Я задрал голову и посмотрел в его нахальные, полусмеющиеся гопницкие глазки. Он ликовал и по выражению его физиономии было понятно, что сейчас он наконец со мной разделается. Финал был близок, и мне даже уже не было почему-то страшно. В мыслях всё самое страшное со мной произошло, меня закопали вон под теми воротами, где я прошлым летом стоял вратарём, осталось только дождаться, когда это произойдёт в реальности. Оставалось недолго.

Странно, конечно, полагал я, что все эти годы увещеваний, криков «Позор!», на него не подействовали, что за всё это время он не одумался, ведь я ему разжёвывал основы бытия, что он не позволил руководить внутренними процессами тем, кто умнее и смышлённее, кто сидел ближе к началу класса, а не к его галёрке, где тёмные ряды отморозков портили всё впечатление о нашем в остальном относительно достойном Б-классе. Странно, думал я, смотря в его обиженные жизнью глаза, что его не напугали ни доклады учителям, ни звонки родителям, ничего не помогало – передо мной была цельнометаллическая оболочка, но я знал, что внутри, как и у каждого, у него марципановая жижа. Каждая минута, проведенная на лице нашей планеты, делала Парасона только хуже. Он гнил и не собирался, как видно, в своём разложении останавливаться.

По нашим расчётам человек, если к нему достаточно долго взывать, нравоучать его и образумливать, наконец услышит эти обращения, пересмотрит свою жизненную позицию, станет благоразумным и в один день придёт в школу с поникшей головой, чтобы перед всеми публично извиниться, стать тихим-тихим и молча уйти, чтобы никогда больше не возвращаться. Но мы допустили ошибку. Мы не учли, что это дорога с односторонним движением. Интеллигент может скатиться в гопники, а вот гопарь интеллигентом вряд ли когда-нибудь станет. В общем, мы вели переговоры с быдлом так, как будто перед нами было разумное существо.

И вот, оказавшись в окружении шавок-подхалимов перед Антоном, я вдруг понял, что быдлу ясны только лишь быдло-методы и ничего другого с позиции своей фантомной власти ему не понятно. Тогда-то я и вмазал подонку по щам со всем доступным отчаянием, которое меня переполняло. Я знал, что терять в общем-то нечего. Либо ещё годы тирании, либо я сломаю к чертям эту систему, пусть и ценой синяков и кровоподтёков.

На стадионной площадке воцарилась тишина. Я слышал, как каркают вороны и ветер, ошарашенный, гуляет меж воротных штанг. Окружавшие меня в почтении замолчали и с ужасом уставились на Антона, по лицу которого струилась из носа алая кровь и который в растерянности, кажется, языком пытался нащупать выбитый зуб. Пауза затянулась, всем было неловко, никто не знал, как быть, никто не был готов к такому повороту событий. Антон что-то сказал, попытался по крайней мере сказать, но губы его не слушались, они были опухши и разбиты, получилась белиберда, и все стеснённо начали с него хихикать. Я с удивлением наблюдал за происходящим. Парасон как-то скукожился, в глазах его читалось раскаяние и страх, он искал взглядом поддержки среди своих плебеев, но никто не решался ко мне подойти, и в конце концов он молча и поджав хвост скрылся за углом школы.

Шайка его геен, поникнув, перешёптываясь и с опаской поглядывая в мою сторону, тоже удалились. С тех пор в классе нас никто не донимал. Воцарились покой и гармония. Банда вскоре как-то сама по себе без вожака развалилась, Антон пытался вернуть себе былое влияние, кого-то запугивал, кого-то подкупал, но это вызывало только сострадательный смех жалости, все его сторонились. «Зонтик» обосрался перед своими подчинёнными, и уже ничто не было в силах восстановить его на прежней позиции. В какой-то момент, помню, он даже обратился ко мне за помощью: он захотел хорошо учиться, стать уважаемым человеком в обществе и просил объяснить ему что-то по математике. Не помню, помог я ему или послал к херам собачьим – скорее всего, конечно, второе, – но в общем интеллигента, скажу я вам, из него так и не вышло.

В последний раз я слышал, что он продаёт велосипедные покрышки на Гомельском рынке...

Из «Русского дневника» Джона Стейнбека, 1948 год:

«Так мы обнаружили, что в Москве есть два вида ресторанов: заведения с весьма низкими ценами, где можно поесть по продовольственным карточкам, и коммерческие рестораны, где цены фантастически высоки, а еда примерно такая же».

Что ж, надо отметить, что за более чем полвека жажда грязной наживы у славянского человека так и не погасла, а наоборот – распаляется всё более ярким пламенем, приобретая при этом всё более изысканные формы. Таков уж наш менталитет: ходить в дырявых штанах, параллельно пытаясь втюхать кому-нибудь кусок протухшего сервелата по цене заморского фуа-гра – в надежде разбогатеть и остепениться.

Думаю, если хорошенько поискать, то два вида эти ресторанов, с восторгом и изумлением упомянутые Стейнбеком, в том или ином качесиве и по сей день ещё можно много где найти даже в столице.

Востину безгранична человеческая фантазия. Особенно в тюрьме.

Я пробовал рукоплескать, но двух рук мне не хватает:

«Белорусская таможня обратилась к издательству “Янушкевич” с просьбой письменно подтвердить факт, что в книге “Гарри Поттер и Тайная комната” нет “призывов к свержению существующей власти в Республике Беларусь”».

Напоминаю, на дворе сентябрь 2020-го года, третье тысячелетие, да.

Это если вдруг кто не знал про озорной антисемитизм Форда и его же поддержку нацизма. А на каком автомобиле ездите вы?

P.S. В последнее время, да, я жёстко упарываюсь по «Прогулкам вокруг барака» Губермана, если что.

Выбирая между дураком и негодяем, поневоле задумаешься. Задумаешься и предпочтешь негодяя. В поступках негодяя есть своеобразный эгоистический резон. Есть корыстная и низменная логика. Наличествует здравый смысл. Его деяния предсказуемы. То есть с негодяем можно и нужно бороться С дураком все иначе. Его действия непредсказуемы, сумбурны, алогичны. Дураки обитают в туманном, клубящемся хаосе. Они не подлежат законам гравитации. У них своя биология, своя арифметика. Им все нипочем. Они бессмертны.

"Марш одиноких"

...за медобслуживание в вытрезвителе.

Между прочим, вытрезвителей в России и Украине уже давно нет, зато они есть в Беларуси и, например, Швеции. А вот в Штатах пьяных, если те не дебоширят и не вандальничают, а просто, скажем, спят на скамеечке или же криво куда-то идут, задерживать права не имеют, ибо – попрание прав человека.

Но больше всего мне в этом смысле симпатична всё же Канада со своей ежегодной предновогодней инициативой «Красный нос» – опьяневших и одичавших от алкашки граждан услужливо развозят по домам.

P.S. Были когда-нибудь в вытрезвителе?

Каждую ночь, вскоре после двенадцати, когда небо заволокло уже прохладной мглой, я обнаруживаю себя удивлённо открывающим глаза в темноту и пялящимся в мрак, одновременно тщась понять, что же меня разбудило. В комнате, как всегда, тишина, только шторка еле слышно шелестит по линолеуму, соседи не в запое, не галдят, спят себе смирно, в туалет не припёрло – так чего же я проснулся? И вдруг осознание оглушает меня, что что-то не так с моим лицом, оно не в своём режиме по умолчанию, что-то необычное с ним происходит.

В первую ночь я поэтому даже свою физиономию ощупал, чтобы разобраться в происходящем. И вот, когда я пальцами, как незрячий, пытался мысленно сгенерировать слепок своего лица, оказалось, что я улыбаюсь, широко так, по-барски, чинно. Как будто кто-то только что рассказал мне пошленькую шутку и я её смакую, каждую её деталь – я люблю пошлые шуточки. Ну, подумал я, и ладно, лыблюсь и лыблюсь, что с того. Не бывало такого раньше, конечно, ну и что, всё когда-то впервые случается.

Я бы и успокоился, и забыл бы об этом, если бы не одно но: это уже как седьмой день, что непрошенная улыбка пробуждает меня под покровом ночи. Каждый раз я просыпаюсь от того, что мышцы моих губ без спроса тянутся вверх, а мне безудержно хочется смеяться. Но смеяться я боюсь, потому что если кто услышит гомерический хохот в лунную ночь, то могут, и вызовут скорую. Поэтому я аккуратно закрываюсь подушкой и смеюсь в неё, гогочу, ни в чём себе не отказывая.

Раньше я просыпался от всевозможных триллеров и самых кромешных ужасов, которые только можно себе придумать. Здесь у меня теория такая: жизнь была сахарная, вот и не хватало подсознанию драматизма. Оно очень умело вводило новые извращённые сюжеты с кровью, предательством, расчленёнкой в мои сны, и я просыпался посреди ночи в холодном поту, побледневший и парализованный животным каким-то страхом.

А теперь – смотрите, теория работает, – всё поменялось местами, полюса заняли противоположные направления: ночью мне снятся лёгкие комедии, мелодрамки, а триллеры и ужасы происходят теперь в реальности, ежедневно и с завидной регулярностью. Никуда далеко ходить не надо: чтобы ужаснуться, достаточно пролистать последнюю сводку новостей – по беспределам и попраниям человеческих прав в Беларуси, а также о том, что до сих пор вытворяет коронавирус в мире. А можно даже и без чтения: просто выйди на улицы беларуских городов и прогуляйся – с вероятностью большей, чем то, что завтра Солнце не погаснет, станешь очевидцем очередных каких-нибудь зверств и издевательств.

Оттого подумало-подумало моё бессознательное, посмотрело оно на всё это и решило: а ну его нахер. Вот так, ёмко и немногословно оно решило. Что это значит, я, как дипломированный переводчик, вам переведу. Иными, более культурными, словами оно хотело сказать, что соблаговолило меня больше не бомбардировать жестью, чтобы я случайно не ошалел и не обезумел от происходящего и чтобы психика моя родная могла отдохнуть хоть ночью. С другой стороны, как это вижу я, мы с ним, бессознательным, просто-напросто поменялись местами: теперь оно каждый день видит страшные сны моей реальности, а у меня по ночам жизнь-сахар во снах.

Природа – вещь тонкая, как шёлковые трусики твоей бывшей. В ней как-то сам собой соблюдается незримый щелочной баланс, и поэтому кажется мне, что самые лучшие, позитивные, спокойные сны в этом мире видят всё-таки жители Северной Кореи...

Так, давайте проверим известную теорию шести рукопожатий.

Как вы помните, в июле я написал книгу. Теперь есть идея её издать. Поэтому если у вас есть прямые контакты в каком-нибудь издательстве или вы знаете кого-нибудь, кто может быть знаком с издателем, – пишите мне в личку, буду благодарен за наводку!

Из последних здесь опросов я вывел вот какую статистику: 20% из вас ездят на форде и хоть один раз бывали в вытрезвителе, а у остальных жизнь менее трагична. Не знаю как, но, видимо, форд способствует человеческому пьянству.

К какому лагерю отношусь я, спросите вы? Что ж, я одной ногой и там, и там. То есть был, конечно, в вытрезвителе, но вот форд не вожу, предпочитая подпольно передвигаться на такси, и желательно другой марки.

Я только вышел из подъезда, а ко мне уже нетвёрдой походкой направлялся алкаш. Их всегда, до сих пор ко мне тянет. Глаза навыкате, рожа красная, своеобразный душок – все признаки у него были интеллигента. Он пытливо посмотрел на меня, изучая шансы, и, видимо, какой-то шанс всё-таки узрев, спросил не совсем оригинально (я ждал большего):

– Извините, можно к вам обратиться?

Ну вот, началось, подумал я. Секунду запинки он расценил как согласие.

– Видите ли...

Итак, давайте вместе подумаем, что ему могло от меня понадобиться. Правдоподобных вариантов немного: денег, сигареты, подкурить. Но как всё это было далеко от истины!

– Видите ли, нам с моим другом, – он кивнул в сторону такого же, как он, интеллигента, импозантно восседавшего на каком-то почерневшем диване у мусорки, – нужно позвонить.

Между тем его друг фамильярно вертел в руке телефон. «Какой-то развод?» – подумал я.

– Ах, это... – сказал алкоголик, улыбнувшись, когда увидел, что я с удивлением смотрю на телефон в руках его товарища. – Я не так выразился. Позвонить-то мы можем, но, видите ли, не знаем куда...

Жаль, что Хармс умер. Ему бы понравилось происходящее. Позвонить можем, но не знаем куда. Я огляделся в поисках санитаров, уже на всех парах мчащихся за парочкой сбежавших из дурдома, но это было раннее субботнее утро, и на улицах не было никого, кроме алкашей, бомжей и почему-то меня...

Диван вызвал во мне воспоминания: ещё как вчера какой-то хмырь, пыхтя, вытаскивал его из подъезда и оставлял у вот этой вот мусорки. И ведь хотел я было возмутиться: место крупногабаритного мусора в соседнем дворе, там специальное место, а не у моего дома, поэтому пусть тащит свою задницу вместе со своим долбаным почерневшим диваном ещё метров пятьсот, – но почему-то не возмутился и пошёл, куда шёл.

– Попробуйте ноль-три, – посоветовал я, пытаясь продолжить движение, но напористость интеллигента возобладала, он перегородил мне путь, и я снова остановился.

– Вы меня не так поняли, – сказал он вежливо и настойчиво. – Мы знаем, куда позвонить, просто не знаем номера...

Вот тут уж в самом деле мне стало интересно. Итак, что мы имеем: два забулдыги-интеллигента, с утра пораньше развалившись на чужом диване у мусорки, хотят позвонить по своему, стало быть, украденному телефону, причём знают куда, но не знают, каким именно образом. Интересненько...

– И куда же вы хотите позвонить? – спросил я.

– В грузоперевозки.

Товарищ на диване, от похмелья бледный и раскачивающийся на ветру из стороны в сторону, с телефоном в руке, значительно кивнул в знак верности произнесённых его другом слов:

– Всё так. В грузоперевозки. Отвезти диван домой.

– Только нам номер нужен. Службы. Грузоперевозок. Вы наверняка знаете их номер?

Так ли я похож на человека, со всей определённостью знающим номер. Службы. Грузоперевозок? К тому же, честно сказать, я за это время повнимательней их рассмотрел и понял, что передо мной не просто алкаши, а алкаши со стажем таким, за который по канонам пьянства пропиваются не просто семьи, но и квадратные метры. Другими словами, это были ещё и бомжи – так куда им везти этот диван?

Меня много раз в жизни пытались разводить и даже разводили, но это, думал я, уже какой-то качественно новый, более изощрённый, современный способ развода. Ни денег, ни цыгарки, ни огонька – телефон службы перевозок им подавай!

– Да с чего ж это вы взяли, что я буду знать их номер?

– Ну, – сказал настырный, – у вас такой вид... знающего человека...

Ещё и подхалим.

– К сожалению, – говорю, – своему виду я не соответствую с восемьдесят седьмого года, и номер грузоперевозок мне неизвестен.

– Так, может, в телефоне поищете? В интернете, допустим? – не успокаивался он.

– Так вон же у вас самих телефон, – кивнул я в сторону мусорки.

– Да, но мы уже полчаса ищем там номер и всё никак...

– А вы пробовали ввести «грузоперевозки»? – поинтересовался я на всякий случай.

Они переглянулись.

– Грузоперевозки? – спросил тот, что был рядом со мной.

– Ну да.

Я думал, он сейчас с изумлением спросит: «Какие грузоперевозки?» – но он лишь обречённо признался, потупив взор в асфальт:

– Не пробовали...

Уже обогнув печальный утренний хеппенинг, я посоветовал через плечо:

– Ну так попробуйте!

​Вы же не думали, что я так просто оставлю вас без Губермана? Правильно, что не думали, потому что вот ещё вам интересная из него цитатка. По ней вы с ошеломительной лёгкостью определите, пессимист вы или всё-таки оптимист:

Приятно от редакторов журнала получать такие пометки на полях к своей колонке. А то ж бумага – это дело такое, исчезающее и чуть ли не древнее (зато тонкое и классическое): пишешь ты, пишешь, но лайк-то тебе никто не поставит, даже дизлайк какой хейтер не влепит, я уже не говорю о комментариях..

Знаете, как о беларусах раньше шутили? А вот так:

«Вешают немца, русского и беларуса. Немец сразу умер, русский долго дергался, но тоже умер. А беларус висит себе и висит живой. Его спра­шивают, мол, как ты выжил-то? Беларус отвечает: “Сначала сдавило так сильно-сильно, а потом ничего, притерпелся”.»

Теперь, два месяца спустя ежедневных протестов анекдот уже не кажется таким актуальным, хотя и здесь есть свои нюансы. Но шутка, конечно, смешная...

​НЬЮ-ЙОРК – МИНСК

Оформил недавно подписку на «Нью-Йоркер». Журнал влиятельный и, что редкость, интересный. Но главное, конечно, – влиятельный: кому не хочется чувствовать свою сопричастность великому?

Говорят, через «Нью-Йоркер» в своё время прославился Довлатов. Ну, как прославился. Пару его рассказов купили в издании. О нём заговорили. Но как кто-то когда-то сказал, напечататься в «Нью-Йоркере» для американского писателя – редкость, а для эмигранта – совершенно немыслимо. Даже сам мистер Воннегут никак не мог туда пробиться, обоснованно возмущаясь, когда наспех приехавшего Довлатова вдруг немедленно опубликовали.

Но это всё мелочи. Я не поэтому упомянул сейчас «Нью-Йоркер»...

Читать продолжение

Вот так дочитываешь второй толстый том, например, «Графа Монте-Кристо», а в самом конце – пасхалочка не для слабонервных: последней страницы тупо нет. Кем-то в припадке вероломства окончательно вырвана.

Учитывая, что из всех остальных сотен ни одной страницы не пострадало, можно прийти к неутешительному заключению, что варвара на такой поступок толкнуло нечто ну настолько потрясающе интересное и невероятно интригующее, что он просто не удержался и оставил себе эту чёртову страницу на память.

Слава Аллаху, господь послал нам интернет...

Но живи я на век раньше, когда нельзя было просто так прозаично погуглить произведение и дочитать, и не мучиться больше терзаниями, чем там всё закончилось, всем своим врагам без колебаний дарил бы «Войну и мир» – с отсутствующей, конечно, последней страницей...

Лао-цзы бы, верно, удивился, узнав, что кроме сердец совершенномудрый пустыми может сделать ещё и желудки.

Пока все бегут на работу, я, как обычно, встречаю рассвет на озере. И вот до сих пор не понял, что приятнее человеческому взору, если самому на работу не надо: восходящее солнце или всё-таки спешащий в офис народ?