А это мое довольное лицо после выставки на фоне берез в зеленой зоне ГЭС-2.

Друзья, решила провести соц опрос, кто из вас откуда.
Аудитория растет, и если раньше здесь присутствовал практически один Питер, то сейчас вот совсем не уверена.
Проголосуйте по-братски, давайте уже выясним, кто с какого района (региона)😁

М.Ф. Ларионов, С.М. Романович, В.А. Оболенский, Н.С. Гончарова, М. Фаббри, А.В. Шевченко на выставке «Ослиный хвост». 1913 год

Доброе утро!

Винсент Ван Гог
Тутовое дерево
1889

Так, меня тут позвали на радио Маяк сказать пару слов о Наталье Гончаровой. Выступать в эфире всегда стрессово, но что-то я наболтала, конечно. Надеюсь, по делу)
Программа выйдет 12 июля.
Штош, подождем)

Настроение: выходные

Внезапно выяснила, что в арт-тусовке меня называют «безумный искусствовед» - как производное от названия канала.
Штош

Последнее время читая названия выставок современного искусства не могу отделаться от ощущения, что их придумывает какой-то специально обученный человек или нейросеть. Все как на подбор невыразительные, пространные и бессмысленные.
Одни и те же слова кочуют из анонса в анонс. С точки зрения маркетинга, когда условный зритель уже рефлекторно реагирует на кликбейт, это полный провал.
И ладно бы это был такой протестный жест, мол, мы не про коммерциализацию, а про тру искусство, так нет же. Это просто довольно унылый тренд, вызванный то ли страхом, то ли отсутствием воображения.

Уже просто подташнивает от бесконечных «пространств», «отражений»,«индексов», «кодов» и иже с ними.
Хочется спросить: дорогие кураторы, вы разучились в слова? Наймите поэтов что ли, они вам организуют правильный нейминг.
Хотя, впрочем, чего это я. Название, как правило, соответствует тому, что находишь в экспозиции.

Простите, накипело.:/

Наткнулась в заметках на свой текст 2022 года. Я тогда писала статью для "Ножа" про изнасилования в искусстве. Пока искала материалы, не покидал вопрос - а вот наше современное искусство, оно про что вообще? И, главное, для чего?
Прошло два года и ни черта не изменилось.
Стало только хуже.

А вот сам текст:

Чем больше погружаешься во всякие культурные бездны, тем меньше шансов что эти бездны не родятся в тебе самой.
Сегодня изучала убийство вожделения в картинах веймарских художников новой вещественности как способ справиться с травмой Первой мировой.
Ну вот, мол, пришел солдат с проигранной войны, а тут все изменилось. Женщины обрели самостоятельность, пытаются как-то выживать в этом разваливающемся мире, а у мужиков идентичность от такого распадаться начинает. Поэтому женщин надо насиловать и убивать.
Насиловать и убивать.
Насиловать и убивать.
Для этого даже слово есть хорошее - Lustmörd.

Я думаю о той девочке, которую пару лет назад убил совсем юный парень - ее сосед по квартире, а потом изнасиловал, а потом написал об этом вконтакте и песню прикрепил.
И в комментариях - "могла бы и дать".

Еще я думаю о том, почему за все эти годы наши институции не сделали важных актуальных выставок? Чтобы темы били наотмашь, будоражили, заставляли размышлять. Без сладкой патоки или дутого пафоса, высокопарных эпитетов или скучных бессмысленностей.

Почему мы такие отсталые, зажатые, не умеющие в чувства, не умеющие в уязвимость, не умеющие в правду?!

Почему, черт возьми!

Я люблю смотреть, как умирают дети.
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гроба том.
Полночь
промокшими пальцами щупала
меня
и забитый забор,
и с каплями ливня на лысине купола
скакал сумасшедший собор.
Я вижу — Христос из иконы бежал,
хитона оветренный край
целовала плача слякоть.
Кричу кирпичу,
слов исступленных вонзаю кинжал
в неба распухшего мякоть:
«Солнце!
Отец мой!
Сжалься хоть ты и не мучай!
Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою дольней.
Это душа моя
клочьями порванной тучи
в выжженном небе
на ржавом кресте колокольни!
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!»

В. Маяковский
Несколько слов обо мне самом
1913 г.

«Я люблю смотреть, как умирают дети». Величайшая заслуга Вл. М., что он записал эту строку, которая, поворачиваясь, как нож в ране, сдвигает священный архетип русской литературы, столько других культур — архетип умирающего дитяти, ребенка-страдальца. Постоянно изображая его смерть, старая культура тоже очень любила смотреть, как умирают дети: смертями невинных детей переполнено мировое искусство, а прошлое столетие сделало из этой темы свой фирменный специалитет — Диккенс, всевозможные сентиментальные народолюбцы-идеологи, замороженные трупики-гробики у передвижников. Ведь вы же помните: избы черные-пречерные, на дороге бабы, много баб, все худые, испитые, особенно одна с краю, и на руках плачет ребенок, плачет, плачет дите некормленое, ручки протягивает голенькие; ох, иззябло дите, промерзла одежонка, вот и не греет. И нельзя, чтобы плакало. А Илюшечку — что, позабыли? То-то. Да и нынешний век постарался на славу: от Андрюши Ющинского, Павлика Морозова и «Смерти пионерки» до соц-артных и постмодерных надругательств над несчастными, беззащитными детьми у Пригова, Мамлеева, Дебила-Кондратьева, Пелевина, изящно оперирующих этой мифологемой. Маяковский выкрикнул детскую смерть, как ее должен был выкрикнуть футурист, перенеся жалость, исступленную жалость с дитяти на самого поэта, который превращается в кощунствующего непорочного страдальца, одновременно умирающего и глядящего со стороны на чужую-свою гибель.

Александр Гольдштейн.
Расставание с Нарциссом. Опыты поминальной риторики.
1997