Гараж.
У женщин гаража не бывает. У женщин есть квартира. Гараж бывает только у мужиков. Настоящий мужик на квартиру не претендует, но и в гараж никого не пустит. Никого - это ее. Свою любимую женщину. Это его место. Это его дом. Это его мир. Ключ есть только у него.
Мужик использует гараж по разному. Кто-то хранит машину. Кто-то водит туда женщин. Кто-то мастерит. Какой мир, такой и гараж. Мой отец сносил туда вещи.
Фотографии наших душ, так он их называл. Плащ сгинувшего до моего рождения дяди Бори, плюшевая собака без глаз, битые чашки японского сервиза, сломанная клетка - последнее пристанище хомяка Фомы. Хлам, так называла эти вещи мать. Хлам заполнял пространство под кроватями, оккупировал полки, падал со шкафов и иным образом вызывал ее раздражение.
- Все это понадобится, - объяснял сокращение полезной площади отец, и в доказательство вышел на работу в плаще дяди Бори. Плащ, из еле обработанной коровьей шкуры, прошедший войну, в глубоких, как от шрапнели, сколах, ржавый, как днище танкера, и такой же тяжелый, вызвал нездоровое оживление на заводе. Лепестки кожи опадали, указывая направление движения отца. Внимания тот не любил и плащ больше не надевал. Мать покрутила у виска, но объявила кратковременное перемирие.
И тогда отец добыл гараж. Отнес туда накопленное за много лет. Превратил гараж в санаторий для вышедших на пенсию вещей. Перевел дух и принялся за старое. Каждый его визит к нам, выросшим его детям, заканчивался предложением забрать ненужную вещь.
Вещи, как правило, не отказывались. Мы тоже.
И вот он умер. Мой отец. Пришло время установить кто умер. Впервые в жизни я вхожу в его мир, в его дом.
Топоры, их он делал всю жизнь, зеленые бархатные туфли - это я была директором гостиницы, хохломской стульчик моего крошечного племянника, сваха-радиола, устроившая мой пожизненный роман с ABBA, куртка, возвращенная первым мужем, после развода. Разбежавшись в свою собственную жизнь мы с сестрой и матерью почти не общались и лишь вещи, материальные осколки наших душ, снова собирали целое под сырыми сводами гаража. Отец превратил гараж в храм. Храм нерассказанных историй ждущих своего часа.
И вот он умер. Сам стал ненаписанной историей. О вещах и об отце. И о матери. Ибо мать пришла «привести гараж в порядок».
Мы открыли гараж. Увидев ее вещи съежились, утратили форму, задрожали и превратились в хлам… Есть у женщин, то есть у тех кто живет в квартире, и такая страсть. Сведения счетов. Или, что то же самое, наведения порядка. В беспорядке. Обычно являющего нам неизвестный порядок. А наведение порядка у того, кто не может создать новый беспорядок - это самая страшная месть. Это уничтожение памяти. И наоборот, великодушие, как способность души допустить неведомый порядок и не распасться.
Что то было переставлено, что-то выкинуто, что-то продано. Больше некому было защитить вещи. Пришёл старьевщик, а точнее говоря, вор. Сгрузил вещи в свою тележку и увез, украв у вещей их историю, превратив в просто «клетку», просто «куртку», просто «велосипед». Мы смотрели ему вслед. Он поднялся на горку, начал спускаться, сначала пропала тележка, потом и он сам, и, наконец пропала шляпа. Я услышала тонкий печальный звук. Оборвалась тончайшая, как паутина, нить истории. Я поняла что чувствуют люди, утратившие бога.
Я не могла спасти все истории. Я думаю, что не могла. Я забрала только те, кому могла рассчитывать дать жизнь. Остальным я сделала фотографию. На память.
Мои вещи снова вернулись ко мне. Я расставила их на полу в гостиной. Вошел муж и весело приветствовал меня: «Решила открыть лавочку антиквариата?»
Я не была расположена к шутке в тот момент. Я посмотрела на него так, что он немедленно уехал в командировку. На три дня. Эти три дня я непрерывно думала об отце.
Ужасном человеке, так и не отдавшем до конца свой мир любимой… и так оставшийся любимым. О человеке, для которого не существовало вещей и поэтому он их собирал. Парадокс.
Когда я напишу историю этих вещей, я напишу историю отца. Я так и назову ее.
Гараж.
У женщин гаража не бывает. У женщин есть квартира. Гараж бывает только у мужиков. Настоящий мужик на квартиру не претендует, но и в гараж никого не пустит. Никого - это ее. Свою любимую женщину. Это его место. Это его дом. Это его мир. Ключ есть только у него.
Мужик использует гараж по разному. Кто-то хранит машину. Кто-то водит туда женщин. Кто-то мастерит. Какой мир, такой и гараж. Мой отец сносил туда вещи.
Фотографии наших душ, так он их называл. Плащ сгинувшего до моего рождения дяди Бори, плюшевая собака без глаз, битые чашки японского сервиза, сломанная клетка - последнее пристанище хомяка Фомы. Хлам, так называла эти вещи мать. Хлам заполнял пространство под кроватями, оккупировал полки, падал со шкафов и иным образом вызывал ее раздражение.
- Все это понадобится, - объяснял сокращение полезной площади отец, и в доказательство вышел на работу в плаще дяди Бори. Плащ, из еле обработанной коровьей шкуры, прошедший войну, в глубоких, как от шрапнели, сколах, ржавый, как днище танкера, и такой же тяжелый, вызвал нездоровое оживление на заводе. Лепестки кожи опадали, указывая направление движения отца. Внимания тот не любил и плащ больше не надевал. Мать покрутила у виска, но объявила кратковременное перемирие.
И тогда отец добыл гараж. Отнес туда накопленное за много лет. Превратил гараж в санаторий для вышедших на пенсию вещей. Перевел дух и принялся за старое. Каждый его визит к нам, выросшим его детям, заканчивался предложением забрать ненужную вещь.
Вещи, как правило, не отказывались. Мы тоже.
И вот он умер. Мой отец. Пришло время установить кто умер. Впервые в жизни я вхожу в его мир, в его дом.
Топоры, их он делал всю жизнь, зеленые бархатные туфли - это я была директором гостиницы, хохломской стульчик моего крошечного племянника, сваха-радиола, устроившая мой пожизненный роман с ABBA, куртка, возвращенная первым мужем, после развода. Разбежавшись в свою собственную жизнь мы с сестрой и матерью почти не общались и лишь вещи, материальные осколки наших душ, снова собирали целое под сырыми сводами гаража. Отец превратил гараж в храм. Храм нерассказанных историй ждущих своего часа.
И вот он умер. Сам стал ненаписанной историей. О вещах и об отце. И о матери. Ибо мать пришла «привести гараж в порядок».
Мы открыли гараж. Увидев ее вещи съежились, утратили форму, задрожали и превратились в хлам… Есть у женщин, то есть у тех кто живет в квартире, и такая страсть. Сведения счетов. Или, что то же самое, наведения порядка. В беспорядке. Обычно являющего нам неизвестный порядок. А наведение порядка у того, кто не может создать новый беспорядок - это самая страшная месть. Это уничтожение памяти. И наоборот, великодушие, как способность души допустить неведомый порядок и не распасться.
Что то было переставлено, что-то выкинуто, что-то продано. Больше некому было защитить вещи. Пришёл старьевщик, а точнее говоря, вор. Сгрузил вещи в свою тележку и увез, украв у вещей их историю, превратив в просто «клетку», просто «куртку», просто «велосипед». Мы смотрели ему вслед. Он поднялся на горку, начал спускаться, сначала пропала тележка, потом и он сам, и, наконец пропала шляпа. Я услышала тонкий печальный звук. Оборвалась тончайшая, как паутина, нить истории. Я поняла что чувствуют люди, утратившие бога.
Я не могла спасти все истории. Я думаю, что не могла. Я забрала только те, кому могла рассчитывать дать жизнь. Остальным я сделала фотографию. На память.
Мои вещи снова вернулись ко мне. Я расставила их на полу в гостиной. Вошел муж и весело приветствовал меня: «Решила открыть лавочку антиквариата?»
Я не была расположена к шутке в тот момент. Я посмотрела на него так, что он немедленно уехал в командировку. На три дня. Эти три дня я непрерывно думала об отце.
Ужасном человеке, так и не отдавшем до конца свой мир любимой… и так оставшийся любимым. О человеке, для которого не существовало вещей и поэтому он их собирал. Парадокс.
Когда я напишу историю этих вещей, я напишу историю отца. Я так и назову ее.
Гараж.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Вот до чего доводит технический прогресс. До нездоровых желаний!
Это уже не черепаха! В ней более нет медлительной философской стати, права на задумчивость и безразличие, права сказать «триста лет тому назад», в ней нет осознания своей собственной красоты, не подлежащей сравнению с какой либо другой. Это уже не черепаха, но и кошкой она не будет. Это спортсмен, по ошибке зашедший на философский диспут, это философ, решивший выступить в передаче «танцы со звездами».
«Кошка быстрее, чем черепаха», «кошка грациозней черепахи» - это незаконное словосмесительство в духе «трактор больше, чем ноутбук».
Кошка - это материализация совсем другой идеи, чем черепаха. И что либо материальное подлежит оценке лишь с точки зрения соответствия своей собственной идее.
Видео веселое. Спору нет. Лайки получены. В конце концов стать заложниками технического «прогресса» - выбор человека. А вот брать другое живое существо в заложники, чтобы повеселить публику - нехорошо. Копибара так считает.
Это уже не черепаха! В ней более нет медлительной философской стати, права на задумчивость и безразличие, права сказать «триста лет тому назад», в ней нет осознания своей собственной красоты, не подлежащей сравнению с какой либо другой. Это уже не черепаха, но и кошкой она не будет. Это спортсмен, по ошибке зашедший на философский диспут, это философ, решивший выступить в передаче «танцы со звездами».
«Кошка быстрее, чем черепаха», «кошка грациозней черепахи» - это незаконное словосмесительство в духе «трактор больше, чем ноутбук».
Кошка - это материализация совсем другой идеи, чем черепаха. И что либо материальное подлежит оценке лишь с точки зрения соответствия своей собственной идее.
Видео веселое. Спору нет. Лайки получены. В конце концов стать заложниками технического «прогресса» - выбор человека. А вот брать другое живое существо в заложники, чтобы повеселить публику - нехорошо. Копибара так считает.
Отрывки разговоров Копибары с друзьями.
- Копибара, скажи, почему американцы хотят нас уничтожить?
Такие общие вопросы, обобщающие желания сотен миллионов людей по другую сторону океана и превращающие другую сотню миллионов в осажденный лагерь, обычно веселят Копибару. Однако в этот раз она делает скидку, ибо человек задавший вопрос, прекрасный музыкант и старый друг Копибары.
- А ты со сколькими Американцами разговаривал за последние десять лет? - интересуется Копибара.
Музыкант замолкает на несколько секунд и выдает,
- С одним.
- И что он хотел?
- Мороженного. Это была она. Потом мы поехали ко мне домой…
Музыкант замолкает и судя по выражению его лица та встреча с Американцами была более чем романтичной.
- Ну и ничего? Ты, я смотрю, жив? - разрушает эмоцию Копибара.
- В смысле…..???
- Копибара, скажи, почему американцы хотят нас уничтожить?
Такие общие вопросы, обобщающие желания сотен миллионов людей по другую сторону океана и превращающие другую сотню миллионов в осажденный лагерь, обычно веселят Копибару. Однако в этот раз она делает скидку, ибо человек задавший вопрос, прекрасный музыкант и старый друг Копибары.
- А ты со сколькими Американцами разговаривал за последние десять лет? - интересуется Копибара.
Музыкант замолкает на несколько секунд и выдает,
- С одним.
- И что он хотел?
- Мороженного. Это была она. Потом мы поехали ко мне домой…
Музыкант замолкает и судя по выражению его лица та встреча с Американцами была более чем романтичной.
- Ну и ничего? Ты, я смотрю, жив? - разрушает эмоцию Копибара.
- В смысле…..???
Третий год ходит Копибара мимо закрытого в Столешниковом Луи Виттончика. Закрыто, заколочено, только вывеска!
А вот Римский Виттончик, куда теперь зачастила Копибара, занял промежуточную позицию! Продадим, но через крещение. Так как Копибаре продавать нельзя (русский паспорт), но хочется, то менеджер-иоанн, виртуозно пробежав по клавиатуре, превратил ее в Казашку и таки продал, стервец.
То ли дело Парижский Виттончик, где Копибару строго попросили даже к ценам не приглядываться. Полнейшее отлучение.
Раздумывая над этими тремя стратегиями любимого магазинчика Копибара решается предложить четвертый вариант:
Открыть Виттончик на Столешникова , все равно здание стоит, аренда идет, но русским ничего не продавать. Продавать только фирмачам. Тем более, что пионером игнора граждан страны в которой торгуешь, все таки, были сами русские. Это их открытие - открыть, но своим не продавать. Березка называлась.
Эти четыре стратегии, по мнению Копибары, дадут полную картину охватившего мир идиотизма!
А вот Римский Виттончик, куда теперь зачастила Копибара, занял промежуточную позицию! Продадим, но через крещение. Так как Копибаре продавать нельзя (русский паспорт), но хочется, то менеджер-иоанн, виртуозно пробежав по клавиатуре, превратил ее в Казашку и таки продал, стервец.
То ли дело Парижский Виттончик, где Копибару строго попросили даже к ценам не приглядываться. Полнейшее отлучение.
Раздумывая над этими тремя стратегиями любимого магазинчика Копибара решается предложить четвертый вариант:
Открыть Виттончик на Столешникова , все равно здание стоит, аренда идет, но русским ничего не продавать. Продавать только фирмачам. Тем более, что пионером игнора граждан страны в которой торгуешь, все таки, были сами русские. Это их открытие - открыть, но своим не продавать. Березка называлась.
Эти четыре стратегии, по мнению Копибары, дадут полную картину охватившего мир идиотизма!
Формула вычисления количества вранья от Копибары.
Объяснение после утверждения разбавляет утверждение враньем в два раза. Оправдание - в три. Два объяснения - в четыре раза, два оправдания в 9 раз и т.д.
Примеры.
Если на вопрос начальника «как дела в проекте?» ты говоришь - «отлично», это правда.
Если добавляешь объяснение (хотя не просили): «отлично, подрядчики поставили оборудование» - правды в два раза меньше. Если «оборудование привезли, рабочие вышли» в четыре раза меньше правды.
Пример с прибавлением оправдания:
Жена спрашивает: «Где был?».
Отвечаешь - у любовницы, это правда.
Отвечаешь: задержался на работе, начальник завалил работой - это объяснение плюс оправдание. Тогда два умножить на три - правды одна шестая. 99% что ты занимался чем-то таким, что для жены равносильно тому что ты был у любовницы или ты просто был у любовницы.
P.S. А если действительно задержался на работе, а жена спрашивает «где был?», то ответ: «фителек то притуши, коптит» - правда.
Объяснение после утверждения разбавляет утверждение враньем в два раза. Оправдание - в три. Два объяснения - в четыре раза, два оправдания в 9 раз и т.д.
Примеры.
Если на вопрос начальника «как дела в проекте?» ты говоришь - «отлично», это правда.
Если добавляешь объяснение (хотя не просили): «отлично, подрядчики поставили оборудование» - правды в два раза меньше. Если «оборудование привезли, рабочие вышли» в четыре раза меньше правды.
Пример с прибавлением оправдания:
Жена спрашивает: «Где был?».
Отвечаешь - у любовницы, это правда.
Отвечаешь: задержался на работе, начальник завалил работой - это объяснение плюс оправдание. Тогда два умножить на три - правды одна шестая. 99% что ты занимался чем-то таким, что для жены равносильно тому что ты был у любовницы или ты просто был у любовницы.
P.S. А если действительно задержался на работе, а жена спрашивает «где был?», то ответ: «фителек то притуши, коптит» - правда.
Скромные размышления Копибары о том как экономить на дорогом шампуне.
Проблема с шампунем есть у того у кого проблема с волосами, но ее можно свалить на шампунь. Вот если бы у меня был хороший шампунь, тогда….
Проблема с волосами есть у того у кого проблема с самооценкой, но ее можно свалить на волосы. Вот если бы у меня были хорошие волосы, тогда….
Проблема с самооценкой есть у того для кого человек - предмет, нормативно измеряемый окружающими людьми, в сантиметрах, килограммах, годах, долларах. Вот если бы рост был выше, вес ниже, х.й дальше, морщин меньше, а грудь больше, тогда…
В итоге: Тот кто для себя не предмет, тому хозяйственное мыло заменяет шампунь.
Проблема с шампунем есть у того у кого проблема с волосами, но ее можно свалить на шампунь. Вот если бы у меня был хороший шампунь, тогда….
Проблема с волосами есть у того у кого проблема с самооценкой, но ее можно свалить на волосы. Вот если бы у меня были хорошие волосы, тогда….
Проблема с самооценкой есть у того для кого человек - предмет, нормативно измеряемый окружающими людьми, в сантиметрах, килограммах, годах, долларах. Вот если бы рост был выше, вес ниже, х.й дальше, морщин меньше, а грудь больше, тогда…
В итоге: Тот кто для себя не предмет, тому хозяйственное мыло заменяет шампунь.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
В фильме «Великий Уравнитель 3» есть каноническая сцена по которой можно изучать технику строительства образа и следующих за этим чувств…
Ресторанчик в рядовом городке, неяркий свет, музыка, тихий вечер, честный симпатичный полицейский отдыхает со своей самой обычной женой и дочерью, имеет он в конце концов право пропустить стаканчик после рабочей смены? Крошечная дочка с детскими неровными зубиками смеется и тут… Подходят терроризирующие весь этот рай бандиты. У бандитов есть претензия к честному, но слабому полицейскому. С особым цинизмом главный бандит садится прямо за стол к этой тихой и неприметной семье! Дочь испугана, жена замерла, камера мельком показывает ее самое обычное лицо, в конце концов должна быть у полицейского жена… И вот, на глазах у дочери, беззащитной жены и целого кинозала набитого мужиками, торжествует зло, как бы задавая вопрос: кто решится вступиться? И тут, неожиданно, все мужчинки в кинозале чувствуют желание вступиться! Это Я спасу эту милую женщину! Но как это желание вспыхнуло?
Ресторанчик в рядовом городке, неяркий свет, музыка, тихий вечер, честный симпатичный полицейский отдыхает со своей самой обычной женой и дочерью, имеет он в конце концов право пропустить стаканчик после рабочей смены? Крошечная дочка с детскими неровными зубиками смеется и тут… Подходят терроризирующие весь этот рай бандиты. У бандитов есть претензия к честному, но слабому полицейскому. С особым цинизмом главный бандит садится прямо за стол к этой тихой и неприметной семье! Дочь испугана, жена замерла, камера мельком показывает ее самое обычное лицо, в конце концов должна быть у полицейского жена… И вот, на глазах у дочери, беззащитной жены и целого кинозала набитого мужиками, торжествует зло, как бы задавая вопрос: кто решится вступиться? И тут, неожиданно, все мужчинки в кинозале чувствуют желание вступиться! Это Я спасу эту милую женщину! Но как это желание вспыхнуло?
«Случайности»
Совершенно случайно городок построен не из говна и палок, как например Люберцы или Луховицы (пусть не обижаются на Копибару жители этих славных городков), а оказывается вырублен из камня в скале и называется Сан Джеминьяно, даже название какое-то приятное. Ресторан, тоже, совершенно случайно, оказывается милый и итальянский, а не с пластмассовыми столами и надписью поверх полиэтиленовой стены «Балтика 9», легкий джаз, в свою очередь, совсем не разрывающий легкие крик «Рюмка водки на столе», отец семейства, совсем не похож на депутата госдумы Александра Валуева, но самое главное, для мужиков - жена этого несчастного полицейского. Совершенно случайно на эту секунду в кадре подобрана супермодель Соня Бен Амар. А встречи с беззащитной супермоделью ждёт каждый мужчина, чтобы воссиять и получить заслуженную награду. И вот так, из целой цепи случайностей, вероятность встречи которых в жизни равна нулю, рождаются чувства мужичков сидящих в зале… беззащитная супермодель прямо требует подойти и спасти!
Совершенно случайно городок построен не из говна и палок, как например Люберцы или Луховицы (пусть не обижаются на Копибару жители этих славных городков), а оказывается вырублен из камня в скале и называется Сан Джеминьяно, даже название какое-то приятное. Ресторан, тоже, совершенно случайно, оказывается милый и итальянский, а не с пластмассовыми столами и надписью поверх полиэтиленовой стены «Балтика 9», легкий джаз, в свою очередь, совсем не разрывающий легкие крик «Рюмка водки на столе», отец семейства, совсем не похож на депутата госдумы Александра Валуева, но самое главное, для мужиков - жена этого несчастного полицейского. Совершенно случайно на эту секунду в кадре подобрана супермодель Соня Бен Амар. А встречи с беззащитной супермоделью ждёт каждый мужчина, чтобы воссиять и получить заслуженную награду. И вот так, из целой цепи случайностей, вероятность встречи которых в жизни равна нулю, рождаются чувства мужичков сидящих в зале… беззащитная супермодель прямо требует подойти и спасти!
Образ
И вот что получается. Беззащитная супермодель оставляет героическое место каждому смотрящему фильм мужчинке, обещая всякие наслаждения в награду, а вне этой сцены, то есть в других жизненных ситуциях, образ Сони Бен Амар совсем другой. Ну вот совсем ничего беззащитного в ней нет и даже наоборот, нет нет да и мелькнет мысль о зажравшейся супермодели хамке! И правильно, именно так о ней и надо думать, ибо все равно не даст! И ведь одно дело, когда тебе не дала беззащитная уродина из Люберец - это еще можно стерпеть или не дала пусть красавица, но ничтожное по своим душевным качествам существо и совершенно другое дело, беззащитная супермодель. Она бы, конечно, вознаградила меня, просто я пока ее еще не встретил….
Копибара писала все это для того, чтобы воздать должное Голливуду, первому на планете существу, научившемуся управлять образами в наших бедных головах. Любим то мы не жен и детей, не мужчин и женщин, а их образы в своих головах. Причем построились образы без нашего ведома, а нам разгребай!
И вот что получается. Беззащитная супермодель оставляет героическое место каждому смотрящему фильм мужчинке, обещая всякие наслаждения в награду, а вне этой сцены, то есть в других жизненных ситуциях, образ Сони Бен Амар совсем другой. Ну вот совсем ничего беззащитного в ней нет и даже наоборот, нет нет да и мелькнет мысль о зажравшейся супермодели хамке! И правильно, именно так о ней и надо думать, ибо все равно не даст! И ведь одно дело, когда тебе не дала беззащитная уродина из Люберец - это еще можно стерпеть или не дала пусть красавица, но ничтожное по своим душевным качествам существо и совершенно другое дело, беззащитная супермодель. Она бы, конечно, вознаградила меня, просто я пока ее еще не встретил….
Копибара писала все это для того, чтобы воздать должное Голливуду, первому на планете существу, научившемуся управлять образами в наших бедных головах. Любим то мы не жен и детей, не мужчин и женщин, а их образы в своих головах. Причем построились образы без нашего ведома, а нам разгребай!
Люди, вышедшие из больницы, в основном делятся на две группы: «повезло» и «да что же это за лечение!». Вторая группа частенько судится с врачами и рассчитывает до конца времён выходить из больницы здоровенькими. По этой логике человек должен жить вечно.
Группа «повезло» знает, что выйти из больницы незаконно, а законно в ней умереть, но если, вопреки усилиям врачей и самого современного оборудования, умереть не довелось, пишет на выходе вот такие стихи:
У меня же праздник -
Из больницы вышел
Прет трава из почвы
Ошалев от трав
Птицы и кузнечики
Кошки псы и мыши
Все вопят от радости
Хвостики задрав.
…. У меня же праздник
Из больницы вышел
И слегка сошедшие
По весне с ума
В зеркале каналов
Плавают вниз крышами
Вереницей радужной
В зайчиках дома.
…. У меня же праздник -
Из больницы вышел
У меня же праздник
Чем не обнесен
Я вот взял и выжил
Взял я да и выжил
Здесь, сейчас и завтра
Выжил вот и все
Группа «повезло» знает, что выйти из больницы незаконно, а законно в ней умереть, но если, вопреки усилиям врачей и самого современного оборудования, умереть не довелось, пишет на выходе вот такие стихи:
У меня же праздник -
Из больницы вышел
Прет трава из почвы
Ошалев от трав
Птицы и кузнечики
Кошки псы и мыши
Все вопят от радости
Хвостики задрав.
…. У меня же праздник
Из больницы вышел
И слегка сошедшие
По весне с ума
В зеркале каналов
Плавают вниз крышами
Вереницей радужной
В зайчиках дома.
…. У меня же праздник -
Из больницы вышел
У меня же праздник
Чем не обнесен
Я вот взял и выжил
Взял я да и выжил
Здесь, сейчас и завтра
Выжил вот и все
На смерть кофемании.
Давным давно, так давно, что даже до Путина, друг Копибары открыл кафе. Назвал его «Кофемания» и стал директором.
Утро начиналось с золотой, как солнышко, сладкой пшенной каши, на молоке и с лужицей сливочного масла. Щавелевый суп с половинкой яйца радовал в обед. Ужин из бефстроганова и картофельного пюре, напоминал детство.
Как поется в одной лирической песне «в любви и ласках время незаметно шло, прошли года и кончился твой срок». В данном случае все вышло прозаичней - в кабинет директора проник менеджер «по работе с клиентами». Черная оправа без диоптрий и штаны, внезапно закончившие свою работу на коленях, не предвещали ничего хорошего.
- Некоторые клиенты просят кашу без масла, - сказал он вместо «здравствуйте».
- Больные? - уточнил директор.
- Наоборот, за здоровьем следят.
- И?
- Надо менять программу. Мы не можем провести кашу без масла по кассе.
- И много их? - с опаской спросил директор.
- Кого?
- Ну этих. Кому масло кашу портит.
- Стеной!
Лиха беда начало! Через неделю очки возникли вновь.
- Нужна новая позиция.
- В чем дело?? - загородился газетой друг Копибары.
- У клиентки муж от лактозы ушел. Дело ушло в суд.
- От лактозы муж ушел? - переспросил директор, тупея на глазах.
- Да не от лактозы, а от клиентки. Она ела пшенную кашу на молоке, в молоке лактоза, от лактозы акне…
- Что?!
- Кожа плохая, бугры, по нашему. Муж ночью полез, начал гладить, не узнал родимые места, испугался, утром подал на развод.
- Какой выход? - устало спросил директор.
- Миндальное молоко.
- Миндаль дает молоко?!
Копибара помнит, что именно в тот день в голосе друга впервые появилась безнадежность.
- Миндаль ничего не дает. Дает вода. Если миндаль подержать в воде и выкинуть, то оставшуюся воду можно назвать миндальным молоком.
- Но это неправда! - ужаснулся директор.
- А то что муж ушел из-за лактозы правда??! - заревели очки.
- Не шумите, голубчик, - сломался друг Копибары, - вводите….
Прошло несколько лет. С некоторым страхом Копибара приходит в Кофеманию. Разговор с официантом в коротких штанах она запоминает дословно.
- Здравствуйте, пшенную кашу пожалуйста.
- Какую хотите?
- Пшенную.
- На кокосовом, миндальном, фисташковом молоке? - официант берет управление разговором в свои руки.
- Я не знаю. Я всегда просто говорила пшенную.
- На молоке или на воде?
- На молоке.
- Обычное, безлактозное или лактозное?
- Я не знаю.
- С солью без соли?
- Я не знаю.
- С сахаром без сахара?
- А нельзя как-то как раньше? - тоскливо спрашивает Копибара, - вы просто принесете мне пшенную кашу, вот она у вас в меню.
- У нас очень требовательные клиенты, - официант смягчается, - они уточняют все - размер каши, посол, сорт пшена, молоко, масло, сахар. Некоторые даже любят на овсяном молоке.
- Это как? - теперь безнадежность уже в голосе Копибары.
- Элементарно, - отвечает официант, - овсяное молоко - это клейстер из под овсянки, ранее - толокно. Им кормили скот. Потом додумались, что если скоту хорошо то и людям тоже. Природа не обманывает. Впрочем, я понял. Это нелегко, но я попробую сделать вам обычную пшенную кашу…
В этот вечер Копибара и директор сильно напиваются. Пьют ожесточенно. Молча. Расходятся за полночь. На работу Копибара не идет, а директора в коридоре дожидается менеджер, выросший до «вице» и полноценных штанов DIESEL с золотым обрезом внизу. Ему нужно закончить дело.
- Здесь отчет, - начинает он с порога, - заказы пшенной каши в стандартном варианте упали до 0,5 процентов. Нет смысла держать эту позицию. К тому же это портит наш имидж. Масло, молоко, сахар - сегодня это пугает. Да и вообще мы больше не про еду.
- А про что? - и хотя голос директора сообщает, что не всякую правду хочет знать человек, золотой обрез уже не остановить.
- Вы на сайт Кофемании заглядываете? Ну и зря! Там написано - «Кофемания» - неотъемлемая часть московской жизни уже на протяжении 20 лет и уже давно гораздо больше чем еда!
(Окончание следует)
Давным давно, так давно, что даже до Путина, друг Копибары открыл кафе. Назвал его «Кофемания» и стал директором.
Утро начиналось с золотой, как солнышко, сладкой пшенной каши, на молоке и с лужицей сливочного масла. Щавелевый суп с половинкой яйца радовал в обед. Ужин из бефстроганова и картофельного пюре, напоминал детство.
Как поется в одной лирической песне «в любви и ласках время незаметно шло, прошли года и кончился твой срок». В данном случае все вышло прозаичней - в кабинет директора проник менеджер «по работе с клиентами». Черная оправа без диоптрий и штаны, внезапно закончившие свою работу на коленях, не предвещали ничего хорошего.
- Некоторые клиенты просят кашу без масла, - сказал он вместо «здравствуйте».
- Больные? - уточнил директор.
- Наоборот, за здоровьем следят.
- И?
- Надо менять программу. Мы не можем провести кашу без масла по кассе.
- И много их? - с опаской спросил директор.
- Кого?
- Ну этих. Кому масло кашу портит.
- Стеной!
Лиха беда начало! Через неделю очки возникли вновь.
- Нужна новая позиция.
- В чем дело?? - загородился газетой друг Копибары.
- У клиентки муж от лактозы ушел. Дело ушло в суд.
- От лактозы муж ушел? - переспросил директор, тупея на глазах.
- Да не от лактозы, а от клиентки. Она ела пшенную кашу на молоке, в молоке лактоза, от лактозы акне…
- Что?!
- Кожа плохая, бугры, по нашему. Муж ночью полез, начал гладить, не узнал родимые места, испугался, утром подал на развод.
- Какой выход? - устало спросил директор.
- Миндальное молоко.
- Миндаль дает молоко?!
Копибара помнит, что именно в тот день в голосе друга впервые появилась безнадежность.
- Миндаль ничего не дает. Дает вода. Если миндаль подержать в воде и выкинуть, то оставшуюся воду можно назвать миндальным молоком.
- Но это неправда! - ужаснулся директор.
- А то что муж ушел из-за лактозы правда??! - заревели очки.
- Не шумите, голубчик, - сломался друг Копибары, - вводите….
Прошло несколько лет. С некоторым страхом Копибара приходит в Кофеманию. Разговор с официантом в коротких штанах она запоминает дословно.
- Здравствуйте, пшенную кашу пожалуйста.
- Какую хотите?
- Пшенную.
- На кокосовом, миндальном, фисташковом молоке? - официант берет управление разговором в свои руки.
- Я не знаю. Я всегда просто говорила пшенную.
- На молоке или на воде?
- На молоке.
- Обычное, безлактозное или лактозное?
- Я не знаю.
- С солью без соли?
- Я не знаю.
- С сахаром без сахара?
- А нельзя как-то как раньше? - тоскливо спрашивает Копибара, - вы просто принесете мне пшенную кашу, вот она у вас в меню.
- У нас очень требовательные клиенты, - официант смягчается, - они уточняют все - размер каши, посол, сорт пшена, молоко, масло, сахар. Некоторые даже любят на овсяном молоке.
- Это как? - теперь безнадежность уже в голосе Копибары.
- Элементарно, - отвечает официант, - овсяное молоко - это клейстер из под овсянки, ранее - толокно. Им кормили скот. Потом додумались, что если скоту хорошо то и людям тоже. Природа не обманывает. Впрочем, я понял. Это нелегко, но я попробую сделать вам обычную пшенную кашу…
В этот вечер Копибара и директор сильно напиваются. Пьют ожесточенно. Молча. Расходятся за полночь. На работу Копибара не идет, а директора в коридоре дожидается менеджер, выросший до «вице» и полноценных штанов DIESEL с золотым обрезом внизу. Ему нужно закончить дело.
- Здесь отчет, - начинает он с порога, - заказы пшенной каши в стандартном варианте упали до 0,5 процентов. Нет смысла держать эту позицию. К тому же это портит наш имидж. Масло, молоко, сахар - сегодня это пугает. Да и вообще мы больше не про еду.
- А про что? - и хотя голос директора сообщает, что не всякую правду хочет знать человек, золотой обрез уже не остановить.
- Вы на сайт Кофемании заглядываете? Ну и зря! Там написано - «Кофемания» - неотъемлемая часть московской жизни уже на протяжении 20 лет и уже давно гораздо больше чем еда!
(Окончание следует)
(Окончание)
- Намного гораздо, - ясно произносит что-то по венгерски директор. Подходит к стене, где в праздничной рамке висит первое меню Кофемании на Кузнецком, кладет в портфель и выходит в коридор.
Неотъемлемая часть московской жизни удивленно смотрит ему вслед.
- Александр Иванович, - что сказать записанным на прием? - спрашивает многоопытный секретарь, все понявший по лицу.
- Скажи им всем, что Александр Иванович пост сдал. Пусть теперь жрут свою московскую жизнь.
- Намного гораздо, - ясно произносит что-то по венгерски директор. Подходит к стене, где в праздничной рамке висит первое меню Кофемании на Кузнецком, кладет в портфель и выходит в коридор.
Неотъемлемая часть московской жизни удивленно смотрит ему вслед.
- Александр Иванович, - что сказать записанным на прием? - спрашивает многоопытный секретарь, все понявший по лицу.
- Скажи им всем, что Александр Иванович пост сдал. Пусть теперь жрут свою московскую жизнь.