Поэт, военный корреспондент, публицист Анна Долгарева @dolgarevaanna

Ярик был маленький, меньше меня ростом, и молодой — наверное, что-то около двадцати пяти. Военмед, весь увешанный наградами, — ну то есть это про него так говорили: «увешанный», а на самом деле он держал их где-то дома, если у него был где-то дом, кроме пункта временной дислокации 1-го мотострелкового батальона 4-й бригады 2-го армейского корпуса. Он ведь местный был, элэнэровский — Ярик, военмед.

Рассказывал, как подключал систему жизнеобеспечения прямо в машине. У бойца из соседнего подразделения было проникающее ранение в лицо возле носа, и Ярик даже удивился, что тот был жив и в сознании. Тампонировать было опасно — Ярик передавил вену жгутом и подключил систему. Каждые несколько минут щупал пульс, открывал ему рот — посмотреть, не началась ли рвота: всё-таки сотрясение мозга. Довёз живым.

Рассказывал, как оказывал первую помощь бойцу, у которого от ноги остался десятисантиметровый огрызок.

«Повезло», — с медицинским цинизмом сказал Ярик, пояснив, что из-за взрыва кровь спеклась и не было сильного кровотечения. Менял жгуты и турникеты, вливал физраствор — и так пока не довезли до госпиталя, всё это прямо в машине.

Крайняя награда Ярика — за Артёмовск, за оказание первой помощи. Не за какой-то единичный случай, а массово, потоком, когда через тебя идёт один раненый за другим и ты не успеваешь передохнуть, поднять головы.

«Работали с южной стороны Бахмута, за Клещеевкой. Было, скажем так, очень жарко.

Команда приходит, все выбегают, начинаем работать. Приходилось и по 80 человек за ночь принимать, когда были наступления с украинской стороны или с нашей стороны. Это тяжёлые были моменты за Бахмут очень, много было раненых», — рассказал он.

Мы много говорили о том, что самое тяжёлое для военмеда. Ярик сказал, что очень сложно, когда к тебе привозят друга или старого товарища. Сразу становится страшно сделать что-то не то, начинаешь вспоминать всё как по книжке, теряются куда-то выработанные рефлексы. Из технически сложного — подъезжать к позициям эвакуации.

Потому что, как только враги видят медицинский крестик, машину сразу пытаются уничтожить. Врачи обычно едут в незащищённых машинах, бывает это ночью, бывает рано утром, бывает в течение дня. Обязательно запрашивают, как обстановка. Стараются максимально ускориться, чтобы доехать. Половина медицинских машин не один раз пострадала от прилётов, половина — в решето. Ну что делать — латают.

«А самое сложное, — сдвинув брови, сказал Ярик, — у меня был один случай, наверное. Как только начиналась СВО, я из-за продолжительности длинной эвакуации... она настолько длинная была, что я не успел спасти человека.

Вот это потом пережить тяжело. Да, всё было по-другому, и у меня не настолько было много опыта. Мы только прошли Трёхизбенку, зашли в Смоляниново. Там у нас была не колёсная техника, а мотолыга, в которой крайне тяжело оказать помощь, плюс ещё только пять часов занимала эвакуация.

Это самое тяжёлое. Я до сих пор помню, как всё происходило, как вчера».

Он потом решил, что рассказал мне слишком много личного. Но он говорил правду. Садилось солнце, под Артёмовском созрела земляника, остро пахло степью и полынью. Подступала летняя донбасская жара. Враг штурмовал позиции под Клещеевкой, Ярик ненадолго вырвался на пункт временной дислокации. Я спросила, какой у него позывной. «Да так и зовут — Ярик», — улыбнулся он.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.

🟩 Подпишись на канал «Специально для RT»