном именье,
Ныне по ста господам расточившем Павлиновы средства,
Ни о Павлине самом, на дальних испанских дорогах
Старых друзей позабывшем и сердце открывшем для новых.
Так воротись же ко мне, дорогой мой и самый любимый!
120 Наши мольбы, обеты, предчувствия — все тебя кличет.
Поторопись, покуда ты юн, покуда не столько
Стар я, чтоб сил не хватило моих приветствовать друга.
О, когда долетит до меня эта весть, эта радость:
«Едет, едет Павлин! Уже у него за спиною
125 Снежный край иберийский; уже он в полях у тарбеллов;
Вот его принял под кров Гебромаг; а вот он в поместье
Брата, как гость дорогой; а вот он плывет по Гарумне;
Ближе; уже на виду; уже повернул; подплывает;
Вот он у пристани стал, сбежавшимся полной народом;
130 Вот он идет, раздвигая толпу, что теснится навстречу;
Вот миновал он свой дом; на твоем он пороге; стучится!»
Верить ли? Или любовь лишь тешится праздною грезой? (пер. М. Гаспарова)

Авзоний. Гравюра с просторов интернета.

Авзоний напрасно ждал возвращения Павлина: тот не вернулся, и даже долго не отвечал. В нетерпении и обиде старый поэт продолжал слать письма молодому другу, надеясь его образумить. Вот последняя его попытка (опускаю слишком продолжительные сравнения, оставляю основное содержание).

Quarta tibi haec notos detexit epistola questus,
Pauline, et blando residem sermone lacessit.
Officium sed nulla pium mihi pagina reddit,
Fausta salutigeris ascribens orsa libellis.
Unde istam meruit non felix charta repulsam,
Spernit tam longo cessatio quam tua fastu?
Hostis ab hoste tamen per barbara verba salutem
Accipit: et Salve mediis intervenit armis. <…>
Obnixum, Pauline, taces. Agnosco pudorem:
Quod vitium fovet ipsa suum cessatio jugis.
Dumque pudet tacuisse diu, placet officiorum
Non servare vices: et amant longa otia culpam.
Quis prohibet Salve atque Vale brevitate parata
Scribere? felicesque notas mandare libellis?
Non ego longinquos ut texat pagina versus
Postulo: multiplicique oneres sermone tabellas.
Una fuit tantum, qua respondere Lacones,
Littera: et irato regi placuere negantes. <…>
Vertisti, Pauline, tuos dulcissime mores?
Vasconis hoc saltus, et ninguida Pyrenaei
Hospitia, et nostri facit hoc oblivio coeli?
Imprecer ex merito quid non tibi, Hiberia tellus?
Te populent Poeni: te perfidus Annibal urat:
Te belli sedem repetat Sertorius exsul.
Ergo meum, patriaeque decus, columenque senati,
Bilbilis, aut haerens scopulis, Calagorris habebit?
Aut quae dejectis juga par scruposa ruinis
Arida torrentem Sicorim despectat Hilerda?
Hic trabeam, Pauline, tuam, Latiamque curulem
Constituis, patriosque isthic sepelibis honores?
Quis tamen ista tibi tam longa silentia suasit?
Impius ut nullos hic vocem vertat in usus:
Gaudia non illum vegetent: non dulcia vatum
Carmina, non blandae modulatio flexa querelae…(Ausonius. Epistula 24, 1-8; 28-37; 50-65)

Вот и в четвертом письме я несу к тебе те же упреки,
Твой охладелый слух тревожа ласковой речью,
Но ни единый доселе листок от друга-Павлина
Мне не порадовал глаз начертаньем приветного слова.
5 Чем заслужили отверженье это несчастные строки,
Долгим таким и надменным таким презреньем казнимы?
Недруга недруг — и тот на своем привечает наречье
Грубом, и слово привета звучит средь лязга оружий. <…>
Ты, Павлин, молчишь и молчишь… Твой стыд мне понятен:
Чем промедление дольше твое, тем глубже провинность,
30 Чем стыднее молчать, тем труднее нарушить молчанье,
Долгом долг отплатив: так праздность питает пороки.
Что же мешает тебе написать хоть два краткие слова,
Только «привет» и «прощай» — два слова, несущие радость?
Я не прошу, чтобы ты расшивал на длинных страницах
35 Ткань бесконечных стихов иль сплетал многословные речи,
Разве лаконяне встарь одной-единственной буквой,
Хоть и скрывавшей отказ, не смягчили царского гнева? <…>
50 Милый, милый Павлин, ужели ты так изменился?
Так изменило тебя чужое далекое небо,
И Пиренеев снега, и васконские дикие чащи?
О, иберийцев земля, какою проклясть тебя клятвой?!
Пусть пунийцы тебя разорят, Ганнибал тебя выжжет,
55 Пусть с войною к тебе вернется изгнанник Серторий!
Как! неужель отчизны красу, сената опору
Скроет навек бильбилийская глушь, калагуррские скалы
Или сухая Илерда, над пенной водой Сикориса
По каменистым холмам разбросавшая груды развалин?
60 Вот где решил ты, Павлин, зарыть и сенатскую тогу,
И остальные дары, какими почтен ты от Рима!
Кто ж, разрушитель дружб, запретил тебе вымолвить слово?
Пусть за это язык его будет вовек бессловесен,
Будет безрадостна жизнь, пусть сладкие песни поэтов
65 Слух не ласкают его, ни скорбная нега свирели… (пер. М. Гаспарова)

Павлин Ноланский. Икона с просторов интернета.

Наконец Павлин ответил, причем ответил целой поэмой в триста тридцать стихов. В начале он уверял Авзония, что за три года своего отсутствия получил только первое его письмо. То ли письма, и правда, не доходили, то ли Павлин не сказал правды. В его ответной поэме чередуются элегический дистих, ямб и гекзаметр, и пользуясь всеми ими, он старается объяснить свой выбор и невозможность возвращения. Вот фрагмент из гекзаметрической части.

Defore me patriis tota trieteride terris103
atque alium legisse uagis erroribus orbem, 104
culta prius uestrae oblitum consortia uitae,105
increpitas sanctis mota pietate querellis.106
amplector patrio * uenerandos pectore motus107
et mihi gratandas saluis affectibus iras.108
sed reditum inde meum, genitor, te poscere mallem109
unde dari posset. reuocandum me tibi credam,110
cum steriles fundas non ad diuina precatus,111
Castalidis supplex auerso numine Musis?112
non his numinibus tibi me patriaeque reducis.113
surda uocas et nulla rogas (leuis hoc feret aura114
quod datur in nihilum) sine numine nomina Musas.115
inrita uentosae rapiunt haec uota procellae,116
quae non missa deo uacuis in nubibus haerent117
nec penetrant superi stellantem regis in aulam.118
si tibi cura mei reditus, illum aspice et ora,119
qui tonitru summi quatit ignea culmina caeli,120
qui trifido igne micat nec inania murmura miscet121
quique satis caelo soles largitur et imbres,122
qui super omne quod est uel in omni totus ubique123
omnibus infuso rebus regit omnia Christo,124
quo mentes tenet atque mouet, quo tempora nostra125
et loca disponit. quod si contraria uotis 126* p. 30|
constituat nostri, prece deflectendus in illa est127
quae * nolumus . quid me accusas? si displicet actus128
quem gero agente deo, prius est, si fas, reus auctor,129
cui placet aut formare meos aut uertere sensus.130
nam mea si reputes quae pristina, quae tibi nota,131
sponte fatebor eum modo me non esse sub illo132
tempore qui fuerim, quo non peruersus habebar133
et peruersus eram, falsi caligine cernens,134
stulta deo sapiens et mortis pabula uiuens.135
quo magis ignosci mihi fas, quia promptius ex hoc136
agnosci datur a summo genitore nouari137
quod non more meo geritur; non, arbitror, istic138
confessus dicar mutatae in praua notandum139
errorem mentis, quoniam sim sponte professus140
me non mente mea uitam mutasse priorem.141
mens noua mi, fateor, mens non mea, non mea quondam,142
sed mea nunc auctore deo, qui si quid in actu143
ingenioue meo sua dignum ad munia uidit,144
gratia prima tibi, tibi gloria debita cedit,145
cuius praeceptis partum est quod Christus amaret. (Paulinus Nolensis, Carmina, 10, 103-146)

То, что отсутствую я из отечества целых три года,
Что для блужданий своих я другие края себе выбрал,
105 Вовсе о нашем забыв содружестве в годы былые,
Сердит тебя, и меня отечески ты упрекаешь.
Я понимаю твои задушевные чувства и мысли
И благодарен тебе за гнев, порожденный любовью;
Я бы хотел, чтобы просьба твоя о моем возвращенье
110 Мне исполнимой была. Но могу ль я подумать об этом,
Если молитвы свои воссылаешь ты вовсе не к Богу,
Но в своей тщетной мольбе обращаешься к Музам Кастальским?
Волею их не вернешь к себе ты меня и в отчизну:
Вздорную просьбу твою, с какой прибегаешь ко вздорным
115 Музам глухим, унесет у тебя дуновение ветра.
Эти пустые мольбы развеваются вихрями бури
И в облаках пропадут, коль не Богу ты их посылаешь,
Не проникая в чертог царя небесного звездный.
Ежели ждешь ты меня, воззри на того ты с молитвой,
120 Кто потрясает грозой небес огневые высоты,
Молнией блещет тройной и вотще не грохочет громами,
Кто ущедряет с небес дождями и солнцем посевы,
Кто надо всем и во всем нераздельно всегда и повсюду —
Сей вездесущий Христос, управляющий всем мирозданьем,
125 Тот, кто и держит и движет умы, кто и время и место
Определяет нам всем. А когда его воля желаньям
Нашим противна, склонить к измененью ее помогает
Наша мольба. Что меня укорять? Коль тебе не угодно
Дело мое, то оно, не во грех будь сказано, божье:
130 Богу угодно мои направлять и улаживать мысли.
Ибо, коль вспомнить, каким я был в предыдущие годы,
То признаюсь пред тобой, что теперь совершенно иным я
Стал, чем в то время, когда не считали меня совращенным,
Хоть я и был совращен, туманами лжи ослепленный,
135 Бога не ведал, глупец, и питался тлетворною пищей.
Это простительно мне, ибо тем скорее дано мне
Было познать, что меня обновляет верховный Создатель.
И по-иному совсем я живу: не увидят, надеюсь,
Здесь поврежденье ума, в заблуждение впавшего, если
140 Сам я открыто признал и сознался по собственной воле
В том, что я жизнь изменил не по собственному разуменью.
Мной руководит теперь новый разум, не прежний мой разум,
Но обратившийся в мой по воле Бога, и если
Видит достойными Он и мысли мои и поступки,
145 Благодарю я тебя и тебя первым делом я славлю
За наставленье тому, что Христу оказалось угодным. (пер. М. Гаспарова)

Мозаика из Тетуана (Марокко).

Всех с первым днем весны! В этот день предлагаю анакреонтик Иоанна Газского (VI в.), написанный для местного праздника роз. Сложные, зыбкие, неоднозначные образы – отличительная черта стиля этого поэта. Основная тема его стихотворения – весеннее обновление мира.

Ὅτε φωσφόρος παρέρπει (1)
Φαέθων μέσην πορείην
ὑπὸ κριὸν ἅρμα τείνων,
χθόνιαι φλέβες γελῶσιν.

Χθονοφοίτορες δὲ Μοῖραι (5)
κρυφίας γονὰς ἀρούρης
πάλιν εἰς φάος καλοῦσι
χθόνα ποικίλην τελοῦσαι,

Ἵνα κόσμος ἀμφιθάλλων
ἐρόεις ἀεὶ νεάζῃ, (10)
πολυκαρπίμους δὲ φύτλας
σὺν Ἔρωτι Κύπρις ἕλκῃ.

Φύσ<ι> πότνια, χλοάζεις,
νεότητας ἐγχαράττεις,
ἵνα μὴ βίος καθεύδων (15)
βροτέας σκέπῃ γενέθλας.

Τί γὰρ οὐ φέρουσιν Ὧραι
μετὰ χείματος κελεύθους;
τί δὲ μὴ Χάρις φυτεύει
ἔαρος στέφουσα κάλλος; (20)

Τί γὰρ οὐκ ἔαρ κομίζει
βιότου λύον μερίμνας,
ὅτε καὶ ῥόδον λοχεύει
περιπορφύροις κορύμβοις;

Ἁπαλόχροος Κυθήρη (25)
ῥοδέας ἔχει παρειάς,
ἐθέλει πνέουσα φύλλων
ῥοδοδάκτυλος καλεῖσθαι,

Ὅτε καὶ νέος χλοάζων
γλυκερώτερος γαλήνης (30)
γυάλους ἔλειπε γαίης
Χαρίτων βρύων Ἄδωνις.

Ὁ δὲ κοῦρός ἐστι καρπός,
κρατερὸς βίου προφήτης,
φύσεως ἐὼν λόχευμα, (35)
ἀφροδίσιον χόρευμα.

Τί με, παῖδες, οὐ φιλεῖτε,
τὸν ἀεὶ ζέοντα Μούσαις,
νοερὸν φέροντα Βάκχον
Ἑλικωνίοις κυπέλλοις; (40)

Νέον ἦθος ἐνθαμίζον
κρίσιν οὐκ ἐᾷ κομίζειν·
νεοτησία γὰρ Ἥβη
φιλέει μάλιστα παίζειν.

Ὁ σοφὸς χρόνος βαδίζων (45)
ε⟦ἰ⟧ς ἐτήτυμον δικάσσει,
ὅτε τὸν τρέφοντα μύθοις
γενέτην ἔχειν διδάξει.

Μετὰ ποιμνίων ὁ ποιμήν,
μεθύων γάλακτι Μούσης, (50)
λιγέως ἄριστα παίζω,
καλύκων χάριν δοκεύων.

Ὁ δὲ Φοῖβος ὀργιάζων
μέλος εὔλυρον θοάζει,
ἐπὶ Κυπρίοις πετήλοις (55)
ἱλαρώτερον μελίζων. (Joannes Gazaeus, carmina anacreontea, 5)

Как проходит светоносный
Фаэтон пути средину,
В овна целится из лука,
Так земли смеются жилы.

Землебродные же Мойры
Пашни тайные рожденья
Снова к свету вызывают,
Пестротой скрывая землю,

Чтоб, цветеньем наполняясь,
Мир любезный обновлялся,
Многоплодные растенья
Чтоб влекли Эрот с Кипридой.

Зеленеешь, мать-природа,
Вызываешь к жизни юность,
Чтобы в сон не погрузилась
Бытность смертных поколений.

Разве Оры не откроют
Новые пути с весною?
Разве не взрастит Харита
Красоту, венком венчая? (20)

Разве не несет весна нам
От забот освобожденье,
В час, как розы расцветают
На концах стеблей пурпурных?

Нежноцветная Кифера, (25)
Чьи ланиты – точно розы,
Вся дыша листвой, желает
Розоперстой называться.

В час, как юный, расцветая,
Слаще нежного затишья, (30)
Из пещер земли выходит,
Прелестью дыша, Адонис.

Этот мальчик, юный отпрыск,
Жизни мощный прорицатель,
Он природы порожденье, (35)
Афродитино круженье.

Что ж не любите вы, чада,
Страстно преданного Музам?
Умное вино несет он
В геликонские сосуды. (40)

Он обряд заводит новый,
Не дает суду свершиться,
Ибо ветреная Юность
Любит игры и забавы.

Время мудрое приходит (45)
Суд свой истинный свершает,
И того, чья пища – слово,
В лоно отчее возводит.

Вместе с овцами я, пастырь,
Млеком Музы опьяняясь, (50)
Песню звонкую играю,
Показуя радость кубков.

Феб, обряд священный правя,
Пенье лирное заводит,
Над Кипридиным цветеньем (55)
Радостней звучат напевы. (перевод мой)
#Иоанн_Газский

Отметим вновь память мучеников-воинов Эметерия и Хелидония Калагуррских. О них я уже писала, повторяться не буду (https://www.tg-me.com/lateantiquity/527). Но стихотворение Пруденция дает возможность немного шире взглянуть и на тему мученичества, и на характер христианской проповеди и культа.

Во-первых, воинское мученичество приравнивается к военному подвигу. По правде говоря, в начале V в. отрицание военной службы было уже чистым лицемерием: христианские императоры точно так же вели войны, как и языческие, и христианский пацифизм восхвалялся исключительно применительно к прошлому. Вообще можно задуматься о его уместности в эпоху варварских нашествий и уже не завоевательных, а оборонительных войн Римской империи. Но христианская империя – «это другое».

Во-вторых, в проповеди широко используются чисто прагматические мотивы: «Попроси мученика – он твою просьбу исполнит». У Пруденция это ясно видно, и такой подход «языческим» он не считает.

В-третьих, заметна важная составляющая культа мучеников: почти сладострастное отношение к мощам, которые считаются «наградой» города или целой страны, продаются, покупаются, подделываются. И этому бизнесу тоже ищутся и находятся возвышенные оправдания.

Короче говоря, реальное историческое христианство как оно есть.


Scripta sunt caelo duorum martyrum uocabula,
aureis quae Christus illic adnotauit litteris,
sanguinis notis eadem scripta terris tradidit.

Pollet hoc felix per orbem terra Hibera stemmate,
hic locus dignus tenendis ossibus uisus deo,
qui beatorum pudicus esset hospes corporum.

Hic calentes hausit undas caede tinctus duplici,
inlitas cruore sancto nunc harenas incolae
confrequentant obsecrantes uoce, uotis, munere.

Exteri nec non et orbis huc colonus aduenit,
fama nam terras in omnes percucurrit proditrix
hic patronos esse mundi, quos precantes ambiant.

Nemo puras hic rogando frustra congessit preces,
laetus hinc tersis reuertit supplicator fletibus
omne, quod iustum poposcit, inpetratum sentiens.

Tanta pro nostris periclis cura suffragantium est,
non sinunt inane ut ullus uoce murmur fuderit,
audiunt statimque ad aurora regis aeterni ferunt.

Inde larga fonte ab ipso dona tetris influunt,
supplicum causas petitis quae medellis inrigant;
nil suis bonus negauit Christus umquam testibus,

testibus, quos nec catenae, dura nec mors terruit
unicum deum fateri sanguinis dispendio,
sanguinis, sed tale damnum lux rependit longior. (Prudentius, Peristephanon, 1-27)

Двоицы святой на небе имена начертаны,
Сам Христос туда вписал их золотыми буквами,
На земле ж Он их отметил знаками кровавыми.

Счастлива земля иберов, завладев наградою!
Бог почел ее достойной сохранять останки тех, 5
Чьих телес она могла бы стать гостеприимицей.

От заклания двойного жаркий дождь кропил ее.
Сам песок чтут поселенцы, славной кровью пóлитый,
Подношенья по обету принося с молитвами.

И конечно, не забыто место чужеземцами, 10
Ведь предательская слава обежала круг земной,
Возвестив, что здесь почиют мира покровители.

И ничьи не остаются тщетными прошения.
С осушенными слезами, с радостью великою
Тот уйдет, кто с чистым сердцем к их прибег предстательству. 15

Такова о нас забота скорых в заступлении,
Что от слуха их и шепот тайный не укроется,
Все мольбы они возносят ввысь, к Царю Предвечному.

И тогда дары на землю щедро изливаются,
Исполняются моленья врачеванья чающих: 20
Никогда Христос не презрит просьбы исповедников,

Исповедников, которых не страшила смерть сама,
Чье свидетельство о Боге кровью подкрепляется,
Кровью – да! – но невечерний свет им стал наградою.

Смерть такая вожделенна, для мужей славна она: 25
Не отдать в добычу тело старости болезненной,
Но стяжать победу смертью, меч насытив вражеский (перевод мой).

Фальтония Проба, миниатюра XV в.

В женский день поговорим о женской поэзии. На рубеже тысячелетий поэт Антипатр Фессалоникский написал эпиграмму «О девяти поэтессах», в которой перечисляет имена наиболее известных женщин-авторов. Девять поэтесс примерно за шесть веков – это, может, не так много, но за следующие шесть веков их и столько не наберется, причем если учитывать не только греческий, но и латинский мир. Более-менее известны две: Евдокия и Проба, - в антологии Агафия Миринейского мелькает еще женское имя Феосевия. И все.

Вопреки популярным ныне рассуждениям, христианство женщину не освободило. Точнее, дало ей единственный выбор, и то не всегда добровольный: отказ от замужества и девство, посвященное Христу. Появляется еще институт диаконисс, но и он исчезает уже в первые века. Если в античном обществе женщина могла быть учительницей, то в христианском этот род занятий у нее отбирается. Даже в знатных семьях девочкам, как правило, давалось лишь начальное образование, направленное на практические умения (например, вести переписку). Ученые женщины встречаются в основном в знатных языческих семьях (можно вспомнить Ипатию, а также дочь философа Плутарха, Асклепигению, тоже философа, и Сосипатру, о которой рассказывает Евнапий). Образованные христианки, как правило, также принадлежали к исконно языческим семьям.

Именно из такой семьи происходила поэтесса Фальтония Проба (в качестве полного имени можно встретить Аниция Фальтония или Бетиция Фальтония, но в любом случае она принадлежала к аристократическому роду Анициев). О ней практически ничего неизвестно кроме того, что она жила в IV в и составила Вергилианский центон, пользовавшийся большой популярностью не только в поздней античности, но и в Средние века.

Сегодня познакомимся с его вступлением. Оно выполнено не совсем в центонной технике, хотя цитаты в нем есть, причем помимо Вергилия поэтесса цитирует Лукана и Ювенала. Надо отметить, что уровень владения стихом у Пробы довольно высокий. Во вступлении она немного говорит о себе.

Jamdudum temerasse duces pia foedera pacis,
Regnandi miseros tenuit quos dira cupido:
Diversasque neces, regum crudelia bella,
Cognatasque acies pollutas caede parentum:
Insignes clypeos, multoque ex hoste tropaea:
Sanguine conspersos tulerat quos fama triumphos
Innumeris totiens viduatas civibus urbes,
Confiteor, scripsi, satis est meminisse malorum.
Invocatio Dei.
Nunc, Deus omnipotens, sacrum, precor, accipe carmen,
Aeternumque tui septemplicis ora resolve
Spiritus, atque mei resera penetralia cordis:
Arcana ut possim vatis proba cuncta referre.
Non nunc Ambrosium cura est mihi quaerere nectar,
Nec libet Aonio de vertice ducere musas.
Non mihi saxa loqui vanus persuadeat error,
Laurigerosque sequi tripodas, et inania vota,
Jurgantesque deos procerum, victosque penates:
Nullus enim labor est verbis extendere famam,
Atque hominum studiis parvam disquirere laudem.
Castalio sed fonte madens imitata beatos,
Quae sitiens hausi sanctae libamina pacis,
Hinc canere incipiam: praesens Deus, erige mentem.
Virgilium cecinisse loquar pia munera Christi:
Rem nulli obscuram repetens ab origine pandam. (Proba, Cento Vergilianus, 1-24)


Древле крушили вожди соглашенья священные мира,
Жалкими, ими владел властолюбия демон ужасный.
Разные виды убийств, царей жестокие войны,
Родичей кровных ряды; окропленные кровью отцовской,
Полные блеска щиты, трофеи врагов побежденных.
Те, что молва донесла, триумфы, залитые кровью,
Вдовствующих городов громадные жертвы людские
Пела и я, сознаюсь. Но хватит помнить о бедах.

Молитва к Богу

Ныне, властительный Бог, молю, прими мою песню!
Освободи навсегда уста седмеричного Духа
И моего отвори сокровенные сердца глубины,
Тайны чтоб миру открыть могла я, пророчица Проба*
Ныне заботы мне нет искать нектар амброзийный,
И не желаю я Муз сводить с аонийской вершины.
За предрассудок почту рассказ, что вещали утесы,
Тщетных пророчеств не жду от треножника, свитого лавром,
Древнюю ссору богов, побежденные предков пенаты
Я не хочу вспоминать, молву умножая словами,
Чтоб человеческий труд снискал мне малую славу

Но в Касталийский ручей погружусь, подражая блаженным,
Жадно буду я пить возлиянья священного мира,
С этого песню начну, - укрепи мою душу, о Боже!
Я расскажу, что Христа и дары Его пел и Вергилий.
То, что ведомо всем, повторю от начала творенья. (перевод мой)

*Вариант: Тайны поэта открыть чтоб была я, Проба, способна.
Vates – поэт и пророк; форма vatis может быть написанием именительного падежа и относиться к самой поэтессе, или родительным падежом, и относиться к Вергилию, из стихов которого поэтесса составляет свой центон.

Сегодня нашему каналу исполняется два года.
Благодарю всех читателей за интерес к этой не самой простой и не самой популярной теме.
За это время многое удалось рассказать, но сокровищница позднеантичной поэзии не скудеет, так что материала хватит на многие годы, было бы желание. И оно будет, и тем вернее будет, если его будут подкреплять отклики в виде лайков и заинтересованных комментариев.

Поскольку non progredi est regredi, я решила несколько расширить сферу наших интересов и к традиционному выбору двух языков поздней античности, греческого и латинского, добавить третий, тоже весьма важный для этого периода – сирийский. Я сейчас этот язык понемногу учу, надеюсь, для меня это тоже будет стимулом не исключать его из профессиональной сферы.
И первое обновление последует в ближайшее время.

Почему, говоря о позднеантичной греческой и даже латинской поэзии, важно учитывать также сирийскую? – Потому, что они в этот период оказываются в ситуации взаимовлияния. Обычно говорят, что сирийская христианская поэзия оказывает влияние на греческую, но, как мне кажется, это упрощение ситуации. Дело в том, что восточное влияние на стиль греческой и латинской литературы обнаруживается еще до появления первых известных нам памятников сирийской поэзии. Это влияние называли «азианизмом» (или «азианством»); теоретики долго считали его признаком дурновкусия и противопоставляли традиционному «аттицизму», но оно тем не менее проникало во многие сочинения, ярче всего выражаясь в создании цветистых периодов, построенных на параллелизме, часто с рифмованными окончаниями. Такие периоды любят, например, из греческих авторов – Максим Тирский, Лонг, из латинских - Цицерон и Апулей. Но в ранних сирийских текстах эти особенности не так уж бьют в глаза, а со временем становятся более заметны, так что возникает вопрос, не обратное ли тут влияние. Я с этим хотела бы разобраться, потому и взялась учить сирийский язык (занимаюсь им третий год).
А первый памятник, с которого мы начнем знакомство с этой литературой – замечательный раннехристианский гимн, правда, не без примеси то ли гностицизма, то ли манихейства, - «Песнь о жемчужине», входящая в состав «Деяний апостола Фомы», и написанная примерно в III в. н.э. Весь памятник есть и в греческом варианте. Текст довольно длинный, буду иногда выкладывать маленькие кусочки.
Сирийский текст силлабический – по 6-7 слогов в каждом стихе. Сирийские слова намного короче греческих или русских, поэтому переводить их, сохраняя и форму, и содержание, кажется, почти невозможно; с этим остается только смириться.


ὅτε ἤμην βρέφος ἄλαλον ἐν τοῖς τοῦ πατρός μου βασιλείοις
ἐν πλούτῳ καὶ τρυφῇ τῶν τροφέων ἀναπαυόμενος
ἐξ Ἀνατολῆς τῆς πατρίδος ἡμῶν ἐφοδιάσαντές με οἱ
γονεῖς ἀπέστειλάν με·
ἀπὸ δὲ πλούτου τῶν θησαυρῶν τούτων φόρτον συνέθηκαν
μέγαν τε καὶ ἐλαφρὸν ὅπως αὐτὸν μόνος βαστάσαι δυνηθῶ·
χρυσός ἐστιν ὁ φόρτος τῶν ἄνω καὶ ἄσημος τῶν μεγάλων θησαυρῶν
καὶ λίθοι ἐξ Ἰνδῶν οἱ χαλκεδόνιοι καὶ μαργαρῖται ἐκ Κοσάνων·

Когда я дитятей обитал в царстве дома моего Отца,
утешаясь блистанием богатств и славы воспитавших меня,
от Востока, отечества моего,
родившие меня послали меня и в путь собрали меня.
Из сокровищниц своих обильных они мне вынесли ношу;
велико было бремя, но легко, и нести его мог я один злато от земли Гелер,
и сребро великого Гандзака, и халцедоны земли индийской, и перлы дома Кушанов. (перевод с сирийского С.С. Аверинцева; греческий текст отличается лишь в деталях)
#песнь_о_жемчужине

Друзья! Для знающих древнегреческий могу предложить несколько встреч онлайн для совместного прочтения описания щита Ахилла у Гомера и у Квинта Смирнского. За сколько занятий это получится, не могу сказать (у Гомера 130 стихов, у Квинта - 100), думаю, 2-4. Кто заинтересовался, пишите здесь в комментариях или в личку.